Степная легенда

На следующий день я вылетел в Элисту. Прилетели точно по расписанию, и я удивился, что в аэропорту никто нас не встречает. Не замечая меня, проходили рядом мои знакомые охотинспектора из службы охраны сайгаков и спрашивали родственников Улдиса Кнакиса.

Япоискал глазами и не увидел знакомых машин с темными фарами. Наконец, на меня обратил внимание один из охотинспекторов, поздоровался и предложил сесть в спецавтобус. Взглянув на его тусклое, печальное лицо, я спросил: «Что случилось?» «Кнакиса вчера убили», — просто ответил он. Выяснилось следующее.

Во второй половине дня, после разговора по телефону со мной, Улдис Кнакис вместе с шофером отправились на ночное патрулирование. С вечера они «присосались» к большому стаду сайгаков и скрытно начали вести наблюдение. Около девяти вечера, когда уже сильно стемнело, они заметили грузовую машину ЗИЛ, которая начала «фарить» сайгаков. Раздавались сухие и частые выстрелы, затем фары переходили на малый свет. Это браконьеры подбирали убитых сайгаков. Улдис дал им «заютить» крючок на полную катушку и затем с помощью прибора ночного видения подъехал достаточно близко, бросил осветительную ракету и потребовал машину остановить.

Но браконьеры не подчинились и принялись на полной скорости уходить от инспекторов. Надо сказать, что в калмыцких степях бортовой ЗИЛ не дает себя догнать «коротконогому» уазику. Улдис встал на подножку, открыл дверцу и выстрелил из ракетницы вторично. Ракета четко осветила ЗИЛ, в кузове которого подпрыгивали туши убитых сайгаков. И в это время из уходящей машины грохнули выстрелы. Браконьеры отстреливались. Расстояние было всего 30–35 метров. Один заряд попал в нижнюю металлическую часть дверки инспекторской машины, густо изрешетил ее, второй ударил выше, и Кнакис упал внутрь машины. Его шофер повел себя не лучшим образом. Сбоку у него лежал армейский карабин с набитым патронами магазином. В ногах у Кнакиса валялся пистолет с полной обоймой. Но водитель, вместо того чтобы «пометить» пулей браконьерскую машину, тут же отвернул в сторону, отъехал метров четыреста, выключил все огни и дал спокойно уйти бандитам, которых потом так и не нашли.

Спустя полчаса он начал искать кошару и вскоре нашел. Оставил там Кнакиса и вместе с хозяином поехал за «скорой помощью» и милицией. Когда они вернулись, Улдис Кнакис был уже мертв. Мальчик пятнадцати лет, сын хозяина кошары, потом все рассказал. Он находился в той комнате, где в бессознательном состоянии лежал на полу инспектор. Через некоторое время дяденька вдруг очнулся и встал на ноги и спросил у мальчика, где он находится. Тот объяснил. Тогда Улдис взял лампу и начал рассматривать фотографии на стенах комнаты, периодически останавливался, прижимал руку к плечу, и видно было, что ему очень больно. Так ходил он по комнате минут пятнадцать. Потом поставил лампу на место и сказал: «Что-то мне плохо». Лег на прежнее место и больше не шевелился. В него попали две девятимиллиметровые картечины. Одна в плечо, и рана была очень болезненна, а вторая в сердце.
Гражданская панихида проходила в Доме культуры в Элисте. Я стоял у гроба и смотрел на спокойное лицо Улдиса. На похороны приехали старшие братья Кнакиса, белокурые, рослые, настоящие прибалты. По их щекам тихо катились слезы.

Говорили и выступали разные люди. Поминали кристальную честность Улдиса, его неистовую любовь к живой природе, фанатическое исполнение служебного долга, невиданную преданность избранной профессии. Слова уходили в великую пустоту. В тот день в Элисте погода была пасмурной, брызгал дождь и думалось, что родная Прибалтика провожает в последний путь своего замечательного сына. Не жизнь, а легенда…

