Трудовой русак

Самый желанный зверь для меня заяц-русак. Начав охоту по чернотропу, я ходил вдоль лесопосадок, обшаривал заросшие чапыжником овражки и густые заросли кустарников. Пару раз мне удавалось поднять косого, но происходило это случайно, вследствие сильного шума, производимого мною при переходе колючих кустов. Поэтому все поднятые зайцы благополучно убегали без выстрелов, а я довольствовался в лучшем случае созерцанием их мелькающих пяток.

Вся надежда была на выпавший снег. А его выпало в тот год сразу много. По пути в угодья я мысленно потирал руки в предвкушении скорой добычи, но не тут-то было. Мне никак не удавалось разгадать хитроумные двойки, тройки и скидки косого.

Я безрезультатно бродил по свежим маликам, пытаясь определить место лежки русака. Мне были известны все повадки ушастых. Я перелопатил кучу литературы. В угодьях мною были разведаны все излюбленные жировочные места зайцев. Но все было тщетно. Следов было так много, что местами были вытоптаны целые тропы. У меня создавалось впечатление, что ночью русаки устраивали демонстрации в мою честь, неся транспаранты: «Великому неудачнику», или дружно маршировали, отрабатывая различные строевые навыки, словно солдаты-новобранцы на плацу.

Прибыв в очередной раз на бескрайние поля Нефтегорского района Самарской области, я в спешке экипировался. Надев на себя белый маскировочный костюм и собрав ружье, встал на лыжи в полной готовности повстречаться с зайцем.

Дойдя до намеченной жиденькой лесопосадки, петляющей далеко за горизонт, сразу увидел следы зайца. Бортик края следа был ровный и острый, снег не успел даже осыпаться внутрь отпечатка лапы. Следы шли аккурат вдоль лесопосадки со стороны поля. Зарядив двустволку «пятеркой», я двинулся вперед, начав тропить. Ветерок дул мне в лицо. Следы то заходили в посадку, то вели в поле, правда, недалеко.

Пройдя метров сто вдоль малика, с радостью для себя отметил двойку. Ружье моментально с плеча перекочевало в руки, я напрягся. Метров через пятнадцать заметил тройку. «Сидишь! И не где-то, а в посадке!» — мысленно обращался я к зайцу. Но, к моему глубокому сожалению, следы опять запетляли вдоль лесопосадки. Пару раз они резко, почти под углом 90 градусов уходили в поле. Мне даже показалось, что косой собрался на другое поле или в другую посадку, которая шла параллельно, но так далеко, что еле просматривалась.

А может, он решил залечь прямо в поле, под кочкой или в ложбинке? Однако набегавшись, русачина, судя по следам, возвращался обратно. Порядком, вымотавшись переходами по занесенной снегом целине, я настойчиво продолжал тропить.

Следы шли между посадкой и оврагом и вдруг исчезли. Дальше была ослепительно белая, нетронутая поверхность заснеженной целины. «Обалдеть! — вырвалось у меня. — Как же так? Улетел ты, что ли?» От растерянности я начал бродить вокруг следов в надежде, что заяц сделал скидку в сторону. Но, увы, кроме отпечатков моих лыж, все было девственно чисто.

Я вернулся к оборвавшимся следам зайца. При более внимательном чтении следов моего подопечного к своей неописуемой радости я выяснил, что заяц сделал скидку назад, прямиком на свой след, и направился обратно. Русак сделал очередную двойку, пропущенную мной при троплении, которая вела к прогалу в лесопосадке. Напротив прогала косой сделал еще одну скидку в сторону оврага, до которого в этом месте было приблизительно метров сорок.

Я понял, что заяц сидит где-то совсем рядом. Возможно, он спрятался под одиноким кустом. «Не будет же он лежать прямо на голом месте!» — сказал я себе и поднял ружье на изготовку.

Когда все мое внимание было приковано к сиротливому, жиденькому кустарнику, недалеко справа безумно громко «взорвалась» снежная гладь. Снег комьями разлетелся в разные стороны и из его недр вырвался огромных размеров, как мне тогда почудилось, коричнево-серый русачина.

