Ближе к ночи похолодало, и Вилор решил протопить печь. Выгреб золу, принес из дровяника бересты на растопку, аккуратно уложив на колосники полешки, чиркнул спичкой. Вокне мелькнула чья-то тень, в дверь постучали. На пороге стоял Тимоха.
— Проходи!— обрадовался Вилор нежданному гостю.
— Шо, паря, ковтнем за мое здоровье? — Тимоха поставил на стол поллитровку и, доставая из карманов вяленую плотву, добавил: — Рыбку сам поймал, сам приготовил.
Говорил он тихо, слегка шепелявя. Снял куртку и шапку, присел к столу. Вилора поразила его худоба: перед ним сидел мальчишка с натянутой кожей на осунувшемся скуластом лице. Трудно было поверить, что это специалист высшей пробы по наганиванию на стрелков диких зверей. Но сеть глубоких морщин, взгляд недетских глаз, синие жилы на руках и седина выдавали в нем немолодого мужика.
Выпили по рюмашке, закусили. Разлили еще. Вилор смотрел в глаза Тимохи, наполненные какой-то внутренней болью, и чувствовал, что он пришел неспроста и молчит до поры.
— Знаешь, какой у Бабарыко бизнес? — наконец спросил Тимоха.
— Догадываюсь.
— Кабанов, лосей в зоне бьют (у себя-то ничё не осталось), мясо по ресторанам развозят. Цепочка у них отработана, комар носа не подточит. Крышуют люди из МВД. Но я тебе этого не говорил.
— Лошади Пржевальского тоже его работа?
Тимоха молчал, уставившись на лафитник.
— Про лошадей не скажу, не знаю. Скорее, мажоры ради адреналина беснуются. А насчет постов… Наивный ты, паря! У них все схвачено. В зоне кто браконьерничает? Свои. Я два раза тайники находил с битыми лосями, кабанами для отгрузки. Лоси, косули людей не боятся, подходят вплотную, стреляй — не хочу. Я в последний раз чуть концы не отдал. Думаешь, я один в зону ходил? Как-нибудь расскажу… А эти пьянствовали, делов им до меня!
— Деньги-то получал?
— Ну, получал. А куда деваться?
Вилор знал, что у Тимохи трое детей, больная мать, жена, затурканная работой по дому и Тимохиными выкрутасами. На егерскую зарплату трудно прокормить такую семью.
— Больше меня в зону калачом не заманят. Налей еще!
Откровение Тимохи для Вилора оказалось полной неожиданностью. Он ощутил к нему прилив нежных чувств, захотелось обнять, крепко пожать руку. «Вот ведь размочила вода лежачий камень на душе, а я про него такое...» — думал он о Тимохе, о последних событиях в охотхозяйстве, ощущая при этом свою беспомощность. Ну, убедился? А что дальше? Кто остановит этот беспредел?
Дни, свободные от охоты, проходили в повседневных хлопотах. До обеда развозили на кормушки корм, ремонтировали вышки. Особого догляда требовали лабазы, сооруженные в сосновых массивах. По вечерам выезжали в рейды, нередко задерживаясь в угодьях за полночь. Заходя в прохолонувшую хату, Вилор первым делом затапливал печь, мылся в тазике, пил горячий чай и ложился в кровать.
Сон долго не приходил. Отчего человек так устроен? То, что ему нравится, что любит, без чего жизнь становится неполноценной, унылой, сам же и крушит, уничтожает. И слышался ему голос деда Якова из далекого детства: «Бога забыли, отсюда все напасти».