Спустя несколько лет сайгачье племя в Калмыкии пошло на подъем. Прежние труды и заботы службы охраны не пропали даром. Но и без Кнакиса она не сидела без дела. Днем и ночью охотинспектора нещадно ловили браконьеров. И лет через семь число степных антилоп перевалило за четыреста тысяч и приближалось к полумиллиону. Нашлись учетчики, которые полагали, что антилоп уже никак не меньше три четверти миллиона. И когда я их спрашивал, как же вы учитывали зверей, они отвечали: «А с помощью веревочки». «Почему же не делаете аэрофотосъемку, ведь методика разработана?» «А теперь нет весенних скоплений», — слышал я в ответ. Визуальный учет диких животных очень проблематичен. Вы можете пролететь на самолете и насчитать на маршруте, положим, пятьдесят тысяч сайгаков. Полетев по этому же маршруту даже через три-четыре часа (а не дня), я не увижу и половины того, что насчитали мои предшественники. Обвинить их во лжи невозможно и проверить нельзя. Дикие животные, особенно копытные открытых пространств, могут переместиться за несколько часов на десятки километров.

Так вот, деятели, которые выдавали цифру численности в три четверти миллиона, рекомендовали назначить редукционный отстрел. К сожалению, этой профанации поверили и в 1978 году разрешили добыть более двухсот тысяч животных. Официально отстреляли двести восемь тысяч. Это официально. А сколько погибло подранков? Можете сказать, никто не считал. Я считал. Ездил три дня по степи и подбирал (достреливал) раненых антилоп. За три часа ежедневного маршрута по местам «боевой славы» промысловых бригад я подбирал от 36 до 48 подранков. Мертвых и уже вздувшихся животных, лежащих посреди степи, можно было подобрать в два-три раза больше. Спустя три дня начальство промхоза спохватилось и перестало давать мне машину для этих целей, а без нее в степи делать нечего.

Беда в том, что работу бригад никто не контролировал, и они разбойничали в степи как хотели. Промысловики работали сдельно, и формула «время — деньги» здесь оправдывалась на двести процентов. Ежедневная добыча одной бригады достигала 400 голов. Удачливые охотники с гордостью въезжали под вечер на тер­риторию разделочного пункта. ЗИЛ с надшитыми бортами доверху был забит тушами сайгаков.

Так зачем промысловикам подранки? Подранков не подбирали. Днем легче было найти другое стадо сайгаков и в кольцевом нагоне быстренько настрелять еще тридцать-сорок, а то и шестьдесят антилоп. А тут теряй время, гоняйся за десятком подранков. Из них на следующий день падет шесть-семь, а три-четыре будут хромать.
Во время ночного отстрела из-под фар, чем обычно занимались охотники Астраханского промхоза, дело обстояло еще хуже. Подбирали только тех сайгаков, которые падали в конусе светового луча. Другие, часто смертельно раненные, отбегали в сторону, в темноту на пятьдесят — сто метров, и уже не подбирались. На следующий год после этого «редукционного», а на самом деле варварского отстрела, незадачливые учетчики «потеряли» четверть миллиона сайгаков. И никто с них за эту ложь не спросил. Свои люди…

Но не только эти беды свалились на сайгаков. Через Калмыкию протянули сеть каналов. Рису захотелось в соленой полупустыне. Переходы через них не сделали, стенки не положили, и сайгаки, в первую очередь молодняк, стали тысячами в этих каналах тонуть. Но и это еще не все. Очередной номенклатурный придурок побывал в Австралии и увидел, что там овец пастухи не пасут. Пастбища разбиты на квадраты и огорожены проволокой на столбах. Решили такое же устроить в Калмыкии. Тысячи бетонных столбов были вколочены в твердую глинистую землю, тысячи километров проволоки в несколько рядов было натянуто. Ничего из этого не вышло. Все бросили. Но столбы и проволока остались. Проволока перегородила основные пути миграции сайгаков. Они — порождение степных просторов и не могут жить без движения, без перемещения. Подул ветер — пошел сайгак, где-то дождь прошел, через два-три дня антилопа тут как тут, и так постоянно кочует, на месте не стоит. А тут проволока, и начали висеть вздувшиеся сайгачьи туши на этой самой проклятой проволоке, зацепившись копытами или рогами. Ломались сложившиеся веками пути миграций, уничтожалась распашкой вольная степь. Сокращалась арена жизни вида.

