С одной стороны косы — река, с другой — болото. Этой перемычкой косолапый пользовался ежедневно, два-три раза в неделю — лось и раз в месяц большое кабанье стадо в двадцать две головы, разного возраста и разной расцветки, под предводительством свиноматки весом под два центнера. Следом за стадом обычно семенили три – пять волков в надежде зарезать отстающего сеголетка.
Обнаружив с десяток овсяных лепешек, среди которых были три свежие ночные, и радуясь, что хозяин леса к моему приезду замял только половину поля, к трем мешкам ароматных яблок, следуя советам Владимира Заварзина, опубликованным в «РОГ» № 21 и № 33 за 2014 год, я решил добавить дня через три полмешка тухлой рыбы, что, безусловно, привнесет интриги, если, конечно, за это время косолапый не окажется в моих крепких руках.
В шесть часов вечера, в предвкушении встречи, я оседлал лабаз и замер. Середина сентября — тепло и сухо. Где-то за болотом мыкнул бык. Самое время гона…
В легких сумерках тяжелый медведь, небрежно загребая лапами сухую листву, под звонкий, тревожный аккомпанемент маленьких лесных птичек, дошел до поля, потоптался перед кромкой и повернул вглубь косы.
Так продолжалось семь вечеров. За семь вечеров по косе четыре раза прошла корова с двумя телятами, потрескивая мелкими сухими веточками, и три раза — бык, похрустывая сучьями, загребая лопатами молодняк и шелестя ветками.
Через три дня я выложил стухшую рыбу, протащив мешок три раза по лесу вокруг поляны. После такого «священнодейства», как мне тогда казалось, я не оставил косолапому никаких шансов на спокойную старость. Распространившееся по окрестностям жуткое зловоние радовало меня, так как рыба с удовольствием клюет на омерзительного опарыша, а не на слойку с яблоками, которую я обожаю.
Все три дня до выкладки рыбы на поле каждый вечер приходил заяц и наслаждался зрелым зерном, интенсивно двигая щеками.
На четвертый день после выкладки рыбы, седьмой день засидки, засветло пришла молодая лисица; серо-рыжая долго осматривалась и принюхивалась на кромке, помелькала между «прибрежных» сосенок и вышла лакомиться рыбкой. Я пристально всматривался в ее тусклый малоприметный осенний «наряд», пока она резко не посмотрела мне в глаза и не сиганула в лес. Почувствовала взгляд…
Когда минут через двадцать она появилась с противоположной стороны поля, я старался не смотреть на нее. Она вела себя спокойно, деловито обнюхивая следы гостей поляны. Позже, уже в плотных сумерках, неподалеку раздался короткий душераздирающий визг — плутовка задавила зайца на лежке. Потом хрип… и — тишина.
«Все-таки надо было ее шлепнуть…» — мелькнула мысль в нависшей гробовой тиши. Но принцип не добывать то, что не будешь есть, взял верх в тот момент, когда я, перезарядившись «двумя нулями», держал ее на мушке. Да и «портить» поляну не хотелось, ведь желанной была иная добыча. К рыбке, уже в плотных сумерках, наведывалась и куничка, не упустив возможности угоститься за мой счет. Медведь ежедневно следовал одним и тем же маршрутом около половины восьмого, но из соснового мелколесья косы нос не высовывал.
Все заинтересованные звери, кроме волка и косолапого, ежедневно с удовольствием наслаждались нежданным лакомством. Складывалось впечатление, что он не только не выходил в сумерках, но и вообще бросил поле. У меня началась легкая паника, что произошло? Один из старожил поведал мне давнюю историю, когда бригада посеяла очень большое поле, в тридцать мешков (местные охотники меряют поля по количеству мешков овса, затраченных на посев; например, мое поле — полтора мешка), медведь выходил кормиться засветло, но всегда на безопасном расстоянии от гладкоствольного ружья.
Охотники меняли лабазы, медведь выходил в новом месте — причуивал. Тогда бригадир сделал плотный скрадок из лап елки у утоптанной и меченной «ватрушками» тропы и добыл медведя на подходе к полю. Мне же медвежатники посоветовали: во-первых, проварить всю одежду в «елке» (в большом баке с ветками елки не менее двух часов), телогрейку, сапоги и ружье на сутки проложить свежесрезанным лапником и так хранить в перерывах между охотами; во-вторых, попробовать просидеть всю ночь, если медведь ранее «стреляный», то может выходить заполночь, благо, ночи еще теплые и есть мощный подствольный фонарь; в-третьих, как последний вариант, засада на тропе. И рыбу, сказали, чтобы больше не переводил зря. Эту приваду на медведя здесь не используют, то ли дело привычный манящий аромат здешних яблочек в сочетании со спелым овсом. Пробовали когда-то рыбу, не привлекает…
Я незамедлительно выполнил первые два совета — «вываривал» одежду три часа в елке, переложил лапником всю охотничью амуницию. Подготовленный таким образом и уверенный в успехе, я просидел всю ночь, практически не шевелясь, лишь слегка перемещая «мягкое место» по подложке на лабазе. И на восьмой день засидки картина не изменилась — медведь совершил ежедневный моцион, прошелестел в ельнике, несколько раз еле слышно хрустнув веточками, и ушел вглубь косы.
Первые три дня ветер был круговой, все последующие дул на меня с разной интенсивностью, растворяя в плотном лесу возможные запахи. Оставалось одно — перехватить косолапого на тропе. Стучать и строить лабаз мне показалось непрактичным, можно подшуметь зверя и отвадить его на неопределенный срок — от трех дней до недели. Сосны и осины — отвесные, притаиться на суку нет возможности. Остается одно — скрадок у тропы.
Осмотревшись, я выбрал поваленную последним ураганом огромную осину, выворотень которой — огромный корень, обложил лапником в три слоя со свободной стороны, утоптал землю внутри и убрал листву и сучья — все, что могло хрустнуть в ответственный момент. Зона обстрела осталась очень узкая — пять метров медвежьей тропы, три секунды на прицеливание и выстрел, но сохранялась надежда, что зверь меня не причуит.
Именно надежда, потому что я скептически отношусь ко всем засадам на земле и вариантам с подходами, по двум причинам, — любой хруст, даже еле уловимый, но не вписывающийся в естественный шумовой фон леса, отпугивает зверя, а запахи охотника, стелящиеся по земле, даже дыхание, может насторожить и заставить обойти подозрительное место стороной. Но одно дело — мое скептическое отношение, другое дело — практика. Вот я и попробую, соблюдая все советы бывалых.
С этой позитивной мысли начался девятый день «страсти по медведю», а может, и мытарств, — с какой стороны посмотреть…
В полшестого вечера я занял свою обустроенную позицию. Места мало, спину не разогнуть, захочешь — не пошевельнешься. В свое обычное время медведь не появился, я приуныл, расслабился и свыкся с ролью неудачника. Окончательно стемнело, по ощущению было где-то около половины десятого, потянуло домой. Внезапно возле моей осины со стороны выворотня за спиной раздался такой хруст, будто кто-то решил размяться перед решающим прыжком на шалаш.
Я вздрогнул, кровь ударила в виски, спина похолодела, от неожиданности я разогнулся и, естественно, подшумел. «Атакующий» бросился на махах обратно на косу и напролом в лес. Я вылез, отдышался, прокашлялся, перекрестился и побрел восвояси. Вот так мы мирно разошлись с косолапым…
Больше я на то поле не ходил.
Комментарии (0)