Егерь

Изображение Егерь
Изображение Егерь

Эта история, рассказанная моим старым другом Александром, произошла на северо-востоке Вологодской области еще во времена СССР.

Вглухой тайге, на кордоне, жил Николай с дочкой Лизой. Жену он схоронил, когда Лизоньке было всего пять лет. Числился Николай в леспромхозе на должности то ли егеря, то ли лесника. И пока дочка была маленькой, он прекрасно справлялся и с должностными обязанностями, и с бытовыми трудностями. Один раз в неделю Николай ходил в деревню, расположенную в шести километрах вниз по течению реки, за продуктами, заодно заглядывал в контору, чтобы получить очередное задание от начальства, забирал почту и возвращался на кордон. Письма ему приходили редко: раз в два-три месяца от сестры из Архангельска да поздравительные открытки к праздникам. Кроме сестры, которая была замужем за прапорщиком и жила отдельно, из родни у него никого не было. В дочке же этот суровый мужчина души не чаял. Когда он утром подходил к ее кроватке, чтобы разбудить к завтраку, его сердце билось чаще и перед глазами возникал образ любимой Катерины. Почти девять дней после смерти жены Николай «хлестал горькую», но вовремя остановился, вспомнив, что, кроме него, у Лизы никого нет, и дал зарок больше не пить.


Кроме забот по хозяйству, Николай совершал обходы по лесу, косил на зиму сено для лошади, а если была необходимость, расчищал просеки, следил, чтобы мужики не баловали и не валили на дрова деловой кругляк вместо сухостоя, чтобы мальчишки в жару не разводили в лесу костров...


В период охоты приезжало на кордон начальство. Николай обычно со своей лайкой загонял лосей на номера. Его опытный кобель легко выполнял свои обязанности. Начальство довольно — и Николаю хорошо. Глядишь, и премию подкинут, да и кусок мяса лишним не бывает. Так продолжалось два с половиной года.


В начале весны Лизе исполнилось семь лет, осенью ей предстояло идти в школу. В середине августа сестра прислала для девочки форму и все необходимое. Сколько радости было в глазах ребенка, сколько счастья! Только ходить в школу надо было через лес. Продленку для одной Лизы никто организовывать не будет. Вот и пришлось Николаю возить дочку с утра прямо до школьных дверей, а в обед забирать. Вечерами они вместе готовили уроки и от души радовались каждой полученной пятерке.


Наступила зима. Сугробы достигали метра и больше, морозы стояли за тридцать — для северной Вологодчины это не редкость. И вот в один из декабрьских дней Николай устраивал и проводил очередную охоту для «шишек» из центра. Руководство умоляло Николая не ударить в грязь лицом. И он, как всегда, не подвел. В субботу один из гостей отстрелял рогача с шестью отростками. Сохатый попался огромный, а техники в то время практически не было. К сожалению, смертельно раненный зверь ушел на болото, которое не замерзло окончательно, а лошадь наотрез отказывалась туда идти. Пришлось быка разделывать на месте и по частям выносить к саням. Провозились до сумерек, и, когда лошадь приплелась на кордон, была уже темень. Разгрузились. Мясо подвесили на крюки в сарае, Николай отправился на кухню жарить печенку, а высокие гости принялись опрокидывать рюмку за рюмкой под докторскую колбаску за два рубля двадцать копеек. Под печенку пошло еще веселей. Прилично подвыпив, один из важных гостей Степан Семенович, который был главным начальником, начал настаивать, чтобы и ему под выстрел выставили зверя. В принципе это было реально — впереди ведь воскресенье. Но, чтобы охота прошла удачно, предупредил Николай, с весельем пора заканчивать. Подранков быть не должно. Принимать участие в доборе ему будет некогда — в понедельник с утра надо везти Лизу в школу. Компания зашумела и под лозунгом «мастерство не пропьешь» продолжила гулянку...


Утром никого нельзя было добудиться. В девять утра народ кое-как поднялся. К одиннадцати удалось расставить всех на номера. И первый загон прошел впустую. Точнее, зверь был, но ушел мимо номеров, на которых, охая и еле держась на ногах, стояли горе-охотники. Николай не мог не высказать им своих претензий. Но лучше бы он этого не делал. Главный начальник заявил, что егерь вешает им лапшу на уши и, вместо того чтобы предъявлять претензии, лучше бы пошевеливался, да и его блохастый кобель ни разу не тявкнул в загоне. Николаю стало обидно, особенно за кобеля. На показанные им следы двух лосей и преследующего зверей Валдая гости только открыли рты, но спеси не убавили. Повалившись в розвальни, чуть живая команда в сопровождении Николая поехала обрезать лосей. Через два квартала егерь опять расставил цепочку охотников, а сам с перехваченным кобелем отправился в загон. «Главного» он поставил на входном следе в надежде, что зверь по нему и выйдет. Через час все так и произошло. Вот только стрелок, как и в первом загоне, был не готов. Пуля попала в бедро зверя, и он практически на трех ногах ушел через болото. Подождав около часа, Николай, охотовед и стрелок отправились по следу. Начальник-стрелок был довольно молод, около сорока лет, но слишком грузен. Идти пришлось по целине, а снегу навалило выше колена. Да и выпитое накануне спиртное давало знать. Пройдя около километра, «Главный» начал скулить, что идти больше не может и лучше его пристрелить. Охотовед уговаривал потерпеть, но все было напрасно. Тогда Николай заметил:
 — Я ведь предупреждал вчера, но Вы всю ночь пропьянствовали и поэтому с 30 метров не смогли точно выстрелить. А теперь идти не желаете, а мне дочку в школу везти.
 — Не тебе меня учить! Ничего страшного, один день можно и прогулять школу, — грубо отреагировал начальник.


Делать нечего, решили вернуться, а завтра, когда Николай отвезет Лизу в школу, они продолжат преследование лося. Оказавшись на кордоне, вся компания продолжила давешнее веселье. Николай, ругаясь про себя, пошел с Лизонькой делать уроки, после чего они легли спать.
На следующий день, приехав в школу, Николай наказал девочке дожидаться его, пре­дупредив об этом Марию Владимировну, Лизину учительницу. Прыгнув в сани, егерь помчался на кордон.


Все по-прежнему спали. В комнате стоял запах перегара. Николай принялся будить компанию. Кое-как собравшись, охотнички попрыгали в сани, не забыв при этом прихватить с собой пиво. Проехав по лесу до места вчерашнего выстрела, Николай велел охотоведу расставить стрелков на номера, а самому оставаться на дальнем номере на случай, если лось уйдет от него. Сам Николай встал на след подранка. Пройдя примерно с километр, он заметил впереди какое-то шевеление. Это был лось, поднявшийся с лежки. Расстояние до него было не более 50 метров, вот только стрелять неудобно: бык стоял, закрытый кустарником, а рикошет мог произойти от любого прутика. Николай замер. Сохатый стоял, прислушиваясь. Противостояние длилось пару минут. Наконец человек громко кашлянул и замер. Зверь вздрогнул и, хромая, продвинулся метров на пять, подставив под выстрел левый бок. Медленно подняв ружье, Николай прицелился и выстрелил. Великан свалился как подкошенный, не сделав и одного шага.

Изображение Фото Антона Журавкова
Фото Антона Журавкова 


Николай стряхнул снег с поваленного дерева и присел, закуривая папиросу. За два дня он прилично устал. Но дело сделано, теперь можно отдохнуть и идти за Лизонькой, а мужики пусть сами разделывают лося и вывозят его на кордон. Не тут-то было! Когда охотовед услышал выстрел, он, пройдя по номерам, всем сказал, что зверь наверняка добран и надо идти на звук выстрела. Вся команда, еле шевелясь, поплелась за ним. Подойдя к зверю, Степан Семенович с гордостью заявил:
 — Ну что? Какого я лосишку завалил!
Николай подумал, что эта бригада вряд ли бы сумела без его помощи добрать подранка.
 — Однако мне пора за Лизой в школу, — сказал он охотоведу и направился к саням.
 — Куда это ты собрался? А кто будет разделывать тушу? Да и на кровях еще не выпили, — остановил его Степан Семенович.
На это Николай не без достоинства ответил:
 — Вчера надо было лучше стрелять, а вот выпивать пора завязывать, иначе некоторые и до дома могут не добраться.
Степан Семенович не ожидал, что какой-то егерь посмеет ему указывать, что делать. Он весь затрясся и, обращаясь к охотоведу, велел ему заставить своего подчиненного приступить к выполнению работы.
 — Ничего страшного, — крикнул он, — если девчонка пару часиков побегает вокруг школы!
Николай даже представить себе не мог, что его Лизонька будет ждать на морозе, а он в угоду зажравшимся и потерявшим совесть начальникам станет разделывать тушу из-за куска мяса или лишней двадцатки к зарплате. О строгом наказании он даже не подумал, так как охота прошла как нельзя лучше. Николай спокойно направился к лошади и через час был возле школы...