Беды не оставили этот замечательный вид и по сей день. В 90-х годах от всеобщего безобразия досталось и степным антилопам. Ослабла охрана: низкая зарплата, отсутствие бензина… Возросло браконьерство. И вот уже численность сайгаков где-то около ста тысяч, потом опустилась до двадцати пяти. Здесь поучаствовали волки, о которых раньше в западном Прикаспии просто забыли, что они есть. Волки, а их насчитывали до пятисот голов, с присущей им свирепостью и хищничеством принялись душить сайгаков беспощадно. Последнюю каплю, последнюю соломинку, которая сломала спину верблюду, положили на расстроенную популяцию коммерсанты. Они объявились в Калмыкии в 1999 году и стали скупать сайгачьи рога по 1300 долларов за килограмм. Перед этой бешеной ценой мало кто устоял. Остатки сайгаков загоняли в кошары и самцам спиливали рога. Печальная история. Сайгаков осталось меньше двадцати тысяч. А вы помните, что охотоведы спорили о полумиллионе и даже трех четвертях миллиона этих прекрасных животных?
Можно сказать, что я начал за здравие, а кончил за упокой. Что ж, и так бывает.

Так как же велся масштабный промысел сайгаков в Калмыкии в 60–80-х годах прошлого столетия? То, что я описал в начале, это не промысел, это любительская охота, когда можно добыть всего несколько антилоп. Разговор идет о массовом отстреле, когда за один сезон добывалось 150–200 тысяч животных, что в конце концов привело современную популяцию сайгаков к столь плачевному состоянию.

Промысел сайгаков — зрелище не для слабо­нервных. Добывали антилоп в Калмыкии в основном двумя способами: ночью из-под фар и днем — путем кольцевого нагона. Ночная охота чаще применялась астраханскими бригадами охотников. Машину для этого оборудовали специальными фарами: поисковой и рабочей. Поисковая фара — довольно слабая, с широко рассеянным лучом, а рабочая — мощная, обычно списанная с истребителя и подключенная к танковому аккумулятору. Бригада в безлунные ночи выезжает под вечер и пытается засветло обнаружить стадо сайгаков, за которыми потихоньку, без нажима, начинает следовать до самой темноты. Затем подъезжает как можно ближе к стаду и включает рабочую фару. Стадо останавливается, звери, ослепленные, выстраиваются перед лучом во фронт. И тогда время не теряют стрелки. Они соскакивают с машины и разбегаются от нее влево и вправо, стараясь не появляться в световом луче, и, не медля, начинают стрелять с 30–40 метров, а то и ближе. Убитые сайгаки остаются на месте. Подранки разной степени тяжести расползаются, разбредаются по ночной степи, но их никто не ищет и не пытается добрать. Найдем других, а на этих только время терять, говорят стрелки, вытирают о траву окровавленные ножи и руки, забираются в машину и продолжают поиск новых стад. Теперь работает поисковая фара, и вдруг замечают отблеск парных зеленых огоньков в виде горизонтального двоеточия. Это новое стадо сайгаков, по нему начинают работать аналогично.

Днем охота немного лучше, эффективнее, но не менее жестока. Бригада из трех человек, четвертый водитель и пятый мотоциклист-загонщик выезжают рано утром в сухую погоду. На машине, обычно бортовом ЗИЛе, надшиты борта. В кузове у кабины сделан отсек, где стоят два-три стрелка. Перед каждым к борту прибиты ящички с патронами, которые лежат насыпью. Их весь день заряжал выделенный из бригады человек, не меньше как по двести патронов на стрелка. Патрон содержит до 2,5 грамма пороха и девять девятимиллиметровых картечин 12-го калибра. Этим снарядом сайгак с расстояния 25–30 метров прошивается навылет. Сорок-пятьдесят метров — гарантированный выстрел. Мотоциклист, он же загонщик, по рангу не меньше мастера спорта, трусит потихоньку на своей «Чезетте», очень приемистой спортивной машине и со снятым глушителем. Со стороны он чем-то напоминает борзую собаку. Стрелки из кузова обычно первыми замечают «шайку» сайгаков и сообщают об этом водителю и мотоциклисту. Обычно некоторое время стадо преследуют, выбирая удобное место для «крутки», то есть без бугров, ям, колеи. И вот пошла потеха. Мотоциклист на бешеной скорости на ревущей машине несется по внешнему периметру стада и начинает его прижимать к автомашине. Шофер делает соответствующий маневр, выходит на параллель с мотоциклом и также прижимается к стаду с другой стороны. «Крутка» началась. Скорость не менее шестидесяти километров в час. Обезумевшие от страха антилопы сбиваются в плотную массу, среди которой видны только головы и спины бегущих животных. Вот это то, что надо, и стрелки открывают огонь по этому скоплению зверей. Сначала результатов стрельбы не видно, лишь иногда картечь перебивает артерию, и кровь тонкой струей начинает брызгать фонтаном над спиной бегущего зверя. Стрелки хватают патроны из ящичков и стреляют, стреляют, не останавливаясь, успевая сделать по десять-пятнадцать дуплетов. Убитые звери сначала не падают. Это им не дает сделать плотная масса сжатых животных. Но вот стаду удалось немного оторваться от преследователей, оно слегка рассеивается, и убитые животные выпадают на землю. А стрелки продолжают свое дело. Теперь стрельба ведется прицельно, и заодно добиваются подранки, которые находятся еще в пределах ружейного выстрела. От пятидесяти до восьмидесяти сайгаков удается взять бригаде с одной «крутки».

