Записки егеря

Плохо, когда у хорошего охотника плохая собака, еще хуже, когда у плохого охотника собака хорошая. Охотясь с самого детства, я повидал много охотничьих собак. Были и ненадежные, и такие, с которыми можно было мириться по части охоты, а некоторые оставили в душе неисчезающую добрую память о себе.

Я ее ценю наравне со счастьем от встреч с самыми милыми и дорогими мне людьми.

ДРУЗЬЯ

Собачки всегда в нашей семье занимали равное со всеми ее членами место. Были у нас Шарики, Соколы, Кайзеры, Делики, Афони, Пальмы, был даже Букет, изумительно работающий по зайцу и лисе. Жили у нас и лайки: Пурга, Марфа, два Хантера и Диана, а также дочь одного из последних Хантеров Милка, которая и сейчас главная моя помощница. Некоторые из этих гончих и лаек обратили на себя внимание экспертов областного общества охотников. Они на выводках получали очень хорошие оценки и имели полевые дипломы.
Лайки у меня были только русско-европейские. Это моя любимая порода. Все красавцы, послушные, уравновешенные, ласковые. Все прекрасные, неподкупные друзья. Что касается охотничьего мастерства, то, конечно, кто-то из них был послабее, кто-то посильнее. Но все имели отличные рабочие качества. Не берусь описывать их достоинства — боюсь, мне не поверят, — но все, кто со мной охотился, видели преданность моих собак.

Я никогда на охоте громко не свистел, не кричал, собачки сами следили за мной и моими жестами. Если, например, нужно было, чтобы лайка пошла в поиск налево или направо, я показывал ей направление взмахом руки, и она меня понимала. Если я хотел, чтобы собачка подбежала ко мне, и побыстрее, я делал жест сверху вниз, и умница тут же спешила ко мне и шлепалась рядом и лежала, строго следя за дальнейшими моими действиями. А если я прижимал палец к губам, что означало вести себя тихо, я был совершенно уверен: дружки меня не подведут.

Был у меня русский гончий выжлец Уран. На цепи мы его никогда не держали, за исключением щенячьего возраста, но от дома он никуда не уходил. Работа у меня была связана с разъездами, и я часто уезжал в полночь. Уран провожал меня до железной дороги (а это около километра), там я его ласкал и говорил: «Уранчик, милый дружочек! Спа­сибо тебе! Дальше я пойду один, ты иди домой и ожидай меня». И Уран, лизнув мне руку, поворачивался и трусил обратно, а я шел по линии к станции. Охотился я с ним не только по зайцу и лисе, но и на птицу. Уран был отличный помощник. Уток, упавших в заросли, я никогда не отыскивал: выжлец точно определял, где находится птица, и быстро подносил ее ко мне. Если было подстрелено несколько птиц, я ему говорил: «Уранчик! Там еще есть», — и он шел и отыскивал битую дичь.
Уран хорошо знал все плесы на болоте, где мы стреляли уток, и стоило мне сказать, что мы идем на Кривой Вир или к Широкой плесе, а также на Прогон, как он направлялся именно туда, куда было указано. Это, конечно, настойчиво вырабатывалось годами.

Вспоминается один случай. Охотились как-то со мной еще три человека. Ночью мне срочно нужно было пойти в другую деревню, но поднялась пурга, и товарищи даже помыслить не могли добираться до дому самостоятельно, без меня. Тогда, взяв Уранчика на сворку, я сказал одному из них: «Бери поводок, и идите за собакой — она выведет вас к моему дому». Мужики с недоверием согласились. А Урану я ласково наказал: «Веди их домой, а я скоро вернусь». И ушел. Темень была сплошная. Когда я вернулся домой, мои гости сидели у печи и восторгались Ураном, рассказывая моей матери, как они шли по лесу в абсолютной темноте за собакой, крепко держа поводок сворки, и, пройдя лес, вышли на поле, а затем к нашей деревне. Долго потом они вспоминали (и в Спас-Деменске, и при случае в других местах), как в кромешной тьме «вел их к дому Пашин Уран».

Когда, добыв зайца, я давал Уранчику пазанки, то он, умильно глядя на меня, брал лапку в пасть, подбрасывал ее вверх и ловил, как бы жонглируя. Затем он клал ее у моих ног и, снова взглянув на меня, уходил в поиск. В процессе охоты он никогда не ел пазанки (да и вообще ничего не ел), и лишь когда охота заканчивалась и я ему говорил: «Все, Уранчик, идем к дому, немного подкрепись», он с аппетитом уплетал что ему было предложено.

