Волком выть…

Каурая лошадка Галёрка трусила по едва видимому санному следу, подрагивая ушами и фыркая. Светло-рыжего окраса морда, живот и ноги посеребрились. В блестках невесомого инея были также до этого красно-рыжие челка, грива и хвост лошади — хорошая маскировка для лошади, везущей охотников.

В легких санках с резной спинкой и с ивовым постельником нас двое. Я прихватил сегодня с собой бобыля Никитку Волкова, крепенького мужичка лет шестидесяти, с будто чуть подпаленной бородкой и морщинистым лбом, виднеющимся из-под солдатского треуха. Его зипун (кто-то подарил этому горе-охотнику, любящему выпить на халяву, укороченную дембельскую шинель с оторванным воротником и без пуговиц) подпоясан ремешком из сыромятной кожи, за который засунут топорик. Стеганые штаны заправлены в высокие валенцы. В правом валенке торчит нож, но мне видна лишь наборная, из разноцветного плексигласа, красивая рукоять. В глазах дедка то ли усмешка, то ли хитринка, сразу и не поймешь… Взгляд какой-то волчий. Разговаривает с тобой, а сам смотрит в сторону.

Деревня Волково, откуда Никита, носит такое название потому, что вплоть до конца сороковых годов ХХ века поодаль от нее находилось урочище Волчье. Деревенские домики с оплывшими стеклами в гнилых рамах крыты шифером прямо по дранке. Лишь несколько хат построены из красного кирпича и под железными крышами. Местные жители — потомки мещеряков — жили в деревеньке крайне бедно во все времена. Промышляли, чем могли, в том числе и охотой…

Естественная граница урочища — овраг, заросший реденьким березняком и непролазными кустарями краснотальной вербы и ивы. Вдали за болотистой поймой с заливными лугами — серебристая Ока, за которой бесконечный сосновый бор, темный и угрюмый, издревле славившийся обилием волков. Особенно зимой, когда естественная преграда скована льдом, и хищникам перебраться из бора к Волкову особого труда не стоило.

Охотиться на волков собирались со всей округи люди побогаче да познатнее. Будь у мещеряка ружье, он бы тоже добыл ценную волчью шкуру, но за неимением денег ему оставалось только выть! По-охотничьи — быть подвывальщиком: подманивать волка, а то и целую стаю, на ружейный выстрел. Среди подвывальщиков при царе были и знаменитые. Например, прадед Никиты Волкова, тоже Никита Волков.

Поговаривали старые люди, что купцы из Касимова старались не приезжать на тройках к Никите Волкову — эти имя и фамилия передавались из поколения в поколение — без штофа водки и без «синенькой» (царской купюры в 5 рублей с подписью Шитова и других). Без этих подарков мужичок к себе на ружейный выстрел никого не подпускал. Потому, видать, что после охоты с Никитой каждый из купчиков гарантированно вез домой три-четыре волчьих шкуры.

Однажды охотнички явились в Волково зимой, после сильного недорода. Крестьянин Никита голодовал сам, пухли с голоду и его дети, мал мала меньше. Жена Трындычиха, до этого на волков с мужем ходившая, имела уже недуг. Кур в хозяйстве давно волки передавили, не говоря о другой, более крупной животине. Неожиданно подвернувшейся охоте мужик был рад, как тонущий соломинке. Негоцианты устроили небольшой той. Даже пару шкаликов не тяпнул с гостями Никита, а сразу же подвязал выходные лапти, за дырявую онучу сунул остро отточенный нож и молча шагнул в ночь. Купчишки, достав ружья, потянулись за ним.

Мороз, смилостивившись к люду, стал ослабевать. Торговцы плелись, стараясь попасть след в след, позади Никиты, который терпеливо шел к лишь одному ему знакомому местечку. Все косолапившие от «зеленого змия» участники охоты знали — там, в урочище, вблизи Волково, он будет выть в темь неба. Может, час, может, и два, пока под рассвет не зыркнут из тьмы пылающие волчьи глаза. Вой его был непередаваемым. Со многими разновидностями и оттенками, можно сказать, художественный!

И когда Никита завыл, все охотники переполошились и невольно стопорились. Потому что подобного звука никогда и слыхом не слыхивали.

Все нотки какие-то отчаянные, хриплые, дикие. Кто-то из молодых коммерсантов сдуру или от принятого на грудь горячительного вдруг решил, что это настоящий волк, и бабахнул на голос из ружьишка. Вой прекратился. Сквозь начинающую порошу купцы ринулись вперед наперегонки по рыхлому молодому снежку и увидели, что перед ними действительно лежит матерый серый, убитый наповал. А самого подвывальщика и след простыл — ищи-свищи! Пять минут спустя поднялась такая завируха-метель, что дай бог ноги унести! Не до опытного проводника стало...
...Вспоминая эту историю, я никогда не предполагал, что и мне когда-нибудь придется стрелять волка из засидки. В тот год в соседней Поповке случилось несчастье — матерый волчара, вырвав вымя у козы, унес добычу из бабкиного сарая, проделав лаз в соломенной крыше. Ох и слез было — в фартуке не уместятся. К главе администрации поселения ходила Марфа жаловаться. Но Василиса Кузьминична лишь руками развела. А спустя неделю из монастырского загона пропал сразу десяток овец. Нашли их неподалеку. Туши доедала пара овчарок. Хозяев собак оштрафовали на приличную сумму. Мужички обратились к егерям помочь восстановить справедливость. Но «флажки» не удались. Егеря не нашли следов. И вот мы с Никитой Волковым, которого мне предложили в пару, подрядились помочь обиженным владельцам собак за ящик водки. Я не пью, но зарплату не платит обанкротившееся предприятие. А водка у нас — та же «валюта».

