Фреза

Я шел не спеша по лесной дороге, прислушиваясь к различным шорохам и звукам. Дул промозглый осенний ветер. Врываясь в пространство просеки, он с шумом проносился в прореженный край чащи, слышался треск, а потом звук падающих сухих веток.

Нас было несколько человек. Мы блокировали дорогу и продвигались сообразно ходу загонщиков — их голоса все настойчивее напоминали о себе. Я то и дело оборачивался назад и посматривал на плотного мужчину в черном. На голове у него была вязаная шапочка, натянутая глубоко на глаза. В локте полусогнутой левой руки он держал ружье «горизонталку-ижевку», а правой повторял один и тот же жест — «иди, мол, не останавливайся».

Вот в лесу разными голосами залились собаки, видимо, натекли на след косули; тотчас смолкли загонщики, гон стал удаляться, а затем и вовсе стих.
Я услышал легкое покашливание, обернулся и увидел рядом соседа по номеру. Он показывал рукой в прогал кустарника и пытался что-то объяснить тихим простуженным голосом. Наконец, до меня дошло. Осенью он собирал здесь грибы и увидел стоящего лося с большими рогами. Тот минут пять смотрел на пришельца из другого мира, повернулся и лениво зашагал прочь. По лицу собеседника я понял: очень сожалеет. А был он тогда без ружья...

 — Мы не знакомы, — произнес он. Я представился.
— Фреза меня зовут, — назвался он и протянул большую ладонь с узловатыми пальцами, темную от загара, в которой тотчас утонула моя. Я ощутил крепкое рукопожатие. Ухнул выстрел, потом другой, мы оба напряглись, обратив все внимание в сторону, откуда стреляли. На просеке началось непонятное движение, затрещал мобильник, донеслись приглушенные голоса, к нам подходил охотник, который стоял впереди.
— Вы бы костер тут еще развели… так всю охоту прозеваете, — высказал он нам и, не останавливаясь, пошел дальше. В зимнем камуфляжном костюме, в такой же шапке с длинным козырьком, в очках в темной роговой оправе на большом носу, сгорбившийся, мужчина был похож на ворона.
— Мясник… на рынке стоит, чует нутром… — равнодушным тоном ответил Фреза. — Минут двадцать у нас есть, пока разделает козу, — заметив мое беспокойство, добавил, — мясник свое дело знает. «Откуда ему пришло в голову, что добыта коза, — подумал я, — ведь никто не обмолвился ни словом…»
— Если косули набегут, ты будешь стрелять? — Я объяснил, что лицензия уже закрыта, к чему нам «перестрел», лишние хлопоты… На что Фреза коротко буркнул:
— А я буду… — и заговорил вновь. — В семь утра вышли. Я два раза стрельнул, и два кабана лежат.
— Большой загон был? — спрашиваю, но Фреза не слышит моего вопроса. И только сейчас начинаю понимать, кто передо мной.
— Ружье под рукой висело. Кабаны шли по полю и стали. С двух стволов стрелял, с десяти метров. Смотрю, лежит один и другой, килограммов по сто тридцать. Бил картечью, даже не раскрылась в контейнере. А в другой раз кабаны шли на болота. Я самого здорового держу на мушке — подбежала ко мне лайка, садится у ног, потом — «гав!». Кабаны шмыг в болото! На фиг, говорю куму, ты эту шавку сюда привез? Кабан четко шел на меня. Ну что за подлость! Если в густом лесу кабан бежит, я тихо свищу. Он останавливается, ушами, как локаторами, слушает, откуда звук. В этот момент надо прицельно нажать на спусковой крючок. Однажды…

Я слушаю Фрезу и чувствую, как сладостно у него на душе, вижу, как искрятся глаза от воспоминаний, как хочется ему быстрее выговориться в такую, кстати, для него охотничью заминку — а вдруг сегодня не придется стрелять, а вдруг слава перепадет другому? А вдруг еще что-то, охота ведь всегда полна непредсказуемости.

— На поле были с кумом. Стемнело. До арки доехала газель, развернулась и назад. В канале воды по пояс. Стоим болтаем, на дворе темнотища… Слышу, что-то зашуршало. Включаю фару и вижу зад кабана. Трава раздвигается и тут же, как створки, закрывается. И нет кабана. Прошли вдоль канала. Кабаны рядом, нутром чую. Так и есть, после выстрела искал долго, по тропе прошел метров триста, вижу, свинья лежит на тропе, в два центнера. А до дороги километра три. Что делать? Веревкой зацепили и вдвоем тянули. Пока дошел до машины — на туфлях подошвы не осталось, один верх, подошвы загубились. За машиной надо идти еще километра два. Подъехал, давай вталкивать в багажник. «Не влезет», — говорит кум. «Толкай, влезет».

Домой приехали под утро. Талькой поднял, облупил. Кровища кругом, полная выварка кишок, мухи вьются. Моя вошла: «Вы что?! С ума сошли?!.»

