Особенно нравились мне верховья речки Дойбицы, куда я добирался от платформы «Путепроводная» или от станции «Конаковский Мох». Леса там заболоченные, труднопроходимые, но я хорошо знал местность и без крайней нужды в чащу не лез, предпочитая ходить по старым лесовозным дорогам и просекам. Дичь в угодьях водилась, и я уже четыре года подряд брал сезонную путевку и с переменным успехом охотился на утку на старых торфяных картах, а также на рябчика с манком, а ближе к холодам на зайца-беляка самотопом.
Кроме мелочевки, там было немало крупного зверя, лося и кабана, но я, как законопослушный охотник, не обращал на них внимания, хотя шанс сбраконьерить, особенно по лосю, предоставлялся неоднократно.
Вскоре, с началом «перестройки», лосей значительно поубавилось, местные жители, и не только они, как могли, решали проблему с мясом. За год-другой количество лаек и всевозможных «лайкоидов» в ближайших деревнях и поселках выросло в разы. Кабанчики, тем не менее, еще попадались, но я держался.
Однажды отправившись в Путепроводную за опятами и быстро обежав ближайшие от платформы вырубки, где грибы уже успели выбрать, захотел посмотреть на другом берегу Дойбицы, ближе к деревне Головково. Опят, в конце концов, набрал и, решив ехать домой на автобусе из Головково через Клин, вышел в небольшой лесок на краю картофельного поля. Урожай уже успели убрать, но в одном месте, ближе к опушке леса, картошку толком не выкопали, как я быстро сообразил, специально. Очевидно, кто-то из местных решил привадить кабанчиков, и они действительно стали здесь подкармливаться — ближайший лесок буквально пропах свинками. Завернув туда, я обнаружил свежий помет, лежки и натоптанные кабанчиками «торные дороги».
Судя по следам, здесь их паслось немало небольших, килограммов этак на 40-50, как раз, чтобы унести в рюкзаке вдвоем. Сообразив, что местные браконьеры, скорее всего, придут караулить зверей ночью, я решил попробовать попытать счастья днем.
Вернувшись домой, позвонил двоюродному брату, тоже охотнику, который держал русско-европейскую лайку, трехлетнего кобеля по кличке Байкал. Кобелек был притравлен по копытным, работал неплохо, и пару чушек из-под него уже взяли. Упрашивать брата долго не пришлось.
Договорились встретиться утром на Ленинградском вокзале, чтобы ехать на первой конаковской электричке. Мои пулевые патроны были довольно старые, охотился я с «зимсоном» 16-го калибра, у брата был 12-й, так что на его патроны рассчитывать не приходилось. Толковых пуль, как назло, не оказалось, я вообще пулями стрелял редко. Отыскав с грехом пополам четыре «шара», снарядил патроны, взяв с собой еще шесть штук с 8-миллиметровой картечью, — ничего крупнее у меня не было.
На другой день мы без проблем добрались до Путепроводной. У меня была сезонная путевка на водоплавающую и боровую дичь, а брат свое ружье вез в рюкзаке, вместе с необходимыми в таком случае ножом и топориком.