Времена изменились, все льнут к Церкви. Но почему не спешит вселиться в сознание людей Божье намерение делать все в этой жизни по-людски? Ведь нет ничего случайного, все имеет какой-то смысл. Может, причина в том, что большинство людей живут, видя цель жизни в деньгах? Это они, проклятые, заменили любовь, дружбу, мечты, надежды…
Как могло случиться, что зона отчуждения вокруг Чернобыля, где радиация для животных оказалась менее опасной, чем деятельность человека, превратилась в зону промышленного браконьерства, в место, где орудуют подобные Бабарыко люди, расстреливая из карабинов кабанов, лосей, добивая топорами очумелых от страха косуль, попавших в вырытые ямы? И все ради одного — бабла. Не в головах ли этих людей чернобыльская мутация? Не они ли превратили тридцатикилометровую зону отчуждения в зону отчуждения человеческих отношений, длину и ширину которой невозможно представить? На многие вопросы Вилор не находил ответов.
Метались в печке языки пламени, танцуя бликами на стене, внося в пустую избу присутствие жизни. Он прислушивался к шуршанию мышей под полом, ворочался и наконец засыпал…
Отношения с директором не складывались. Помимо выездов на дежурство и прочих егерских дел, тот определил Вилору быть ответственным и за строительство дома охотника. Строители-шабашники, как назло, работали и в выходные дни, когда шли охоты, и это было для Вилора самой большой несправедливостью.
— Стройка не менее важна, — говорил Бабарыко. — Не нравится — пиши заявление. Я никого не держу.
В тот день ранним утром Вилор поехал на уазике в райцентр за цементом, собираясь по дороге забрать строителей. Но не дождался: был какой-то праздник, и мужики загуляли. Обратно возвращался через лес в надежде не только сократить дорогу, но и поучаствовать в облавных охотах на кабана. Зачехленное ружье лежало на сидении. Он уже проехал массив Череднянского леса, выехал на угор, заглушил мотор, чтобы прислушаться и осмотреться. Над отрешенным, тихим лесом, протянувшимся до самого края урочища, нависли тяжелые снеговые тучи. Что-то заставило открыть дверцу и взять бинокль. В конце урочища, с противоположного края, в зарослях кустарника, он увидел голову лосихи. Та стояла в окулярах бинокля, прядала ушами и не двигалась с места. Чуть поодаль от нее, из ложбины, подался вперед громадный рогач. Вилор перевел бинокль выше и обомлел: в сторону притаившихся лосей ехал джип. Когда машина остановилась, из нее вышли несколько человек с ружьями. В голове пронеслось: «Браконьеры! Люди Бабарыко? Неужели будут обкладывать?»
Охота на лосей была под запретом. Их поголовье в последние годы настолько сократилось, что заговорили о Красной книге. После дискуссий и споров охотоведов, управленцев, ученых с книгой решили повременить, боясь тем самым оставить лося без догляда в охотничьих угодьях, но выдачу лицензий приостановили…
Вилор продолжал водить биноклем и вдруг отыскал на краю урочища охотника, осторожно скрадывающего лосей. Ветер дул в противоположную сторону, и это было ему на руку. До лосей оставалось метров двести. Откуда он взялся? «Обернись! Посмотри направо! Сейчас тебя будут убивать!» — повторял, как заклинание, Вилор, посылая мысленные сигналы лосихе, но та застыла, словно статуя на постаменте, и лишь изредка косилась в сторону приближающейся опасности. Вилор долго не мог найти охотника. Наконец высветился верх его фигуры. Он стоял в междурядьях ивняка, карабин с оптическим прицелом был прижат к круглому мясистому лицу, похожему на бабарыкинское. А ведь лосиха стельная. Неужели будет стрелять? Вилор пытался оправдать скрадывающего: мол, он делает это лишь из любопытства. Но тут сухой выстрел нарушил тишину зимнего леса. Как дернулась туша лосихи, как выскочил из лощины рогач-исполин и как, переваливая массивным телом в жухлом бурьяне, он запрыгал к орешниковым зарослям, — всего этого Вилор не видел. Он вскочил в кабину на секунду раньше, чем ударил первый выстрел. Пока нервно поворачивал ключом зажигания, давил на газ, в ушах отдавалось ружейное уханье. Мотор завелся. Еще не спустившись по склону, он увидел охотников, стоявших у съехавшего на дно балки джипа, и понял, что дело сделано.
