О бедных собаках замолвите слово...

Кажется, что творцы охотничьих законов считают, что охотник — основной враг охотничьих ресурсов. А ведь рассматривая поэтапно принимаемые ими законодательные акты об охоте и поправки к ним, становится очевидным, что основная их задача — не что иное, как борьба с охотником в любой форме. А уж охотник с собакой — враг вдвойне.

Хотя если бы господа из охотничьего департамента вышли из своих кабинетов на белый свет и дали себе труд познакомиться не только с владельцами частных охотничьих хозяйств, обеспечивающих коммерческой охотой их самих и их друзей, они, безусловно, поняли бы, что нет у природы друга и защитника более надежного, чем культурный охотник, действительно заинтересованный в наличии дичи в угодьях.

Конечно, теперь, с новыми правилами получения права на охоту — без обучения, без поручителей, без обществ охотников, без какой-либо моральной ответственности за браконьерство и прочее, типичный охотник действительно стремительно меняется. И, по-видимому, под этих «новых» охотников и составляются такие правила и законы.

Итак, департамент охоты принял поправку, ни чем не аргументированную, кроме собственных идей и предпочтений, никак не обосновав свое решение, ни с кем не проконсультировавшись, в том числе и со специалистами Росохотрыболовсоюза, которые еще в сентябре прошлого года предлагали устраивающий всех выход из ситуации. То есть принял, по сути, в нарушение Постановления правительства РФ от 25 августа 20012 года № 851 «О порядке раскрытия федеральными органами исполнительной власти информации о подготовке проектов нормативных правовых актов и результатов общественного обсуждения».

Я не могу предугадать, какого именно эффекта хотелось добиться законодателям подобными мерами, но вижу возможное развитие событий в следующих направлениях.

Охотники могут отказаться от основной части обучения, испытаний и состязаний охотничьих собак и проводить их только в сезон охоты, то есть, по сути, отказать себе в собственно охоте. Могут выбросить племенные документы на свою породную собаку и ходить по полям с собакой никакой породы, то есть с дворняжкой. Ведь действие закона распространяется только на собак охотничьих пород.

Оба эти варианта приведут только к одному — к уничтожению и без того не балуемого современной властью охотничьего собаководства как части традиций наших отцов и дедов и чуть ли не единственной отдушины для многих как городских, так и деревенских охотников.

Но я — русский человек, знаю своих соотечественников и уверен, что они выберут третий путь. А заключаться он будет в том, что охотники с собаками будут нахаживать, натаскивать, наганивать своих питомцев так же, как и всегда, но уже четко осознавая, что нарушают закон, ведь им просто не оставили иного выбора.

Неужели кто-то может представить, что дед, которому далеко за шестьдесят, переживший ужасы войны и тяготы послевоенных годов, послушно склонит голову и согласится с тем, что восстанавливал эту страну для того, чтобы ему и его внукам негде было спустить с поводка свою собаку? Да и молодежь, не испытавшая на себе трудностей неспокойных времен, но воспитанная в любви к охоте с собакой, честно живущая и работающая на своей земле, согласится примириться с таким положением дел?

А что сделает охотовед или егерь, когда встретит своего соседа, который вышел наганивать гончую? Запретит и отберет последнее? Или нарушит закон?

Ни к чему хорошему во взаимоотношениях между охотником и охотпользователем рьяное исполнение данной поправки не приведет. И, скорее всего, если охотников не будут пускать в угодья для обучения их собак, они будут попросту заниматься протестным браконьерством. И это будет все, чего добьется департамент, настаивая на своей позиции. Хотя, обратись его сотрудники к реальным охотникам-собаководам с предложением обсудить ситуацию с натаской и нагонкой, испытаниями и состязаниями, сроками и ограничениями, уже давно совместными усилиями проблема могла бы быть обоюдовыгодно решена.

Подобный подход вдвойне удивляет и заставляет задуматься о чиновниках, которые разрабатывали данную поправку. Ведь некоторые из них сами имеют кровных охотничьих собак. Неужели они полагают, что порода любой, в том числе и охотничьей собаки падает к нам с неба, что над ней не работает множество поколений селекционеров, отбирая по крупице собак, обладающих необходимыми для охоты качествами. А где как не в поле можно выявить эти качества?

В голову приходит лишь одно объяснение.

В 30-х годах прошлого века, когда молодой стране требовались всевозможные ресурсы — материальные, интеллектуальные, человеческие, для того чтобы встать на ноги и окрепнуть, вырос и расцвел пышным цветом полуграмотный коньюктурщик Трофим Денисович Лысенко, отрицавший все то, чего он был не в состоянии постигнуть, но зато умевший вовремя доложить нужные идеи нужным людям.

Лысенко со своими последователями предлагал и агрессивно проталкивал свои многочисленные идеи, не совпадающие ни с научными теориями того времени, ни со здравым смыслом. При этом ему удивительным образом удавалось убеждать власти в том, что во всех ошибках и неудачах его теорий виноваты его же оппоненты.

В те годы «лысенковщина» стоила Советскому Союзу голода в Поволжье, многомиллионных убытков, колоссальному отставанию страны в генетике. И, читая все новые и новые поправки как к закону об охоте, так и к Правилам охоты, я прихожу к единственному выводу, что времена «лысенковщины» возвращаются, и остается только гадать, во что обойдется охотничьему собаководству ее новый виток.

Но все же, следуя неистощимому российскому оптимизму, резюмируя свое отношение к опубликованной 1-го апреля поправке к Правилам охоты, мне хочется сказать: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним».