Принято считать, что окуня ловят обычно на червя, а крупного – на малька. Из приманок искусственных самыми уловистыми считаются вращающиеся блесны нулевого и первого номеров. А также легкие джиг-головки с приманками из силикона – твистерами, рипперами, виброхвостами, слагами. Охотно берут окуни и на поролоновую рыбку, различные воблеры и попперы.
Но на некоторых лесных озерах, называемых междюнными торфяными, где до сих пор встречаются горбачи до трех кило, крупные окуни отворачиваются от любой приманки. Эти мощные рыбины, с колючками на спинном плавнике размером с хороший гвоздь, берут только на живца. Причем, если предложить им в качестве этого живца карасика или плотвичку, то брать будут преимущественно окуньки граммов по двести. Самые крупные горбачи хватают только своих собратьев на крючке. Такой выбор наживки связан с тем, что глухие лесные озера нередко заселены одним лишь окунем и щукой. И хищникам не из чего выбирать. Есть еще одна особенность. Живущие под берегами окуни, преимущественно черные и даже почти фиолетовые, редко бывают тяжелее 200-300 г. Горбачи за кило обычно светлые, как речные.
На живца
Снасти для живцовой ловли окуня можно разделить на ходовые и ставные. Из ходовых наиболее известна так называемая «дорожка». Способ ловли заключается в проводке за лодкой живца, подцепленного тройником. Рыболов перемещается вдоль зарослей кубышки и роголистника, внимательно поглядывая на кончик спиннинга, закрепленного вертикально на корме лодки. Любой резкий рывок, прогиб кончика спиннинга вызывает подсечку. Проводка дорожки может быть с грушевидным или шаровидным поплавком или без него. В последнем случае живец двигается, поднимаясь и опускаясь ко дну при каждом гребке веслами, что вызывает большее число поклевок.
Но жерлицы-рогульки, выставленные по краю и в окошках среди травы, более результативны. Снасть представляет собой обычную высушенную рогатку, такую же, которыми стреляют мальчишки, или выпиленную из пластмассы. На рогульку наматывается крест-накрест леска и к ней при помощи застежки крепится мягкий металлический поводок – на случай хватки щуки. Поводок лучше изготовить из поводкового материала. Готовые вольфрамовые заламываются и остаются такими уже навсегда. Лучше применять двойные крючки с коротким цевьем, которое при насадке живца способом «через жабры» не достает до жабер. Значит, живец проживет дольше. Леска огружается небольшой «оливкой». Надо, кстати, учесть, что способ насадки живца «через жабры» быстрее приводит живца в негодность, но надежней любого другого несравненно. Сходов почти не бывает, если горбач заглотил живца.
Рогульки подвешиваются на шестах, установленных вдоль травы и в окошках среди нее, но так, чтобы живец не захлестнулся за растительность. Угол установки шеста составляет около 45 градусов, иначе окунек-живец захлестнется за высоко поднятый шест.
После хватки леска разматывается с рогульки и обычно натягивается в сторону травы. Хищник взял и заглотил своего собрата. Пора к жерлице!..
Впервые на джиг
На озеро мы выходили трудно. Воды в клюквенном болоте было необычайно много, словно ранней весной. Подойдя к болоту, мы с сыном Иваном снимаем короткие сапоги, рассовываем по карманам носки и стельки, а затем, сгибаясь под рюкзаками, чавкаем сапогами на босу ногу по мху-сфагнуму. Ваньке еще только восемь лет, и рюкзак хоть и не увесист, но не привычен ему, как и долгий пеший путь по болоту, на жаре, да с комарами, ноющими за ухом. Сопит, кряхтит тяжело, стараясь попасть в мой след от кочки до кочки. Сапоги уже полны воды. На месте высушимся, не осень.
На берегу накачиваем лодку и плывем вдоль кувшинок. В «резинке» тесно, и мы, найдя у камышей ботник, перебираемся в него. Когда-то здесь было много лодок, легких, с дюралевыми днищами и распашными веслами. Но все куда-то «уплыли». Которая прострелена и лежит на дне, иная – сгнила, а остальные, видимо, увезли с разорением своей базы бывшие арендаторы озера. Этот ботник, наверное, единственный теперь здесь. Мы всегда ставим его в одно и то же место по окончании рыбалки. Время от времени лодкой кто-то пользуется и тоже ставит здесь же, наискосок от островка камышей, на месте бывшего причала.
