Путешествие Беккера и его жены по внутреннюю Африку

Cофи — бедная деревня с тридцатью хижинами, лежащая в восхитительной местности. Немецкий каменщик по имени Флориан выстроил здесь каменный дом, единственный в местности, и жил в нем уже несколько лет. Это был очень бледный мужчина, крепко сложенный, но постоянные труды и бесчисленные болезни его изнурили, и от него остались лишь кожа да кости.

Он приехал из Европы c австрийскими миссионерами, которые основались в Картуме; затем, как человек предприимчивый по натуре, оставил миссию, купил ружье, сделался охотником, посвящая часы досуга таким занятиям, которые могли ему доставить деньги. Этот замечательный человек изъездил по всем направлениям ту часть страны, которую я хотел посетить, и мог сообщить мне драгоценные сведения; я и приехал в Софи единственно с целью посоветоваться с Флорианом. Устроиться в Софи было весьма легко.

За десять пиастров, что составляет два с половиною франка или 60 копеек, я купил себе замечательно чистое жилище. Как видите, цена скромная, кроме того, не обремененная никакими повинностями. В этой практической стране недвижимое имущество приобретается следующим образом. Тридцать мужчин на своих плечах переносят кровлю приобретенного покупателем жилища и устанавливают там, где укажет новый хозяин. И моя кровля была перенесена таким же образом. На указанном месте мы вбили колья, заменявшие собой стены, и уже через три часа я был собственником жилища, свободного от всяких повинностей. У меня был огромнейший парк и великолепные виды со всех сторон. Я обладал превосходными лесами; Атбара протекала у моих ног, а местечко Софи находилось у порога моего жилища. У меня было право охоты во всех провинциях Абиссинии и Судана, право ловли рыбы по всей Атбаре и в соседних с нею реках, — и все это без уплаты налога в пользу бедных, без десятины, без всякой повинности. Я купил две новые хижины, и нашему жилищу позавидовал бы Робинзон. Везде замечались следы заботливости, разные мелочи комфорта, которые могли быть созданы только рукою женщины. Мы с женой были очень счастливы. Взгляд проникал на пять миль по долине. Вооружившись подзорною трубою, я наблюдал ежедневно за дикими животными, которые паслись спокойно на противоположном берегу. Там было много дичи, на нашей же стороне вовсе ее не было; а переплыть чрез Атбару — никакой возможности! Дождь проливной, гром почти без перерыва. Сообщения были возможны только чрез скалистые места. Почва равнины вздымалась, как тесто на дрожжах, и, ступая, можно было увязнуть по колено в тине, на которой трава росла так быстро, что вскоре достигала 10 футов высотой.

Атбара показалась нам во всем своем величии. До этого мы видели ее почти пересохшею; а сейчас она была 600 футов шириной и более 40 футов глубиной.
Нам нужно было переправиться чрез реку, за которой я видел семьдесят шесть жирафов! Мы срубили дерево, чтобы соорудить себе лодку. Через девять дней она была готова, но могла перевозить только одного человека, да и тот сидел в ней, как в ванне. Девять дней работы, чтобы достигнуть подобного результата! Тогда я построил паром, на котором четверо могли плыть в безопасности. Но управлять им было трудно: его уносило течением. И все же мы отправились. Делая по пять миль в час, кружась, как в вальсе, при всяком порыве вихря, но все-таки продвигаясь вперед, подталкиваемые храбрыми пловцами, мы после страшных усилий достигли берега, стали на четвереньки и, пробираясь посреди кустарника, влезли на берег. Всюду были расщелины и скалы, ручьи и овраги в шестьдесят футов глубиной; голый песчаник, кустарники, дерн, целые чащи мимозы — короче, наилучшая местность для охоты.

Наблюдая еще прежде в подзорную трубу, я заметил, что жирафы становятся обыкновенно на возвышенности, откуда обозревают всю окрестность. Благодаря своей несоразмерной шее эти животные пользуются всеми удобствами человека, стоящего на мачте, а потому они немедленно нас заметили, если бы мы взобрались на берег прямо. Вот почему я решился сделать обход в пять миль и настигнуть их сверху, что было возможно, приняв некоторые предосторожности.

Шествие началось. Мы то взбирались на скалистые обвалы, то погружались в тинистую воду по самые плечи, то скользили по дну оврага, извивались змеею в траве или среди кустарников в продолжение двух часов, пугая беспрестанно шорохом животных — великолепных серн и антилоп. Наконец мы достигли до того места, где должны были находиться жирафы. Почти в ту же минуту я увидел голову одного из этих животных, а в восьмистах шагах за этой головой показались другие. Животные окружали предводителя стада. Я взял направо с намерением подойти к стаду против ветра. Кустарник мог служить прикрытием; все шло как нельзя лучше, как вдруг я увидел, что стадо перешло на другое место, расположилось по ветру, а я нахожусь в двухстах шагах от большого самца, который стоит прямо против нас. Двое из охотников подошли к нему. Вдруг я почувствовал дуновение ветра, очаровательную свежесть, но едва я ощутил ласкающее прикосновение ветерка, как жирафы тотчас подняли головы, и, уставивши свои большие черные глаза на то место, где мы находились, стали неподвижно. Удивление, выразившееся в позе сторожей, а также внимательный взгляд служили предупреждением для стада быть настороже. Жирафы встали вереницею, соединились с товарищами, потом всмотрелись пристально в нашу сторону. Это была великолепная картина: красивая шерсть, блестящая, как у породистой лошади, резко выделялась на темно-зеленом фоне мимоз. Но это не могло долго продолжаться, они должны были убежать.

Потеряв надежду стрелять на близком расстоянии, я решил отправиться и предупредить их. Можно было предполагать, что стадо повернет под прямым углом… и затем, поднявшись на вершину берега, спустится… на равнину, гладкая поверхность которой не дозволяла застигнуть их врасплох. Я подозвал моих товарищей и побежал во весь опор. Жирафы также бросились вперед; они бежали тяжелою рысью, но с невероятной быстротой по тому самому направлению, которое я предполагал, и подставили мне свои спины на расстоянии 200 шагов. К несчастью, я упал в глубокую яму, прикрытую травой, и в то время, когда я вылезал из нее, стадо далеко опередило меня. Но вожак внезапно повернул направо, чтобы скорее достигнуть равнины. Я бежал изо всех сил по диагонали. Мчавшееся стадо пронеслось мимо меня на расстоянии около 300 футов. При мне был мой старый двуствольный карабин, заряжавшийся пулями в полторы унции, я взял его и прицелился в высокого самца темно-серой масти. За свистом пули, ударившейся о кожу животного, последовало несколько нетвердых шагов, животное спотыкалось и наконец на расстоянии 60 футов упало замертво посреди кустарников. Я выстрелил в другого жирафа и также убил его. Баши быстро подал мне свой карабин, стрелявший пулей в две унции. Я выстрелил в великолепнейшего самца; он упал на колени, потом вскочил и убежал хромая: я раздробил ему ногу вместо плеча, в которое целился. Мои арабы догнали его и убили.

После безуспешного преследования убегавшего стада я возвратился к моей добыче. Это были первые убитые мною жирафы; я любовался ими со всею гордостью охотника, и хотя был вполне удовлетворен, но к чувству моей радости примешивалось сожаление об этих прекрасных и вполне безобидных созданиях. Кто видел жирафа в холодных странах, тот не имеет никакого понятия о его красоте. Его шелковистая шерсть имеет перелив в зависимости от того, откуда падает свет, а глаза представляют как бы дальнейшее развитие или увеличение глаз газели...