Старый УАЗ быстро набирал скорость, Вилор уже различал лица стоящих у джипа, но мордатого, кто открыл стрельбу по лосям, не видел. Охотники в камуфляжных костюмах, довольные и счастливые, жестикулировали и смеялись, обсуждая состоявшуюся «охоту». Стоявший с краю разрядил свой карабин, обернулся к Бабарыко и, недоумевая, спросил,
указывая на несущийся под уклон угора егерский УАЗ:
— Семен Семеныч, а это еще что за явление Христа народу? Говорили же без егерей!
— В машину! — заревел Бабарыко и первым схватился за дверцу джипа.
— Кто? Какого черта? Открой заднюю дверь! Застрелить эту падлу! — раздавались в кабине джипа нервные голоса.
Бабарыко, казалось, никого не слышал. «Подымешься наверх, у осины резко повернешь вправо, вниз. Ты понял? Он дороги не знает! — кричал он на ухо водителю. Маленький уазик-пирожок приближался к тяжелой лакированной громадине, еще немного — и тарана не избежать. Поверху угора, когда была набрана высокая скорость, у старой осины, дорога резко поворачивала вправо. Вилор нажал на тормоз, машину потащило вбок, тряхануло, и на всей скорости она врезалась в дерево. От удара передняя дверца открылась, Вилора выбросило из кабины на несколько метров. Переворачиваясь, УАЗ продолжал падать вниз, в сторону удаляющегося джипа...
Вилор попытался подняться — острая боль пронзила тело. Пошевелил пальцами ног, но не почувствовал их. Сделал вторую попытку и уже почти встал на одеревеневшие ноги, как тут же рухнул навзничь. Поплыли нагромождения белых облаков, жирной чертой обозначилась канава, заросшая бурьяном. Вдоль нее медленно двигались взрослый мужчина и подросток — сгорбленный отец в клетчатой коричневой рубахе и старший брат, стриженный наголо, с добрыми смеющимися глазами. Брат помогал отцу тянуть тачку, нагруженную травой для их коровы Зорьки — пыреем, лебедой, травой-чернобылем. «А где же я?» — егерь искал себя себя рядом с братом и отцом и не мог найти. И тут все пропало. И ему померещилось, будто лежит он у куста орешника, а рядом стоит лосиха с округлившимся животом, тянет горбоносую голову к ветке жухлых листьев, цепляет их крепкими зубами, сжимает обвислой губой и, тряхнув головой, начинает пережевывать сухой горький корм. И глаза у нее доверчивые…
Он не слышал еще одного выстрела, не видел, как подъехал джип с Бабарыко, как заурчала другая машина, остановилась, и из нее вышли несколько охотников с ружьями, карабинами. Мордатый мужчина, застреливший лосиху, с опаской и скрытым любопытством посматривал на Вилора и бросал вороватый взгляд на перевернутый уазик. Недалеко от егеря лежала стволами в снег его вертикалка, а рядом патронташ. Металлическая пряжка была вдавлена чьей-то ногой в подтаявшую землю.
— Ну, что, малахольный, допрыгался? Лосиху застрелил! Пулю Полева мы вытащили — твоя пулька. Машину разбил… Эх ты, дурило картонное! Напугать хотел… Кого? Нас! Статью себе заработал...
Вилор пытался приподняться.
— Я убил лосиху? — в горле захрипело. — Что ты несешь?
— А кто? Ты, и тебе, малахольный, отвечать. Свидетели есть.
Бабарыко, не скрывая злорадства, заговорил о каком-то возмездии, что, мол, и Самохвалов не вытащит его из этого дерьма, не будет подставляться ради какого-то егеря, что таких, как Вилентьев, надо…
Последних слов директора егерь не слышал — потерял сознание. Над урочищем дул северный ветер, валил густой снег, запорашивая лес, траву, сплющенный уазик, требуху освежеванной лосихи. И долго слышалось в сметанном мареве приглушенное карканье возбужденных ворон…
В начале весны районный суд приговорил Вилора Вилентьева к двум годам лишения
свободы.
Комментарии (0)