Вечером у нас не заладилось с самого начала. Прибыли в прежние угодья заранее, до зорьки оставалось время, обсуждали события минувшего утра. Вдруг, при виде подъезжающего джипа, все замолчали. Приехал наш давний приятель, с кем охотились несколько раз, привез ораву своих. Илья высказал было недовольство, мол, пропала охота.
— Остынь, — успокаивал его Андреич, а сам начал застегивать пуговицы на куртке, не отрывая взгляда, смотрел на джип, из которого вытаскивали рюкзаки, ружья, какие-то объемные сумки… понятно, занервничал сам, — где эти чертовы егеря? Хотя бы документы проверили что ли… — вымолвил он.
Приезжие дружно разгрузились и направились в нашу сторону.
— Знакомьтесь, — сказал наш друг, подошел ко мне, светясь улыбкой, расставляя для объятий широко руки.
— Вы же не против, если зорьку отстоим компанией? –— спросил он, пожимая руки остальным.
— Да нет… нет… — старясь быть как можно оптимистичнее, высказались мы. Перезнакомились, а через минуту я уже не мог вспомнить, кого как звали. А вот в том, что не избежать разговоров на предмет некоторых знаний при охоте на гусей — не сомневался, поскольку наш друг относил себя к гусятникам, по природе принадлежал к числу заядлых говорунов, за редким исключением изменяющий своему кредо.
Вот и сейчас с его подачи начали активно обсуждать: местовой или пролетный гусь «засветился» на наших кормовых полях близ озерков.
— Нам татарам все равно, абы дичь была, — подвел итог разговору тот, кто начал, и спросил:
— Сергей, как правильно расставить профиля, знаешь? — обратился он к одному из тех, с кем приехал.
— Да шо их ставить? Раскидаем сейчас вон там, у воды…
— Э-э… не скажи.
— Андреич, вот ты опытный охотник, знаешь, чем профилей больше, тем лучше, так... но…
— Ну, количество в данном вопросе не всегда переходит в качество. Гришка Путятин корячился, штук сорок на своем драндулете привозил, а брал-то с гулькин нос.
— Во-во, а я о чем говорю… главное — правильно выставить, — все смотрели на нашего друга, тот понял, что «поймал волну».
— Слушай меня внимательно, — сказал он Сергею, принимая важный вид. — Гуси поднимаются и садятся на ветер, ветра практически нет, но здесь заходят они от леса, мы-то знаем, значит, выставишь туда боками, один-два профиля установишь на край, носы направишь в одну сторону, но не по одной линии…
— Сколько их у вас? — глядя на сумки, спросил Андреич, уже забыв про свои чувства смятенности и недовольства.
— За тридцать с чучелами… в самый раз, на всех хватит, — сказал наш друг и громко захохотал. — Смотрите, небо затягивает, если на дождь, профиля заработают, о манке не говорю…
И только сейчас я понимаю, что за брезентовая сумка на плече еще одного нашего знакомца с торчавшими проводками; сомнения рассеиваются, речь идет об электронном манке. От такой экипировки приезжих охотников настроение почему-то портится.
— Чем стреляем? — спросил наш друг.
— А ты чем? — переспросили у него.
— У меня как всегда. Снаряжаю сам, — и, увидев заинтересованность собравшихся в кружок охотников, продолжил:
— Ну, навеска дроби тридцать восемь, сорок граммов, войлочный пыж, полиэтиленовую гильзу запрессовываю звездочкой, про крахмал не забываю…
— А порох?
— Что порох? Какая навеска? Сыплю не жалею, сколько стволы держат. Услышишь сегодня по звуку и сам поймешь…
Мужики закачали головами.
— Установите профиля, там и оставайтесь… все-все расходимся, — проговорил наш друг и пошел к воде.
— Может, не будем нарушать традицию, поправим глаз… — раздался чей-то голос.
— Потом, потом, — сказал Илья. Я тоже пошел в заросли кукурузы за остальными, решив стать с краю, на свое прежнее место; Андреич решил попытать свое счастье у замаскированного в кустах шалаша.
