Первые шаги будущего чемпиона

Отохотившись года три, я решил завести настоящую охотничью собаку — русского охотничьего спаниеля: прирожденный утятник, компактный, понятливый, веселый нрав.

Спустя год подарили мне щенка из июльского помета. Моей радости не было предела. Он немного подрос, и примерно в возрасте 2-3 месяцев я стал брать его на охоту.

Интересно, наверное, было за нами наблюдать. Песик носился по лугу за всем, что порхает. Через полчаса он уставал и начинал скулить. Надо домой ехать, а я еще и не охотился. Что делать? Не выпуская ружья из рук, я брал его на сгиб руки, прижимал к себе.

Лапы пса свисали, обнимая мою руку, а мордочкой он утыкался в мою ладонь и посапывал. Отдыхал. Так и охотился всю ту осень: бредешь по лугу от баклуши к баклуше — на левой руке щенок спит, в правой несу ружье. Летит утка — надо вскинуть ружье, прицелиться и выстрелить, и все одной рукой. Поди попади!

К октябрю я стал поджидать утку на вечерних перелетах. Спрячешься под старой раскидистой ивой, приготовишь ружье и ждешь. Уморившийся от беготни подросший Айтос (к этому времени он наконец кличку получил) забирается мне на колени и спит.

В сумерках утки летят из-за Клязьмы на заводи. Те, которые через меня летят, и есть моя добыча. А Айтос на выстрелы, как правило, уже не реагирует: посапывает себе в две дырочки…. Щенок, будущий помощник, растет, надо бы уже обучать его. А чему и как? Нет ни книг, ни пособий, ни опытных знакомых-спаниелистов. Спасибо тогдашнему председателю ковровского РООиР Амплееву С.И. — гончатнику и пытливому охотнику, подарил старую брошюрку «О воспитании легавых» (1932 г).

Всю нудную, плаксивую осень и долгую студено-снежную зиму я занимался дома со своим Айтосом обучением командам и подаче утиных крыльев. С приходом долгожданной весны стали заниматься на улице, на природе…

Понимая, что с изменениями обстановки и появлением рядом новых людей, кошек, голубей, кур щенок будет теряться и как бы забывать все, чему научился дома, я не раздражался, а терпеливо каждый раз повторял с ним весь курс «дрессировки» в полном объеме от А до Я (школа, как впоследствии я назвал это для себя), пока он не привыкнет к частой смене обстановки и перестанет на это реагировать.

Готовил себе помощника, опираясь в основном на здравый смысл практических потребностей, и искренне радовался нашим успехам (ведь я учился вместе с ним и у него). Приемы обучения командам придумывал сам. Конечно, были и ошибки, и огорчения, но в итоге я находил нужные решения. Немаловажным считаю то, что я не стремился хвастаться и преждевременно демонстрировать приятелям отдельные успехи Айтоса, считая, что это можно делать лишь, когда щенок твердо усвоит основное.

Этим избавил себя от досужих дилетантских советов людей, смыслящих в воспитании охотничьего спаниеля не более меня, а то и того меньше. В свою очередь жаждал получить, принять дельный совет от специалиста в этой области, но таковых, к сожалению, в моем окружении не наблюдалось. Повторюсь, все старался делать исходя из целесообразности, здравого смысла и с учетом врожденных инстинктов собаки, которые плавно заменялись и дополнялись моими потребностями охотника. И никаких шпицрутенов, пинков, дубин и тем более ЭШУ и прочего.

Иногда щенок по молодости или из озорства серьезно огорчал меня. Но и в этом случае физического насилия для обучения или для наказания я не применял, просто на день или на несколько часов занятия прекращались. Обучал его, чем и горжусь, не из-под палки. Практически любая команда или прием твердо усваивались не более чем за неделю.

В апреле начали осваивать челнок. К середине мая и эту науку освоили. Выросла трава, поля заполнились порхающими и щебечущими пернатыми. То-то радости у подросшего Айтоса — есть за кем поноситься сломя голову на приволье. У меня же новая задача — как научить его в этом разнообразии отыскивать настоящую дичь.

Пришла горячая пора натаски. Однако что и как конкретно делать, спросить некого. Спасибо Амплееву — подсказал про Лодыгинское поле, там много перепелов и коростелей, но в разрешении на отстрел всего лишь одну птичку для обучения наотрез отказал: «Нет! Нельзя!» Ну как натаскать песика на тонкий запах луговой дичи после резкого запаха утиного крыла?! Это — задача для меня, начинающего спаниелиста.

Повторюсь, нас было только двое: я — неопытный учитель, начинающий спаниелист, и мой молодой ученик — неопытный десятимесячный щенок Айтос.

Главное, я понял, что в нашей глуши ждать помощи неоткуда, надо учиться самому: из отдельных фраз, баек старался извлечь «зерно». Приглядывался к поведению Айтоса, из его реакций на мои команды тоже черпал знания, делал выводы, корректировал приемы обучения. Как-то один гончатник сказал мимоходом, что сначала нужно натаскивать на слабо пахнущую болотно-луговую дичь типа бекас, дупель, коростель и только потом на уток и все остальное.

