В ожидании тяги

Сказать, что зима — это теперь не мое время года, было бы не совсем правильным. Ну не охочусь я теперь зимой, и уже достаточно долго, — на это есть свои причины. Зато по-прежнему рыбачу со льда.

И это не означает, что изменилось мое отношение к зимней охоте как таковой. Так сложилось, что вот уже более двадцати лет я целиком отдал себя охоте с легавыми. И, естественно, именно август, всегда был и остается самым ожидаемым и самым желанным месяцем моим и моих легавых. Август — это наш звездный час.

Справедливости ради стоит сказать, что за летними заботами и хлопотами, грядками, теплицами и огородом ожидание открытия летне-осенней проходит незаметнее, да и сама жизнь в сельской местности в этот период не особенно дает расслабиться.

А вот ожидание прихода весны становится более острым. С моей лоджии на втором этаже виден лес. Он находится недалеко, до него метров четыреста. Само по себе это ничего бы не значило, если бы не одно обстоятельство. Этот лес первым замечает приближение весны. Он первым чувствует ее, принимает на себя это приближение, впитывает и начинает понемногу преображаться.

Процесс почти незаметный только на первый взгляд и едва ощутимый, но необратимый. К концу февраля это бывает еще слабо выражено, не совсем четко. В марте же даже не надо присматриваться. Признаков приходящей весны и так вполне достаточно: cосульки на крышах, капель, ласковое солнышко, первые грачи…

Лес как-то незаметно меняет окраску. Зеленая его хвоя, кажущаяся издали темной и мрачной, становится светлее и чище, приобретая особый синеватый цвет. Правда, касается это верхней его части. И если смотреть внимательно, то можно увидеть, что макушки елей по линии горизонта именно синие.

Впервые я обратил внимание на такое явление лет тридцать назад. И теперь, едва дождавшись февраля, я все чаще начинаю подходить к окну.

Весна, как бы просыпаясь до срока, и поэтому еще робкая и почти незаметная, боясь за свое столь раннее пробуждение, словно стесняясь заявлять о своих правах, неслышно и почти незримо входит, пытаясь оправдываться перед природой и людьми. Она знает, что время не остановить, но и не торопит, дожидаясь своего часа. И первым замечает это именно лес. И радуется, скромно, но с достоинством наряжается, готовясь, таким образом, к приходу весны.

Это потом, позже, солнце и ветер, дожди и туманы сделают свою работу. И в лесу от обильного сокодвижения начнут набухать и лопаться почки на деревьях. Это потом все живое обрадуется наступившей весне: запоет и защебечет, засуетится, закрякает, загогочет, забубнит и зачуфыкает.

Зазвенят ручьи, растает на водоемах намерзший за долгую зиму лед и отнерестится рыба. Появятся подснежники и журавли на болотах, первые листочки на березах и сережки на вербах. Заблеет бекас и запоют жаворонки, и на пригорках в тихую солнечную погоду от земли будет подниматься теплое, дрожащее марево. Запоют соловьи, еще почти в голом лесу начнет куковать кукушка, вызывая недовольство пожилого поколения, вышедшего погреться на солнышке.

И вечерами среди всего этого торжества природы, на полянках и просеках, по мелколесью, вдоль, а то и поперек лесных дорог, вдоль ручьев и над высоким лесом, по опушкам и подчас в самых, казалось бы, неподходящих местах, потянет вальд­шнеп.

Потянет, иногда увиденный издалека тобой или услышанный твоим питомцем, дрожащим от нетерпения и вдруг застывшим с поднятой головой и указывающим направление. Или неожиданно свалится вдруг из-за спины без голоса и, увидев собаку, шарахнется в сторону. Закрякают кем-то потревоженные утки, пролетит табунок гусей, и шум от проходящих автомобилей на шоссе неподалеку будет не очень уместен.

Только вот хорканье, всегда с трепетом ожидаемое и поэтому ни с чем несравнимое, все равно будет слышаться среди всего этого многоголосья и заставит чаще биться сердце. И начнется то, имя чему — тяга.