Я остановился первым, быстро определился, где лучше стать, разломил ружье, вставил в патронники нулевочку и два ноля в полиэтиленовых гильзах и стал ждать, вглядываясь в потемневшее небо. Сумерки сгущались над нами. Несколько ружейных выстрелов ударили у воды по летевшим высоко гусям, из кукурузы донеслись бранные слова:
— Зенитчики, мать вашу…
— По разведчикам стреляли, — я не вижу Илью, но слышу его голос, — их надо было отпустить, а если стрелять, то наверняка.
Стайка чирков пронеслась в нескольких метрах, пошла резко на снижение, через время раздалось несколько шлепков о воду.
— Леха?! Леха?! Гуси на воду сели, в самом центре, — слышу удивленный, взволнованный голос.
— Да не гуси, а утки… успокойтесь.
— Чур, по уткам не стрелять! — осадил чей-то окрик с другой стороны. На голос электроманка заходило с десяток гусей, но, распознав фальшь, отвернули, набирая высоту.
Через несколько минут подобная картина повторилась, на это раз стая даже не среагировала на электронный призыв. Прошло еще несколько минут, небо утонуло во мгле, и трудно уже было различить, кто где находится. Эхом прокатился выстрел, пронзая надвигающуюся ночь, у шалаша, где занял позиции Андреич, послышался шум, кто-то бежал по полю, потом возглас:
— О! Живой! Держи, Андреич, — слышу голос Ильи и не могу понять, когда он переместился в сторону засидки, очевидно, сразу понял несовершенство искусственного зазывалы и отошел в сторону.
Опять послышались чьи-то быстрые шаги, и все стихло, но ненадолго, за разливами бухнуло еще несколько раз. Ночь вошла в полное царствование, когда все собрались у шалаша. На белой полотняной сумке с профилями, положенной плашмя, лежало нарезанное кубиками копченое сало и мясо — гостинец от шурина Андреича; рядом, на земле, примостилась и белела бутылка водки.
— Говорил, глаз надо было перед охотой поправить… вот вам и охота… — бурчал чей-то недовольный голос. Андреич расхаживал гоголем, счастливый, с ружьем на плече, показывая всем белолобого гуся-подранка.
— Добей его, шо ты с ним мучишься, — советуют ему.
— Нет, повезу домой. У меня три внучки. Старшая говорит: «Деда, привези мне зайчика или уточку, хочу посмотреть на них живыми». Так что этого гуся на показ… — Андреич осторожно укладывает гуся меж ног, птица лежит смирно, не шелохнется, достает из кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой. Мужики «банкуют» рюмками, довольны, говорливы, неудачная охота, похоже, скрашивается. В это время раздается необычный шум, от Андреича срывается гусь. Вот взмахивает тяжело крыльями, наконец отрывается от земли и набирает высоту. Шум, возгласы. В темноте еле видим его силуэт.
— Ё-моё!… — вопит Андреич, хватается за оружье, жмет на курок, другой — ружье не заряжено.
— Чего стоишь? Беги! В воду плюхнулся, — советуют ему.
Андреич пришел через полчаса, мокрый, расстроенный, гуся не нашел. Мужики сочувственно смеются над незадачливым охотником, подают чарку.
— Дорогой мой, говорили же тебе: «добей», гусь имеет одно удивительное свойство, — произносит назидательно наш друг, — гусь летает и с горстью дроби в теле, правильно я говорю, «генерал Шаповалов?..» — растягивает он слоги с грузинским акцентом, обращаясь к кому-то из своих товарищей. Мужики еще раз гогочут, в темноте можно едва различить их выразительные улыбки на лицах.
— Надо же, вот это показал внучкам гуся… — повторяет с досадой все еще не пришедший в себя Андреич.
А в это время засеребрились первые звезды на небе, добавляя контрастности деревьям, громко, с надрывом плакали об уходящем лете в устоявшейся тишине цикады, с полей несся бодрящий тело ветерок, заставляя поеживаться и думать о том, что скоро придут холода.
Комментарии (0)