Сороки-белобоки

Агат… Полудрагоценный камень. С виду обыкновенный булыжник, а если алмазной пилой его распилить или расколоть геологическим молотком – внутри кольчатый рисунок разных цветов, преимущественно голубоватых.

В тот сезон наша партия располагалась вблизи горного карьера. Сейчас не помню, что там добывалось, но наши геологи каждый выходной ездили туда за агатами, возвращались с неподъемными рюкзаками и по вечерам занимались раскалыванием агатов и их отбором. Возле каждого жилого домика стояли ящики из-под геологических проб, полные этих каменьев и их обломков. А под кроватями у «коллекционеров» лежали уже отобранные образцы, с перспективой их дальнейшего, более тщательного отбора.
Камней было в избытке. Большинство геологов буквально помешаны на драгоценных камнях, и дома у каждого имеется мини-коллекция. Профессия!..
Множество сорок в конце лета крутилось и в самом лагере, и в его окрестностях. Не знаю, что их побудило собраться в таком количестве, но утром, на рассвете, они поднимали такой гвалт и трескотню, что спать было просто невозможно. В полевых фанерных домиках крыши сверху были сделаны из жести. И если в вагончиках звукоизоляция, какая ни есть, но имелась, то в домике, несмотря на слой пенопласта и фанеру снизу, практически никакой. Топот и скрежет когтей о жесть «мертвого поднимут», когда толпа этих горластых вертихвосток носилась по крыше.
Из нас четверых, проживавших в домике, терпение лопалось обычно у механика по автотранспорту. В одних трусах он выходил наружу и пулял агатами по сорокам. Это приносило пользу, но ненадолго, за утро такая процедура повторялась, и не единожды, в зависимости от настроения метателя. Агаты на спине он не носил, и каменный ажиотаж был ему глубоко до лампочки. Не жалко.
— Что же ты, Иван Павлович, драгоценности расшвыриваешь, — ехидничал я днем, находясь с ним наедине, — общественность тебя осудит…
— Ничего, еще приволокут, что им больше делать, — ворчал он, и все продолжалось.
Однажды один из моих дружков говорит, мол, слышал я, что если подвесить над крышей мертвую сороку, остальные испугаются и разлетятся. От отчаяния во что угодно поверить можно. Обратился я к начальнику партии за разрешением отстрелять одну особь для проведения «эксперимента». Начальник дал добро. А утром было что-то невообразимое. Задрав хвосты и беспрестанно стрекоча, втрое большее их количество носилось по крышам. Они перелетали с места на место, пытались клевать подвешенную подружку, улетали, на смену им подлетали другие; словом, гвалт стоял неимоверный. Эксперимент пришлось в срочном порядке сворачивать, он совершенно не помог, и наши муки на этом не закончились.
Лишь с наступлением осени горластая гвардия отбыла в другие края, и мы наконец-то обрели покой. Спала и надоевшая за лето жара, а спится в молодости, в тишине и прохладе, славно…