Невероятно тяжело он начал подниматься по противоположному склону оврага. Он был так близко и выделялся на белом снегу так отчетливо, что, когда я поднял ружье, в моей никчемной голове в долю секунды успели пронестись мысли о добыче трофея. Удивительно, но за этот миг я даже представил, как буду приукрашивать свой рассказ об удачной охоте. Опередив стволами поднимающегося по склону оврага косого, я ударил из правого ствола, абсолютно не сомневаясь в результате.

Однако фонтанчики от дробин появились позади зайца, а он успешно поднялся выше по склону. Я незамедлительно ударил из второго ствола. Результат был тот же. Быстро переломив ружье, я вытащил стреляные гильзы и бросил их в карман маскхалата. Не глядя на номер дроби, вытащил из патронташа два патрона и, зарядив двустволку, снова вскинул теплые стволы. Второй дуплет получился более поспешным, чем первый. Все следы на снегу от дроби пересекали отпечатки лап косого.

Разочарование поглотило меня. К горечи за промах добавлялся стыд за преждевременные хвастливые мысли. Перезарядив ружье, я бросился вдогонку, словно паратая гончая. Кое-как преодолев овраг, весь в снегу, я мчался на лыжах по следам своего зайца. Наверное, мало кто поверит, но в тот момент я улавливал запах косого.

Через пару километров пыл мой поубавился, а когда следы косого вышли на натоптанную тропу его собратьев и различить что-либо было невозможно, я совсем сник. Солнце готовилось к закату, а я довольно далеко ушел от машины. Понимая, что все одно вернусь затемно, решил сделать крюк и вернуться по лесопосадке, в которой ранее до этой охоты не бывал.

Стало заметно холоднее. Снег заскрипел под лыжами. Нужно было поворачивать назад. Но вдоль посадки я заметил еще следы, которые шли вдоль деревьев прямехонько и не петляли. «Ладно, — уговорил я себя. — Пройдусь чуть-чуть, посмотрю и бегом к машине». И почти сразу обнаружил двойку. После нее следы по линейке потянулись вдоль деревьев. Но метров через пять появилась тройка, потом еще. Подумал: «Если второго подниму, буду самым счастливым человеком». Понятное дело, двустволку взял на изготовку.

Хоть стало и холоднее, ветерок совсем пропал, воздух словно повис и стал прозрачным. Все было видно, как в бинокль, и было все слышно, даже собственное дыхание. Я остановился, осмотрел ближайшие кусты. Вдруг краем глаза заметил какое-то движение, резко, насколько позволили лыжи, развернулся и увидел, как из сухостоя выбежал громаднейший русак и в гремящей тишине начал улепетывать от меня в обратном направлении.

«Поздно стрелять. Вдруг подранок будет, а уже темнеет, — подумал было я, но тут же остановил себя: — Да что ты рассуждаешь? Жми уже!» Громыхнуло ружье, в сумерках полыхнуло пламя, после чего я потерял косого из виду. Вторым стволом выцеливать не стал, отбежал от посадки к грунтовке, и тут снова увидел убегающего русака. Солнце скрылось за горизонтом, ярко-красное зарево окрасило небо, на котором уже появились первые звезды. Я стоял и провожал взглядом косого, между прочим, без сожаленья.

А он, все время бежавший прямо, вдруг заметался в разные стороны и пропал. Я встал на цыпочки, стараясь определить, куда делся заяц в чистом поле. «Может, залег?» — обрадовался я. Быстро заменив гильзу на новый патрон, я кинулся к месту, где заяц скрылся из виду, стал лихорадочно искать его следы, для чего даже вернулся назад. Следы были размашисты, но крови нигде не было. «Сейчас стемнеет, сейчас стемнеет», — крутилось у меня в голове. Я с надеждой посмотрел на потухающий закат, а затем, опустив глаза, прямо перед собой, на снегу, увидел его, моего трудового, честно добытого зайца-русака.

Сердце ликовало. Собрав раскиданные пожитки, я направился к машине. Веревочки для переноски добычи у меня не было, поэтому пока я добирался до места, зайца нес в руках. С каждым пройденным километром он становился все тяжелее и больше, но это меня только радовало.

Я подошел к машине порядком уставший, промерзший и голодный, но все продолжал улыбаться. И я даже не стал перекусывать приготовленными мамой бутербродами, так как спешил домой, чтобы скорее поделиться своей радостью и пережитыми впечатлениями.