Вначале натягиваем полог палатки, чтобы можно было отдохнуть от комариных уколов, да и к вечеру, по усталости, не надо будет заниматься обустройством ночлега. Пьем чай и выходим на озеро. Ванька неумело закидывает короткой удочкой червяка на мормышке, в кувшинки целит. Я перезабрасываю снасть под самый берег, под ветви. Окунь в жару должен быть здесь. Поплавок трясется, ныряет, и Ванька выдергивает первого в своей жизни окуня больше его ладони. Те недомерки – верховки, уклейки, окунек с мизинец, которых он изловил на луговой речке – не в счет, хотя сын ими гордится. Этот озерный окунь для него уже рыба серьезная. Ванька пока боится снимать окуня с крючка. Я забираю у него рыбу, и снова мормышка с навозником плюхается под берег. Теперь сын все делает сам. Правда, изредка приходится отцеплять снасть от березовых и ольховых ветвей. Так и плывем мы с ним вдоль бережка. Но мне нужен живец для жерлицы. А окунь клюет очень вяло. Если так будет продолжаться, я просто не успею наловить достаточно окуньков и сохранить их в кане на такой жаре. А ведь случалось здесь надергивать за полчаса чуть ли не ведро окуней на мормышку с окуневым глазом. Сейчас не берет и на глаз. Видимо, жара… Сижу в тягостном раздумье и наконец готовлю спиннинг. Копаюсь в коробке с блеснами, выбираю уловистую и решаю все же нацепить джиг. Надо же когда-то проверить... Насаживаю трепещущего, словно желе, виброхвоста-риппера. Предварительно полоскаю его у борта, провожу туда-сюда, словно забавляясь. Сын с интересом наблюдает.
– Пап, дай тоже поиграть, – просит он неожиданно, чем смущает меня до краски на щеках. Ему, видимо, думается, что я в детстве не наигрался, а теперь «догоняюсь».
– Ну ладно, побаландайся, – разрешаю ему, а сам вглядываюсь в темную торфяную воду, где трепещет силиконовый «малек». А ведь действительно похож на живую рыбку своими суматошными движениями хвостика.
Сын, потешив детскую душу, отдает мне джиг и берет удочку. А я делаю первый заброс на чистину по левому борту лодки. Ванька ловит с правого, у берега. Лениво подматываю катушкой крепкую 0,2, щурясь от солнца и не веря в глубине души, что заинтересую окуня этой трясущейся резинкой. И сразу же, после нескольких оборотов катушки, леска тяжелеет, ходит из стороны в сторону. Вскоре у лодки заплескался окунек уже с мою ладонь. На живца крупноват, но главное – берет! Причем окунек хватал почти на каждом забросе. Вот только много было и сходов с одинарного крючка джига, видимо, из-за того, что рыба мелковата и хватала за хвост. Кстати, один риппер лишился-таки этого самого хвоста. Надо будет попробовать дополнить приманки маленькими тройничками.
Мы уже соревнуемся с Ванькой. Он весь в азарте, доказывает, что ловит больше, чем я, но в конце концов признает уныло, что все же на десяток моих рыбок ему попадается одна. Я, спохватившись, ловлю себя на мысли, что всерьез соревнуюсь с неумелым еще сынишкой. Забрасываю в очередной раз риппер и подматывать даю уже Ваньке. Он, торопясь, крутит ручкой. Хоть приманка и идет неровно от его неумелых движений, но все равно следует хватка и Ванька выволакивает через борт окунька. Ура-а! – кричит и шарахается от растопыренных колючек рыбы.
Вечером Ванька, похрустев салатом и съев бутерброд с сыром, отказывается от горячего супа и лезет в палатку. Там нет ни одного комара. Пахнет березовыми ветками, сосновым лапником и багульником с близкого моховища. Я, полежав рядом с сыном, чтобы не было ему одиноко, выныриваю из палатки. Вслед мне раздается сонное сопение и похрапывание. Сладко спится мальчишке с усталости да на свежем воздухе.
Мне не хочется спать. Сейчас полнолуние и озеро залито холодным призрачным светом. В тихой воде спят камыши, хлещет изредка увесистый хвост. От всплеска идут круги и всполошно бьет крыльями ночная птица. Все стихает и опять – сонное оцепенение в этом мире мерцающих звезд, неясных теней, осторожных мягких шагов и зеркальной воды, в которой спит усталый лес и струится лунная дорожка.
Я слушаю по приемнику ночной блюз, в котором царит саксофон-тенор, волшебный, вкрадчивый и цинично-сиплый, словно полушепот подвыпившей блондинки из ночного бара. При неверном свете костра и луны, в одиночестве пью водку, закусываю зеленью и копченым салом, слушаю музыку теплой ночи. И мне хорошо в этом одиночестве, где есть хмельной блюз, бледноликая луна над спящим озером, где березы мерцают, как свечи, и звездное небо в прозрачных облаках – как купол храма, куда я иногда люблю приходить один.
Утром я снимаю с жерлицы килограммового окуня-горбача. На виброхвоста и «вертушку» такие почему-то не берут, как ни старайся. Только окунька им подавай. Но это здесь, на озере, в тихой лесной обители.
Иду будить сына и мы с ним опять оплываем береговую линию, всю в кувшинках. Пробуем ловить и у камышей на чистом песчаном плесе, но лишь когда солнце из алого заревого превратилось в палящее дневное светило, окунь снова начал брать. Отогрелся, видать, проснулся. Повторяется ситуация, где удочка с червяком привлекает рыбу гораздо меньше, чем спиннинговая обманка, но сходов с риппера еще больше, чем накануне. И я цепляю маленькую желтую «вертушку». Хваток меньше, но зато они непременно оканчиваются поимкой окуня, который часто засекается на все три жала тройника.
Комментарии (0)