На охотах по волкам

Бывают такие дни на охотах, когда ничего не удается. Ездишь по хорошим местам и ничего не находишь; гончая не гоняет, с поля ничего не поднимается; ветер дует, как кажется, особенно неприятно, солнце досаждает, лошадь не удовлетворяет, борзые кажутся вялыми — одним словом, век бы на охоту не ездил.

Напротив, бывают другие дни, когда едешь шутя, держишься около дома, где ничего, казалось бы, и найти нельзя, а между тем травишь столько, что и собаки станут, и лошадь сделается пнем, и сам совершенно зарьяешь.

4 ноября, в очень хороший, теплый, ясный осенний день, часов в одиннадцать утра, отправились мы без гончих проехаться с одними борзыми. Недалеко от дома затравили русака, потом лисицу, потом другую, затем опять русака. Незаметно удаляясь, мы, доехав до оврага, где часто держатся волки, послали двух охотников в заезд, а сами втроем с Н.И. А-м и Н.А. X-м и шестью собаками стали на такое место, с которого открывалось обширное поле влево, куда направились наши охотники. Отъехав от нас на версту и приблизившись к оврагу, они оба поскакали и замахали шапками. Мы тронулись вскачь наперерез; по дороге пришлось пере­ехать две узкие, но глубокие лощинки. Первую мы перескочили благополучно; я скакал рядом с А-м, совершенно позабывшимся, и только предупреждал его: «Осторожнее — водомоина! Берегитесь — межа!». Вторую лощинку А-й стал обскакивать на карьере в головке, а я шагом спускался вниз. Прямо напротив, с другой стороны, на меня сунулся волк и, круто повернув назад, скрылся за косогором. Когда, спустивши со свор собак, мы одновременно выбрались на самую вершину, огромное поле зеленей уходило вдаль, оканчиваясь большою дорогою, волк катил уже далеко, резко отделяясь на зеленях, оттеняемый солнцем. Дружно заложились по нем собаки; мы потянулись сзади. Расстояние между собаками и волком начало сокращаться; у самой большой дороги, когда волк перескакивал ограждающий ее вал, его настигали уже половой Сокрушай и черные Наглец и Нагла А-го. Всё скрылось. Выехав на вал, мы видели, как Сокрушай, опрокинувшись с волком, ударился о вал другой стороны дороги, спустил волка и тот опять впереди собак перемахнул канаву.

— Уйдет, — сказал я X-ву, зная, что недалеко от большой дороги начинается Шиловская вершина.
— А может быть... — отвечал рядом скакавший A-й, погоняя лошадь.

За валом, растопырив ноги, стоял волк. Сокрушай вместился ему сзади в загривок, а Наглец и Нагла мертво влепились в уши. Остальные собаки только присутствовали, точно дело их не касалось Глаза у волка злобно сверкали, он хрипел, стараясь везти собак на себе. Одновременно с А-м мы разом с двух сторон нанесли ему смертельные удары, и он, затрепетав всем телом, грузно повалился на том же месте, где его задержали...

* * *
Было очень раннее утро; заря только что занялась. Гончие остались в логу, ожидая полного рассвета, а мы молча, насколько возможно тихо, расползлись с борзыми по местам. Не туман, а легкая, прозрачная предрассветная дымка лежала на всей окрестности. Запад был серо-синий; восток красно-золотой. Высоко стоящее узкое облачко, очень темное сверху, было ярко-золотым снизу; солнце должно было показаться скоро. Вся листва держалась еще на деревьях, но уже не была только зеленою, а самых разно­образных цветов: светло-палевого, почти белого, желтого, оранжевого, розоватого, пурпурного и всяких зеленых оттенков. Никогда, по-моему, лес не бывает так хорош, как в эту пору года.

Место мы брали крепкое, волчье, с верным выводком, и такое, где лес и почти все без исключения лазы видны каждому борзятнику. Левее меня стал Ш-в, потом охотник по прозванию Хижина, правее В.Д. Г-в с моими двумя собаками — замечательно злобным Караем и Вьюгою, далее Н.А. Е-н, потом его охотник. У меня на своре были белые Лебедь и Вихрь. Еще ни разу мне не приходилось травить ими волка, и я очень интересовался их приемом.

