Время потерь

Не верьте, если вам вдруг начинают говорить, что надо чаще смотреть в паспорт. Что пенсию зря не дают, что поезд ушел… Это произойдет только тогда, когда вы сами подадите сигнал «машинисту» и сделаете отмашку.

Идите в лес, на природу, общайтесь с ней. Разводите костры, разговаривайте с речкой. Слушайте пение птиц, ловите запахи грибов, дышите ими. Встречайте рассветы и провожайте закаты. Не останавливайтесь! Ищущий да обрящет!

Жизнь у каждого из нас своя. Она очень разнообразная, несмотря на кажущуюся обыденность, но в ней столько всего, что чаще всего жизни этой как раз и не хватает. Может оттого что так устроен мир, а может, именно потому, что распорядиться ею мы не в силах, не успеваем или даже не умеем. Нет запасного пути или аэродрома. Откладываем на потом, надеясь, что это потом непременно обязательно будет, подчас слепо в это веря.

Время неумолимо в своем течении. Оно дарит и забирает. Несет плавно и швыряет о неизбежное. Иногда затихает, вынося в тихие спокойные заводи, где на широких округлых листьях кувшинок мирно сидят, греясь на солнышке, стрекозы и ворочаются золотобокие лини в траве у самого берега. Туда, где на воде мамаша утка, приведя свой подросший выводок, дает ему последние уроки.

Где, застыв, как изваяние, караулит зазевавшуюся рыбешку цапля. И щука туда же, когда вдруг ударив, эту мелочь разгонит. Туда, где ондатра, подновляя свою хатку, плывет и тащит стебли рогоза, оставляя за собой длинные водяные усы.

Там же, неподалеку от ног твоих, повизгивая иногда от нетерпения, царапнув лапой по голенищу болотников, оборачиваясь на чуть занимающуюся утреннюю зарю с мольбой в глазах, смотрит на тебя ОН. И ты с трепетом и тихой радостью зависаешь в этом временном пространстве и принадлежишь только ему.

А потом, как бы очнувшись, повесив поудобнее ружьецо на плече, почему-то шепотом, выдыхаешь: «Пора!» И уже не идешь, осторожно ступая, и даже не скользишь по мокрой от сырости и росы осоке. Это сообразно некоему состоянию невесомости, ты как бы паришь по-над землей, предвкушая то, что тебя ждет. А он впереди также стелется сквозь высокую траву, начавшую светлеть от появляющегося над горизонтом солнышка.

Именно таким было наше время. Звали это время — охота. А уж сколько их было! И тогда даже на ум не могло прийти, что это может когда-нибудь закончиться…
И вот теперь, похоже, это все-таки произошло. Сознание твое не может, не хочет мириться, к этому не получилось быть готовым.

Даже последнее посещение ветврача, именно со словами вслед — «готовьтесь», не воспринималось, отторгалось. Сказано это было после осмотра Алана будничным тоном, почти с безразличием.

Выйдя из ветлечебницы, отстегивая поводок, я поглядел на собаку, и мне показалось, что она тоже поняла смысл произнесенного. Замешкавшись, я какое-то время не открывал заднюю дверь, чтобы помочь Алану взобраться на сиденье.

Прошло более полугода. Срок невелик и огромен одновременно. Просто до этого мы жили ожиданиями от одного открытия охоты до другого и вели свой счет времени. Постоянно находились и были открыты друг перед другом, были рядом. Охотились, жили, ходили купаться, недужили…

И тогда приходилось вставать по нескольку раз за ночь и выводить на улицу. Особенно трудно давалась ему последняя зима. Тихонько передвигаясь, Алан подходил к калитке, за которой был наш огородик, и, отыскивая под снегом одному ему ведомую травку на межах, принимался ее есть.

Это не просто, как может показаться, собраться теперь и пойти в лес. Особенно с ружьем, ставшим теперь почти никчемным. Что-то выпало из этой жизни, где охотиться было привычнее, нежели дышать, что-то надломилось, если не порвалось совсем. Там, вне дома, почти все осталось по-прежнему.

Так же знакома каждая кочка, каждый кустик. Разве что он чуть разросся да рядом появилась крохотная сосенка и начинает тянуться вверх. Так же неспешно, ничего не меняя, течет небольшая речушка Ветьма, те же некошеные луга. Да и солнце так же палит к полудню.

Фотоаппарат не заменит общения с теми, с кем было прожито, исхожено, потеряно и добыто, пережито почти четверть века. Не отразит сути, не покажет истинных взаимоотношений. Не сумеет вывернуть душу наизнанку, все это остается как бы где-то там, за кадром. Зато оставит и сохранит память.

И хотя он просто запечатлевает, остальное мы доделываем сами в меру собственных восприятий. Каждый по-своему, всяк на свой лад. Только вот красота не подлежит обсуждению, она вне его. И все в той жизни, что мы прожили вместе, и которая звалась охотой, было красиво. Поверьте мне.

Была радость общения, любования работой легавой в поле. И казалось, что небо над головой, туманы над лугами, даже надвигающаяся тучка и вся обозримая округа рады нам.

Осталась память и светлая струящаяся грусть.