Утром следующего дня конюх Степаныч по­обещал мне запрячь Галёрку. И Никитку Волкова присоветовал прихватить в напарники.
А еще сказал, бабы, мол, в магазине шептались, что волки каждую ночь приходят в овраг, что возле деревни Поповка, за монастырскими ягнятами. Эта деревенька расположена на другом обрывистом берегу Оки, напротив Волкова. Недалече. Но из-за дымившихся полыней ехать пришлось в объезд.

Ружей взял два. Новое помповое «ИЖ» с пистолетной рукояткой, которое выкупил на работе (раньше кассира с зарплатой с ним охраняли). И уже пожалел о поспешности покупки. Для охоты ружьецо совсем не годилось. Ненадежное — потому что постоянно из-за заводского брака летят бойки. Я приспособился точить их сам на школьном токарном станке. Закаливал мне боечки колхозный кузнец Иван Кузьмич. Пробовал по-всякому. Нагревал в горне до определенного цвета заготовки, прихватывал по одному щипцами и в бадью с водой окунал. Лопались они после первого выстрела. Синикалью присыпал — тоже летели. Двоюродный брат жены сделал мне пару по заводской технологии. Но все равно оказии случались. Поэтому взял я еще отцовское «ИЖ-57» 16-го калибра. Надежное, проверенное оружие.
Шалаш мы с дедом сделали еще вчера. Сходили к урочищу на лыжах. Благо, омет полусгнившей соломы был в поле неподалеку от обрыва. За ночь метелица зализала наши следы подчистую. Когда Галёрка подошла к припорошенному снежком убежищу, было уже темно и выглянула луна. Застегнув на поясе патронташ и прихватив ружья, я выпрыгнул из саней в свое убежище. Взглянул на светящийся циферблат часов. Было слегка за полночь. Дед, отогнав лошадь, за час должен был вернуться на лыжах и повыть чуть впереди в овраге, нарочито сделав приличный круг.
Просунув стволы ружей в примитивную бойницу, я стал ждать. Дабы не замерзнуть, надел на себя новые стеганки, в валенки вставил свои рыбацкие стельки с подогревом. Под фуфайкой у меня был шерстяной свитер, про малахай и перчатки из козьего пуха, засунутые в рукавицы, я уже и не говорю. Патроны загодя перезарядил картечью. Час длился долго, но в соломе я чувствовал себя уютно. Дрема пленила объятьями…

…Я иду на работу весной в коротких резиновых сапогах и в пятнистом камуфляже. Неожиданно на меня кидается наша овчарка и сразу впивается зубами в икру выше сапога. Я отбиваюсь и уже осип от крика…
Вой будит меня. Сперва слышу фырканье и звонкий лай. Затем рычание, клацанье зубами, от которого у меня бегут по спине мурашки. Но все это сменяет визг, скуление. Потом опять взлаивание. Воющие звуки «у-у-у-у-а-а» длились всего секунд шесть, не более. «Ну дает дед», — думаю я, беру сразу два ствола наизготовку и всматриваюсь во тьму. Приторно-сладкий запах падали шибает в нос. Ветер сменил направление? Да нет, вой по-прежнему идет в строну спящей под снегом и льдом реки.

…Матерый опять шел на дело. От козы и пары овец, что он успел притащить волчатам, остались рожки да ножки. Волчица его исчезла. Скорее всего, ее отравили какой-то гадостью. Матерому надо было чем-то кормить волчат. Ему нравилось после гибели волчицы приносить еду малышам из овчарни и издавать для них длительный, сложный вой, какой-то нежный, с успокаивающими нотками. Вдруг что-то подобное волк услышал на той стороне Оки. Прислушался и перешел на рысь. Возможно, это его «половинка» жива и просит о помощи? Притормозив на несколько секунд, волчара ответил. Скорость набрана быстро. Монастырская баранина жирная, хватило бы всем. И с разгона в прыжке летит серый на вой в овраг. Падает на что-то мягкое, податливое. Инстинктивно зубы впиваются в нечто. И вдруг следуют резкие удары по ушам, и челюсти разжимаются. В левый бок что-то впивается. Матерый рвет снег лапами и уходит, оставляя кровь…

Вой сменяется шумом в овраге. Стреляю туда картечью из обоих ружей по очереди. Боек, как ни странно, выдерживает, и я спускаюсь вниз посмотреть. Темно — хоть глаз выколи. Посему возвращаюсь за кобылой. Иначе трофей не достать. А Никитка, как ни кричал его, не откликается.

Галёрке приходится тяжело. Я везу на рассвете матерого с оскаленной пастью, застывшего, тяжелого, в санках. Мужики ждут у околицы. Одного сразу посылают за водкой. «Хорош!» — щупают, разглядывают мужики, бабы, ребятишки — вся деревня на улицу высыпала. И вдруг раздается: «А где ж Никита?!» Отвечаю, что слышал только вой во тьме, а его не видел. Внутри буерака, откуда я едва вытащил матерого, Никиты не было. Следы затянуло снегом. Ринулись на Вшивую Горку. Дом Никиты был на замке. Его, замок, только и поцеловали…

Так же, как и его деда когда-то, Никиту Никитовича, не нашли. Даже водолазов вызывали к полыньям. Кинологи с собаками из полиции были. Искали долго, но напрасно. Овчарки обнаружили лишь волчье логово…

Волков извели-таки. Впрочем, одного волчонка увез милиционер. Но иногда из леса, особенно в морозную ночь, раздается душераздира­ющий вой.
«Это наш Никитка шалит», — говорят местные жители и снимают шапки…