До «кабаньего» леска тоже дошли довольно быстро, топали налегке и были еще молодые. Запускаем Байкала, он стрелой уносится в заросли. Чуть выждав, идем потихоньку следом, в надежде, что нас не опередили ночью. Минут через двадцать кобель начинает кого-то облаивать с нарастающим азартом и вскоре «выставляет» на нас свинку килограммчиков на сорок с лишним — как раз то, что надо. Брат чисто бьет ее пулей первым выстрелом. Все идет как по нотам…
А дальше, вспомнив, что с электрички сошло много грибников, и, побоявшись, как бы кто-нибудь из них не застукал нас за нехорошим делом, мы быстро разобрали ружья и, срубив второпях жердь, привязали к ней подсвинка и потащили его поближе к болоту, чтобы ободрать, разделать, утопить шкуру и поскорее смыться. Кобель тем временем куда-то смотался; подзывать его мы не стали, чтобы не орать понапрасну, — подумали, сам придет, за что и поплатились…
Со свинкой мы управились довольно быстро и, разложив мясо в два рюкзака, стали выбираться на край болота, решив припрятать их на время и идти за Байкалом. Как раз в этот момент он опять «замолотил» во весь голос, где-то за полкилометра от нас, в глубине леса. Мы с братом, скинув рюкзаки, опять вытащили ружья и, торопливо зарядив их, помчались на голос. Я бежал первым, брат немного поотстал. Кобель работал отчаянно, по-другому просто не скажешь. Приблизившись, я увидел, что он «крутит» у края густого ельника крупного секача, который пятится в заросли задом. Когда Байкал начал делать хватки, мы с братом попытались его отозвать, стрелять этого «дядю, мы не собирались. Однако пес на наши голоса не реагировал и лез, что называется, на рожон. Не помню, сколько это продолжалось, но секач, в конце концов, поддел кобеля рылом, и тот, скользнув по еловым лапам, с визгом завалился на бок с выпущенными кишками. Увидев это, я выстрелил. Брат, который раньше отбежал в сторону, сразу стрелять не стал, потому что кабан в следующий момент оказался на одной линии со мной. После моего выстрела секач как-то неестественно закрутился, замотал головой. Как выяснилось потом, я выбил ему левый глаз, выстрелив дробью «тройкой»!!! Дробовые патроны остались у меня в кармане телогрейки со вчерашнего дня, и я впопыхах запихал их в оба ствола. Можно представить, что случилось бы потом, будь я один…
Брат, слава Богу, медлить больше не стал и, сдуплетив, попал одной пулей по месту. Зверь, проскочив в десятке шагов от меня, прошел еще метров 70 и лег.
Убедившись, что секач мертв, мы бросились к собаке. Байкалу, можно сказать, повезло, хотя брюшина была наискось располосована клыком; кишки вроде бы остались целы, а затоптать пса кабан не успел из-за моего выстрела. Кое-как замотав собаку моей запасной рубашкой, мы заторопились домой. Мясо в рюкзаках и секача, конечно, пришлось бросить, собака дороже.
До Москвы мы добрались только после обеда, днем электрички не ходили по два часа, и нам пришлось пережидать технологическое «окно» на вокзале в Клину. Забегая вперед, скажу, что Байкал остался жив, рану благополучно зашили, кишки действительно оказались целы. Правда, повозиться с собакой пришлось изрядно, Байкал постоянно разлизывал шов, пока мы не достали три тюбика солкосериловой мази, за которую в ту пору тотального дефицита, кроме приличных денег, отдали еще две отличных выделанных шкурки енота и лисовина (брат занимался пушниной).
Пса выхаживали у меня дома, потому что я жил с родителями-пенсионерами, и в квартире всегда кто-то был, чтобы присматривать за собакой.
Выздоровление затянулось надолго, и брат, решив, что побывавший под секачом кобель работать толком не будет, спешно взял себе щенка-переростка без родословной, под «честное слово», что он от рабочих родителей. Кобелька назвали Бураном, чтобы оба были на одну букву. Пес подрос, но «мелочника» из него не получилось, он был слишком злобным, зверька и птицу рвал и к тому же плохо отдавал голос. Несчастного Байкала, который, кстати, вопреки опасениям брата, начал работать опять, он просто затерроризировал, и мне, в конце концов, пришлось забрать Бурана себе. Так у меня появилась первая лайка, хотя и непутевая.
Что касается злополучного мяса, его мы все-таки вывезли. За ним на следующий день поехал я с многодетным соседом, которому такое подспорье было очень кстати. Брату, понятно, было уже не до свинки. Насчет секача я шепнул знакомым ребятам из Головкова, и они его по быстрому «оприходовали». Кстати, распороть брюхо, вырезать семенники и спустить кровь мы все-таки успели, так что мясо не испортилось, к тому же, погода была уже холодная.
Вот такая получилась история с наполовину счастливым концом. Байкал прожил еще достаточно долго, пережив, кстати, моего Бурана на полтора года. Пес исправно работал, пока, как говорится, оставались силы, но хваток по зверю, насколько я помню, уже не делал.
Приключение это стало для меня хорошим уроком на всю жизнь, как можно смело сказать теперь. В общем, как говорится, жадность, она «фраера губит». Имейте это в в виду, коллеги-охотники.
Комментарии (0)