В то время были разрешены охоты на токах по тетереву, и для веселья я брал Урана с собой. Он спокойно лежал в шалаше, наблюдая за тетеревами, поворачивал голову на шум птицы и шевелил ушами. Когда я стрелял, он вздрагивал, но оставался на месте. Если косач был добыт, я говорил собаке: «Уранчик, пойди принеси», — и он точно все исполнял. Я многим демонстрировал, как мы с ним ползаем по-пластунски, что на охоте было необходимо. Уран ложился рядом со мной и полз, плотно прижимаясь к земле. Видя наше представление, все поражались способностям Урана.
Охотились мы с ним всего шесть лет. Уран был нездоров сердцем. Были дни, когда я, собравшись на охоту, вдруг замечал его слабость. Тогда я ему говорил: «Ну что, дружок, опять тебе плохо сегодня, да? Давай сегодня не пойдем? Мне ведь тоже без тебя охота не всласть. Отдыхай и выздоравливай!» Болезнь, по-видимому, возникла оттого, что он начал гнать с семи месяцев, мы его не ограничивали, и он работал в таком раннем возрасте по целым дням. С тех пор с другими выжлецами я такого не допускал. Уранчик умер. Именно умер, ибо только как о человеке и можно сказать об этом умнейшем животном. Умер он, проходя тропинкой по саду. Он в тот день недомогал, тихо шел по тропинке, вдруг зашатался и упал. Когда мы подбежали к нему, он был мертв. Уранчик был оплакан нами, как полноправный и любимый член семьи.
Много хорошего можно поведать и о других собачках. Например, о русском гончем выжлеце по кличке Делик. Охотясь на кабанов, он творил чудеса. Участники охот были свидетелями, когда он и лайка Пурга, о которых шла молва далеко за пределами нашего района, обнаружив кабанов, не гнали их, а подбегали ко мне и ставили лапы на грудь, посматривали в ту сторону и ждали команды, чтобы вплотную заняться чушками.

ХАНТЕР

Да, Делик был замечательный помощник и друг, но подробнее хочу рассказать о русско-европейской лайке по кличке Хантер. У меня это был второй Хантер. Он и сейчас со мной, с ним мы делим все наши беды и радости. Правда, радостей у нас ой как мало. Лишь на охоте мы забываем обо всем на свете, и только на охоте не чувствуем ни боли, ни усталости: наша общая страсть полностью захлестывает нас. Хантер — умная лайка, красивая, добрая, старательная. Пес явно обладает неким чувством телепатии, хотя это слово вряд ли применимо к собаке. Но тем не менее случилось так, что я во время охоты заболел, от дома мы были далеко, и я боялся, что не дойду. И вот прошли мы почти половину пути; наступила ночь; было очень темно. Я шел из последних сил, делая остановки. А Хантер все понимал. Он не отходил от меня, изредка тыкался в меня мордой. Я тихо ему шептал: «Хантер, я заболел». Он лизал мне руку, чуть уходил вперед, тут же возвращался, как бы указывая мне путь и приглашая идти. Когда я делал остановки и отдыхал, навалившись грудью на палку, Хантер смотрел мне в лицо и, опустив хвост, тихо поскуливал. Можно было подумать, что он тоже болен.

Сила воли победила: мы почти дотащились до дома и уже видели свет в наших окнах на том берегу речки. Оставалось лишь перейти кладь на Даренке. Хантер рядом со мной дошел до кладки и вдруг, посмотрев на меня, метнулся к дому, а вскоре я услышал его лай с подвыванием. Тут же отворилась дверь террасы, вышла жена. При свете уличного фонаря я видел, как Хантер ткнулся к ней в ноги и бросился ко мне. Жене стало ясно, что что-то случилось, хотя такое было впервые. И это еще не все. Когда я наконец лег, он проскочил в дом и ни за что не хотел выходить на улицу. Ему разрешили остаться, и он всю ночь просидел около моей кровати, наблюдая за мной. Каким-то образом Хантер знал, что я болен…

В молодые годы Хантер так меня ревновал, что не подпускал ко мне других людей, его даже пришлось от этого специально отучать. На охоте я обычно шел по тропинкам. Хантер, находясь в поиске, время от времени выбегал на тропу и смотрел на меня. Я показывал ему рукой, в какой стороне продолжать поиск, и он послушно шелив нужную мне сторону. Если я видел на поле лису, собака, где бы ни находилась — около меня или в стороне, — как только я показывал рукой, внимательно начинала обозревать окрестности. Если лиса или другой зверь находился в низине и Хантер не мог его видеть, то я, подняв его на руки, говорил: «Смотри!» — и он тут же фиксировал зверя. Я опускал его на землю, он мчался к зверю. Так мы с ним не раз добывали лис. Если Хантер облаивал белочку или куничку, я тут же подходил и, увидев зверька, говорил: «Вижу, вижу». Хантер, как и положено, сидел у дерева и, тихо взлаивая и повизгивая, ждал выстрела.

Я всегда испытывал огромное наслаждение, находясь с ним на охотничьей тропе. С добытой кунички или другого пушного зверька я всегда тут же снимал шкуру: так она не мялась в рюкзаке и не пачкалась кровью от тушки. Хантер в это время находился рядом и внимательно следил за моей работой. Дело подходило к концу, и он, встав рядом, ждал, когда я, отряхнув шкурку, уложу ее в рюкзак, и тут же выдавал такой танец вокруг меня, что иногда его приходилось усмирять.

ЗАКАТ

Когда весна в разгаре, у нас около дома большой разлив. В это время бывает открыта охота на вальдшнепа, и так как мы сейчас не ходим на эту охоту, то каждый вечер сидим около дома на берегу Даренки и вслух считаем выстрелы. Если раздается очередной, а я молчу, Хантер тычется мордой мне в руку, как бы говоря: «Не слышишь, что ли?»
Становится темнее. Я беру манок на уток и подзываю селезня. Иногда он прилетает и шлепается напротив нас в заводи около баньки, где мы сидим, но вскоре замечает нас, с шумом взлетает и улепетывает. Я ласкаю собаку и говорю: «Смотри, какая радость!»

В настоящее время мы остались одни, без хозяйки. Хантер уже стар, сед и, чувствуется, устал, как и его хозяин.
Как знать, сколько еще времени отпущено нам наслаждаться общением друг с другом!