Скоро гончие погнали горячо, и в острове подан был голос по лисе. Лисиц в этом месте бывает много, но их очень трудно выжить вследствие большого количества назьм (назьма — нора. — Ред.) и невероятных размеров канавы, окружающей лес...

Ничего в поле еще не шло, но я ясно услышал улюлюканье и увидал Е-на, поскакавшего со своим охотником. Оба остановились, слезли, помотались на одном месте; слышу — огрызнулась собака, потом визгнула, и затем оба, постояв немного на месте, сели на лошадей и заняли прежние места. То же самое повторилось через несколько минут слева от меня, где стоял Хижина, потом опять на лазу, который занимал К.В. Н-в. С самого начала охоты из острова ничего не выходило, я недоумевал все больше и больше. Наконец, вижу — охотник Е-на травит русака, и в то же время, в той стороне, где стоял сам Е-н, но уже из-за бугра, я услышал неистовые крики: «Улю-лю-лю! Разбой! Уходить!» Показалась сначала его шапка, а потом волк, который тихо, наметом, окруженный оплясывавшими его собаками, шел в тот самый лес, где без умолку гоняла вся стая. Крайне интересуясь приемом белых, я спустил их со своры и поскакал за Г-м, который своих собак спустил еще раньше. Живо подоспели они к волку, но, к крайнему моему огорчению, белые его и не тронули, и даже старый Карай щипнул его только за гачи.

— Не слезайте! Он бросается! Я насилу вскочил от него на лошадь! — сказал нам Е-н, когда мы подскакали к волку, который бежал очень тихо и по очереди бросался то на ту, то на другую собаку, щелкая зубами.

Совершенно забывшись от досады и отчаяния, я заскакал ему вперед и соскочил с лошади. Волк пробегал близко. Ободренный Карай сильно рванул его опять за гачи, причем тот обернулся и подвернул мне зад. Помню только, как, ухватив за полено, я повалил волка и как он, опрокинувшись, в тот же момент кинулся с открытою пастью к нижней части живота. До сих пор еще живо у меня в руке ощущение страшного инстинктивного удара кистенем по голове, от которого волк повалился, как от смертельного выстрела. Г-в прирезал его уже лежачего. Все произошло в минуту.

— Все-таки не ушел, — сказал я подъехавшему Е-ну.
— Арапником вас за такие штуки следует, — отвечал он мне, улыбаясь.

Оказалось, что, вероятно, мы выехали слишком рано, и пять волков были затравлены в поле на пути их с ночной кормежки в тот самый лес, который мы брали, но я решительно не могу объяснить себе поведения собак с этим волком. Что белые его не брали, меня не удивляет, так как и впоследствии они не отличались хорошим приемом и больше только щипали волков. Но всем нам совершенно непонятно, почему свора Е-на, только что перед тем отлично взявшая волка, и особенно почему Карай, если не спасший мне жизнь, то во всяком случае избавивший меня от тяжелой раны или уродства, когда матерый волк бросился мне передними ногами на грудь, пастью к лицу, — почему они так недостойно и почтительно обошлись с последним?

* * *
12 декабря 187… года брали мы остров, в котором накануне взяли выводок молодых волков. Борзятники окружали лес подковою; я стоял без собак, на очень резвой кобыле Мечте. Гончие с полчаса уже водили по горячему. Наконец, особенно мягко как-то спрыгнул с вала лесной канавы огромной величины волк и пошел в чистое поле; вся стая выкатила за ним кучею. Я на Мечте стал отрезать его от леса. Ближайшие своры пущены были ему какая поперек, какая навстречу. Волк понемногу начал заворачивать от подоспевавших к нему собак и пошел внутри образованной борзятниками подковы, делая такой же круг, только в меньшем размере Каждый из охотников спускал собак по очереди, и таким образом к концу круга за одним волком шли восемь свор борзых, стая гончих, скакали восемь борзятников, два доезжачих, и я во весь мах (повторяю, на очень резвой лошади), все время отрезавший его вдоль опушки от леса, куда он возвращался.
Все оказалось тщетным. Несмотря на такую обстановку, ни одна собака даже близко не подобралась к нему, хотя между ними были и очень резвые, и очень злобные. Саженей тридцать впереди меня и саженей двадцать впереди ближайших собак волк перемахнул ту же канаву (в другом только месте) и, с треском раздвигая и ломая кустарник, скрылся в острове. Толпою собрались мы обсуждать происшедшее, а он, оттянувши от гончих на далекое расстояние, вылетел на другую сторону прямо в зубы двум крайним сворам, не принявшим участия в первой травле, расшвырял их, как щенят, переранил и торжественно ушел через реку.