И вот, памятуя это, мы с Айтосом однажды отправились на Лодыгинском поле. Самой деревни давно уже нет, и поля, густо заросшие бурьяном, облюбовали многочисленные перепела, жаворонки, трясогузки, коростеля и прочие чижики-пыжики, не считая разно­образных порхающих бабочек. Отовсюду неслись страстные любовные призывы: «Скр-р! Кр-р!», «Пить-пилить!», «Поть-полоть!», «Скр-р! Кр-р!» Мой спаниель знал, умел и любил самозабвенно гоняться за зелеными луговыми трясогузками и прочей порхающей живностью, не имеющей никакого отношения к охотничьей дичи.

Работал он по полю старательно челноком, то и дело поднимал этих чижиков, пытаясь схватить их за хвост. Но мне-то нужны были не они, а коростеля да перепела. Поэтому, услышав команду — «Нельзя! Нет!», пес останавливался и удивленно смотрел на меня — разве не за этим мы пришли сюда? Ну как ему объяснить, что мне нужна настоящая дичь, что бегает в траве и не хочет взлетать?

Вот ведь незадача: орут коростеля рядом, но из-под носа взлетают только ненужные жаворонки. Настоящая дичь искусно скрывается, пользуясь тем, что мой неопытный Айтос запахов их не различает. Что делать? Я продолжал поиск в расчете на удачу. И вот такой миг наступал: один коростель зазевался, видимо, увлекся весенней своей похвальбой и не успел вовремя сбежать и потому вынужден был взлететь.

Я немедленно бросался к месту подъема, подзывая пса и тыча пальцем в горячее место, азартно командовал: «Ищи! Ищи!» Айтос утыкался носом в землю, сопел. Заинтересовался он новым, незнакомым запахом, который, похоже, и нужен хозяину, раз гладит, хвалит, говорит разные ласковые слова: «Молодец! Ищи! Умница! Ищи!»

Падкий на ласку спаниель азартился, суетился, метался по сторонам, но, не находя следов (ведь птица улетела), возвращался к обнаруженному месту сидки, тыкался носом и сопел, вдыхая запах коростеля. В надежде, что пес что-то понял, я звал его на поиски других коростелей. При этом старался вести челноком к следующей кричащей птице. С грехом пополам, но уже как-то более осмысленно поднимали второго. И снова показ места сидки, и снова похвала и ласки с командой — «Ищи! Молодец!».

Третьего мы подняли еще быстрее. Дальше дело шло на лад: запахи коростеля стали предпочтительнее других. Но тут подкралась другая беда: Айтос понял, что нужно хозяину, при этом быстро увязав в одно птицу, ее запах и голос. Сначала я радовался быстрому нахождению спаниелем дергача. Затем заметил, что он перестал пользоваться чутьем, забросил челнок, а сразу прямиком бросался на голос птицы и поднимал ее. Хороший знак — смекалка есть.

Но вот вопрос, как он будет находить на охоте молчащую дичь? Надо что-то придумать, пока этот прием не закрепился и не вошел у воспитанника в привычку. Пришлось прибегнуть к корду. Теперь при попытке пса идти на голос, я натягивал шнур, заставляя его двигаться челноком, чтобы птица была трудовая. Помогло! Более того, двигаясь челноком, собака поднимала по пути и коростелей-молчунов.

Сообразительный пес быстро все понял и теперь работал по коростелю челноком и без корда. И еще заметил я, что Айтос предпочитал на челноке держать голову высоко и часто сворачивал прямо на птицу, не доходя до места сидки. Сначала я задумался: плохо это или хорошо? У кого бы спросить? Потом решил, что раз птица трудовая (с челнока), то это проявление особенности чутья, позволяющее обнаруживать дичь издалека, не доходя до места ее сидки, значит, что это хорошо!

Совершенствовать приемы поиска ездили на Лодыгинское поле каждый погожий день. Постепенно Айтос стал улавливать и слабые старые запахи следов, научился распутывать кружева коростелей. Честно говоря, к концу лета я просто любовался им, наблюдая, как совершенствуется его мастерство.

Наградой для себя считал, когда после кружения по бурьяну пес вдруг останавливался, разворачивался и бросался вперед по прямой. Этот рывок зачастую заканчивался эффектным прыжком на птицу, едва успевавшую взлететь прямо из-под его лап. А нередко молодой пес брал коростеля живьем в плен. Чуть позже пленного я отпускал незаметно для пса на волю, так как мне претит душить своими руками беспомощное живое создание.

Годам к трем Айтос стал виртуозом и грозой коростелей. Специальной натаски на другие виды болотно-луговой и полевой дичи не потребовалось. Достаточно ознакомить русского спаниеля с нужным запахом. Меня же Айтос в свою очередь научил узнавать по рисунку поиска, какую птицу спаниель сейчас поднимет.

Наблюдая за ним, я научился определять, какая дичь, какую местность и растительность предпочитает. Позже, имея возможность наблюдать за многими другими спаниелями на охотах и полевых мероприятиях, лишний раз убеждался, как многому меня научил мой первый спаниель — будущий полевой чемпион.

Исходя из своего опыта убежден, что с русским охотничьим спаниелем даже начинающему охотнику можно добиться многого — было бы настоящее желание и стремление.