— Костер распалите, а то, поди, сопли замерзли, — прервал Фрезу знакомый голос того же охотника в зимнем камуфляжном костюме и роговых очках, похожего на ворона. Он так же, как и в предыдущий раз, прошел, мимо нас быстрым шагом, не останавливаясь. При ходьбе большой нос его слегка подергивался.

Я не удержался, спросил своего знакомца, почему его зовут Фрезой. И тот рассказал, как работал фрезеровщиком на местном заводике, как на конкурсе «Лучший по профессии» занял первое место, потом поехал на республиканские соревнования и как там добился успехов. Появилась фотография в местной газете и о нем заговорили в городке.

— Спросят по фамилии — никто не знает. А скажут: «Фреза» — «О! Знаем, знаем!»

Он закинул за плечо ружьецо и рысью побежал к загонщикам. Торопливый бег его казался не по возрасту для шестидесятилетнего грузноватого человека.

…На этот раз мы дежурим с Фрезой в четвертом квартале. Все привычно. Кто чем занимался прежде — ради своей утехи, живота или поставок мяса на фронт, как сибиряк Донских с третьего легиона, тот и здесь подвержен этому ремеслу.

Вчера отстреляли пять кабанов. Два вепря повернули назад, но они еще вернутся, и мы их встретим. Иначе нельзя. Наш промысел — убивать зверей. Мы не имеем права пропустить. Там — другая территория, там вообще все по-другому. Убивать людей удел других.

На вышке сегодня Фреза, я внизу, отдыхаю. Сегодня его дежурство, и я знаю, как всегда, он отличится. В его руках Mannlicher с оптикой, несколько пачек патронов. Это не та ижевка-пукалка, с которой он духарил там. Пуля достойного калибра. Валит любого зверя.

А вот и первая жертва. Но что это? Свинья не свинья, черная, круглая… Как бочонок с обвислой спиной, пузо земли касается. Я представляю, как сосредоточен, напружинен сейчас Фреза. Как поглаживает он тонкую шейку ложи винтовки, как отпечатывается на его щеке вокруг правого глаза плямба от прижатого оптического прицела.

— Ну так что, Фреза? Чего медлишь? Стреляй, стреляй, пока «чушка» на тебя смотрит. Делов-то для тебя — завалить этого поросенка. Фреза! Ты, наверное, ждешь, пока она подойдет ближе: если пульнуть, то наверняка. Молодец! Все правильно. Для тебя ведь нет ничего невозможного.

Я сжимаюсь в комок, жду, но выстрела не слышу. Похоже, дело пахнет проколом. Что-то случилось с моим напарником. А за любой просчет нас по головке не погладят, неважно, на кого запишут этот промах. Бегу к вышке, молнией взлетаю наверх.

— Не поверишь, — говорит Фреза, — я не могу стрелять. Это моя домашняя свинья Кукла, я купил ее вот такой махонькой. Порода особая, вьетнамская, я заплатил за поросенка триста гривен.
— О чем ты, Фреза, уймись, о деньгах ли речь. — Я смотрю на Фрезу и не могу понять, тот ли передо мной сильный, волевой человек, месяцами пропадавший по ночам в лесу, на болотах? Как трясутся его крепкие узловатые пальцы, как перекошено лицо. Я никогда не видел его таким. — Ты что, дружище, успокойся, ради какой-то свинушки… и так расчувствовался, будто стрелять не твое призвание. У животных нет души, один щелчок, и дело сделано... Фреза, возьми себя в руки. Утром я видел «мясника», ну того, в роговых очках, похожего на ворона, он в отличной форме, не чета тебе. Что с тобой происходит? Если свинья успеет добежать до пролеска и скрыться, ее не достать… Бей же!
— Как я могу стрелять?! Дочка в ней души не чает. Кукла, как член семьи, ты это понимаешь? Она, как человек, только говорить не умеет.
— Понимаю, Фреза, вернее, начинаю понимать... Но, Фреза, это в тебе всколыхнулось что-то от той жизни. Где люди поедом жрут ближних и очеловечивают своих животных. Ставят им памятники, оставляют завещания на миллионы, чего нам с тобой и не снилось. Вот тебя и повело. Тебя, застрелившего и разделавшего не одну сотню диких свиней. Если бы я не видел, как ты раскис, клянусь, я не поверил бы.
Но Фреза не слышит. Он опустил голову, вздрагивая плечами, карабин сиротливо стоит в углу.

Еще миг, и будет поздно. Вот свинья остановилась, повернула голову с торчащими ушами в нашу сторону. Фреза продолжает всхлипывать. Я хватаю карабин, выцеливаю под лопатку упитанной свинки и плавно нажимаю на спусковой крючок; слышу, как пуля ударяется в мягкие ткани, визг, бросок, несколько метров на потерю оставшейся энергии и… предсмертная агония.

— Что ты делаешь?! Сволочь, как ты мог?! — Фреза тормошит, бьет меня своей грубой тяжелой рукой по лицу.
...Открываю глаза, приседаю на кровати. В окно пробивается бледный свет.
— Фреза… свинья вьетнамской породы… — говорю вслух. Чувствую, как на лице появляется глупая улыбка, наконец, приятная легкость наполняет мое тело.

Рассказать Фрезе — не поверит.