На следующий год брали мы тот же остров. Не надеясь на свою свору, я стал в лесу с ружьем. Выше меня с ружьями также стали Д.А. П-н и Н.П. А-в. Пока заводили гончих и занимали места с борзыми, я вступил в беседу с подошедшим ко мне очень милым, словоохотливым мальчиком — сыном лесника.

— Ну, дяденька! Волков здесь в лесу — страсть! Как овцы, так стадом и ходят. По четырнадцать видали... А ночью подойдут к самой караулке, да как заиграют, загудут, так не то что на двор выйти, а и в избе жуть забирает! Всех собак зимой потаскали, теперь к последней Жучке, должно, подбираются. Да хитра она дюже, не поддается — привыкла, знать, ко всем ухваткам ихним и сейчас в избу, как учует... А уж один леший, дяденька, с хорошего третьяка буде… право слово, с третьяка — с жеребенка, и голос у него такой толстющий, словно бык ревет. Вот кабы его ты убил, важно б было, а то, почесть, кажинный день скотину таскает. А надысь у дяди Никанора какую лошадь повалил — рублей шестьдесят стоит!.. А то позавчерась, дяденька, слышим мы с батенькой в лесу — у караулки гуси кричат. Вышли поглядеть, а их шестеро окаянных! Набольшой-то передом, а сзади-то поменьше — дети, должно быть, — по тропочке один за одним идут, и у кажного по гусю в роте... зубами за крылья волокут. Гуси-то живые, кричат и другим крылом все треплют, бьются!.. А что, дяденька, ружье-то у тебя, знать, здорово палит, коль ты их, чертей, не боишься?..

С большими промежутками отозвался раза три старик Колотай. В то же время, осторожно переступая с ноги на ногу, с навостренными ушами, повернув голову в сторону отозвавшегося Колотая и прислушиваясь, вышел громадный волк прямо на Н.П. А-ва, шагах в пятнадцати. Тот, подпустив не заметившего его волка еще ближе, пустил ему заряд картечи в голову.
Тяжело раненный зверь присел сначала, но потом, отфыркиваясь, с рычанием и хрипением приподнимаясь на задних лапах и точно упираясь передними или отмахиваясь от докучавшей ему боли, подошел к А-ву так близко, что тот мог достать его концами стволов. А-в до сих пор не может объяснить себе, почему не выстрелил по нем второй раз в эту минуту, а, уже отпустив его шагов на восемь, выстрелил крупною дробью. От этого второго выстрела волк пошел наметом и шагах в пятнадцати вышел на очень хорошего стрелка П-на. Тот пустил ему еще два заряда крупной дробью в бок. Волк только прибавил хода и, уклонившись в сторону, в моих глазах, но не в меру, поднялся на бугор и уже резво пошел в поле, преследуемый Колотаем.
Как нарочно, его встретили своры на том же месте, на котором в прошлом году он же, вероятно, и расшвырял собак. На этот раз, несмотря на тяжелые раны, он поступил с ними точно так же и опять с торжеством ушел через реку.

Через две недели крестьяне, в том же острове подчищавшие лес, нашли его мертвым. Голова у него была распухшая и обезображенная (картечь не прошла в полость черепа, а скользнув по костям, разворотила кожу и проникла в шею), а бок в двух местах был испачкан запекшеюся кровью.