И еще до старости двести лет...

Это было в начале девяностых. Все в стране поменялось. И нельзя сказать, что в лучшую сторону. Слово «рынок» стало одним из самых модных, хотя по сути он представлял собой неконтролируемый базар... Несмотря на все трудности, охоту я не забросил.

В это время мне удалось купить МЦ-8, помповик «Моссберг-500» и два болтовых карабина. Наконец пришло время испытать один из них в деле. Пригласили меня на частную охотбазу поохотиться на копытных. Поразмыслив, я взял с собой «Ремингтон». Во-первых, калибр знатный (9,3/64), во-вторых, пуля тяжелая, полуоболочечная. Мне тогда казалось, это то что надо для стрельбы секачей и оленей.

Вечером на базе хорошо попарились в бане, а заодно обсудили план предстоящей охоты. И тут закралось сомнение. Правильный ли я сделал выбор оружия? Оказывается, планировалось, что егеря с ягдтерьерами зайдут в камыши и откуда выставят зверей на номера, расставленные по высокому берегу неширокой лесной речки. Что ж, делать нечего, менять оружие уже поздно.

Рано утром нас развезли на «Буранах» с санями и расставили по номерам. Обзор между номерами был не более 70 метров. Выкопав синтетическим прикладом карабина ямку в снегу, я обеспечил себе маскировку с большим обзором, чем у соседних номеров. Сел ждать. Зарядил карабин и поставил его на предохранитель. Попробовал прицеливаться в различные предметы на льду. Получалось хорошо, красная мушка прекрасно проецировалась на белом снегу.

Вот затявкала одна собака, затем вторая. Какофония вместе с гопаньем загонщиков огласила противоположный берег. Затем тявканье разделилось. Одна собачка явно вела в мою сторону. На противоположном берегу кусты с треском раздвинулись, и на лед выкатил здоровенный секач. И тут же, как торпеда, из кустов выпрыгнул ягдтерьер, который в одно мгновение повис на ухе кабана. Я снял предохранитель. Но стрелять нельзя — на кабане висит собака.

Зверь вдруг упал на лед и попытался придавить собачку, катаясь на боку. Все это происходило в каких-нибудь пятидесяти метрах передо мной, но я был бессилен чем-либо помочь ягдтерьеру, попавшему в беду. Наконец кабан встал и побежал в мою сторону по льду. Там, где он катался на боку, лежал окровавленный ягдтерьер. Мушка карабина легла на середину переносицы секача, я подпустил встречного кабана на двадцать метров и, до того как он скрылся в камышах, нажал спуск.

Выстрел на морозе оглушительно рявкнул, приклад больно лягнул мое правое плечо. Но кабан почему-то развернулся в обратную сторону, оставляя на льду отстрелянное ухо. Я передернул затвор, поймал удаляющуюся тушу на мушку. Снова нажал.

На этот раз приклад еще больнее ударил в плечо. На мгновение в глазах потемнело. Кабан лежал на противоположной стороне реки, не шевелясь. Через мгновение по его телу пробежала дрожь. Я видел, как все шерстинки расправились, отчего он показался мне просто огромным.

— Кабан готов! — крикнул я вдоль цепи.
— Кабан готов! — передалось дальше, и егерь на лыжах уже шел по льду в сторону кабана.
— Как собака? — спросил я его.
— Скончался Янтарь. Похоронить бы надо, — сказал егерь, снял шапку и добавил: — По кишкам попал, доктор, от шока кабан скончался. Серьезный у Вас карабин.

Я молчал. Горько было осознавать, что с таким оружием я не смог ничего сделать для маленькой отважной собачки, пожертвовавшей жизнью ради нашей охоты.

Егерь по рации связался с напарником. Вскоре по льду приехал снегоход. Кабана привязали тросом сзади, а тельце погибшего Янтаря уложили на сиденье и отправились на базу. Я вылез из своего импровизированного окопа. Разрядил карабин, потихоньку пошел к дороге. А там праздник, на капоте джипа закуска, випивка. Все поздравили меня с полем, радуясь удачному загону. Но мне было ужасно горько. Выпил полный стакан и, чтобы не портить людям праздник, сел в машину.

Включил магнитолу. Из динамиков полились слова знакомой песни Вячеслава Малежика:

Лесом, полем,
Улицей, бережком
Наши годы
Катятся колобком...

— Налей-ка мне еще, — попросил я приятеля, пригласившего меня на эту охоту.
— Не переживай! — стал утешать меня он. — У ягдтерьеров судьба такая. Да и жизнь у них вообще короткая, зато яркая.
— Давай за Янтаря, — предложил я тост.

Мы сняли шапки и выпили до дна. А Малежик в магнитоле душевно выводил припев:

И еще до старости двести лет,
Потому что старости вовсе нет...

В тридцать два года жизнь именно так и ощущается, поэтому на следующий день я опять с удовольствием стрелял по кабанам из карабина. И опять успешно. Гибель Янтаря как-то притупилась. Совесть меня уже не так сильно мучила, как в тот злополучный день.

Приехав с этой охоты домой, я выяснил, что банк, где кредитовалось мое тогдашнее предприятие, повысил ставки по кредитам чуть ли не вдвое. Чтобы вовремя расплатиться по процентам, пришлось продавать карабины. И сделал я это без всякого сожаления.