Помимо приведенных случаев, оба эти метода имеют другие крупные недостатки: большое количество подранков, сквозные прострелы сильно портят ценную шкуру и мясо, а наличие свинца в мышцах лишает возможности консервировать деликатесный продукт на заводах. Решили применить метод с помощью сетевых коралей. Идея была такова: в местах наиболее частого пребывания сайгаков устанавливают металлические трубы с крючьями, на которые навешивают сетку типа волейбольной, высотой до трех метров. Форма кораля напоминает улитку, а потом их стали делать похожими на сачок. Ширина входа обычно четыре-пять метров, и перед ним между столбов лежит сеть, которая после загона сайгаков в кораль поднимается и задергивается как занавеска. Поблизости, обычно за несколько километров, находят стадо зверей, и три-четыре мотоцикла ведут его по направлению к коралю и стараются загнать в него антилоп. С началом охоты это удается, и в кораль попадает до 30–40 животных. После чего в кораль заходят бойцы и режут ножами попавшихся сайгаков. Ни грохота выстрелов, ни расхода патронов, ни подранков, ни дырявых шкур и окровавленного прострелами мяса нет. Можно даже селекцию проводить или метить животных, брать различные анализы и т.д. Но беда в том, что сайгаки быстро привыкают к этому способу, и с каждым разом загнать их удается все труднее и труднее. Обработала бригада одно место, сайгаки уходят на другие территории. Кораль необходимо снимать, установку повторять, и тому подобное. Производительность его гораздо ниже, чем, например, при методе кольцевого нагона.

Не всегда удачно заканчивается охота. Нередко бьются мотоциклисты. У них самая рисковая должность. Вот вспоминаю одно утро. Выезжаем с бригадой спозаранку. В загонщиках
у нас Степан Калашников. Сам метр с кепкой, носик пипочкой, глазки — серые пуговки, руки — кротовые лапы. Сел на свою «Чезетту» и слился с нею в одно целое, как будто их вместе отштамповали. Он один из всех загонщиков не мастер спорта, но все бригады переманивают его к себе. Уж слишком отчаянный мужичок. Ну, вот и стадо. Место немного неудобное, бугроватое. Но ничего, Степан подправит. Стрелой полетел по степи, стараясь обжать с внешней стороны стадо. Скорость за сто. Но что это? Мотоцикл вместе со Степаном взлетает вверх метра на четыре, и в воздухе они разделяются. Оба падают на землю, слава Богу, порознь. Мы подъезжаем немедленно. Степан еле дышит, слова сказать не может. Новые брезентовые штаны лопнули от удара по шву. Степан попал в поперечную колею глубиной в полметра. Везли мы его стоя до больницы, иначе он не дышал. Три ребра и ключицу пополам — вот результат падения. Но через неделю, весь в бинтах, Степан заявился на центральную усадьбу и пожелал вновь гонять сайгаков. И не только эта напасть на мотоциклистов в виде глубокой колеи, ямы, брошенных косилок, граблей и прочего железа. В степи этого мусора больше чем достаточно.
Стою как-то в очереди за пивом в Элисте, а впереди меня мотоциклист знакомый, и я обратил внимание на шрам у него на шее. Спрашиваю за столом: «Что это у тебя?» «Да это на промысле, — отвечает, — картечина от сайгачьего рога рикошетом отлетела. Хорошо, что в мышцу попала». Вот так…