Оставив Лизу дома, он снова поехал в лес. Там с его отъезда мало что изменилось. Лось лежал на боку. «Хорошо, хоть шкуру сняли и выпотрошили», — подумал про себя Николай. Вся честная компания продолжала чествовать «великого охотника». Степан Семенович, уже прилично выпив, принимал все за чистую монету. Увидев Николая, он с трудом приподнялся и, нахмурив брови, сказал:
 — Ну что, вернулся за куском мяса и выпить захотел? Можешь не стараться, я уже распорядился: тебе за сегодняшний день поставят прогул. И вообще можешь писать заявление на увольнение. Мне такие работники не нужны. Лошадь оставляй и пешком отправляйся домой. Мы тут и без тебя управимся.
В лесу повисла гнетущая тишина, даже птицы умолкли. Николай посмотрел на охотоведа. Матвей только развел руками. Деревенские мужики молча встали и, взяв топоры и ножи, принялись разделывать тушу. Все уважали Николая, но никто даже слова не сказал в его защиту. Зато напарник «шефа», чуть шевеля языком, процедил:
 — Правильно, Семеныч, распустился народец! Не хочет почитать начальство.
Николай повернулся и пошел домой. От обиды у него защемило сердце, слезы навернулись на глаза. С каким удовольствием он ударил бы кулаком по их смеющимся, заплывшим физиономиям! Но он сдержал себя...


Уже потемну Николай добрался до кордона. Лизонька выучила уроки, вскипятила чайник, и они, поужинав, легли спать. Всю ночь на гостевой половине продолжалась гулянка, и Николай не мог уснуть. Он думал: почему мир так несправедлив и кому на Руси жить хорошо?


Утром Николай отвез дочку в школу, а сам направился в контору. Прошел в канцелярию, взял лист бумаги и написал заявление, попросив сторожа передать его начальству. В душе он надеялся, что его будут уговаривать остаться. А пока было время, Николай пошел на почту и позвонил сестре. Он рассказал ей, что случилось. Сестра знала, как Николай любит свою работу, как сердцем прикипел к родному краю. Вряд ли он сможет жить без леса, без реки, без охоты. Рыдая, сестра сказала, что любит их с Лизой, и, если будет совсем невмоготу, пусть они все бросают и приезжают к ним — места хватит, и с работой что-нибудь придумают...


После отъезда высокого начальства Николай долго ждал, что его пригласят на разговор. Но прошли две недели, и бухгалтер, встретив его возле школы, сказал, что он может приходить за расчетом. Начальство подписало его заявление, даже не поговорив с ним.


Перед самым Новым годом, порубив всю живность, Николай погрузил на сани скудные пожитки и подъехал к правлению, возле которого толпился народ. Увидев отца с дочерью, все сочувственно поздоровались и одновременно попрощались, возможно, навсегда. В кабинете директора леспромхоза находился и охотовед. Увидев Николая, он опустил глаза. Директор пожал егерю руку и, извиняясь, сказал, что сделать ничего не может. Он поручил охотоведу принять у Николая дела, ключи от кордона и отвезти его и Лизу на станцию. Сердце Николая сжалось. До последней минуты он надеялся: должна же быть хоть какая-то справедливость! Но ничего не изменилось.


Как дальше сложилась судьба этого хорошего человека, в деревне никто не знал. «Высокое» начальство, из-за которого так резко повернулась судьба Николая и его дочери, больше ни разу не приезжало в леспромхоз. А лес после отъезда Николая будто осиротел: некому стало расчищать просеки, следить за порядком и устраивать достойные охоты. Кордон пришел в запустение, а через два года и вовсе сгорел.