После Михайлова дня резко заосеняло, прошел зазимок.
Мы приободрились, надеясь, что со снегом и морозами наши охотничьи дела поправятся, и с нетерпением ждали обещанную лицензию на отстрел кабана.
Среди моих хороших знакомых были Сашка Балабан и Василий Маврок.
С ними начинал я охотиться на пушного зверя в яблоневом заброшенном саду. Маврок сбрасывал с выжлеца Полкана поводок, и тот, чувствуя свободу, резвясь, стучал лапами по стылой земле, пробегал вперед, назад, вытягивал свое мощное тело, наконец прихватывал запах и уходил в поиск.
Случалось, на первом или втором круге заяц попадал под выстрел. Пока обсуждали работу гончака, вновь раздавался заливистый голос Полкана. На этот раз тот гонял косулю в ближнем пролеске, и мы садились под деревом перекусить.
— Вот ты мне скажи, можно ли положить картечью вепря под триста килограммов с шестидесяти метров? — обращался Балабан к Василию и тут же уверял, что именно таким образом он добыл двух кабанов.
Маврок, одним ухом слушая свою собаку и подсмеиваясь, называл сказанное чистым вымыслом, чем приводил Сашку чуть ли не в бешенство. Были и другие причины для взаимных подколок и претензий у приятелей, вызванные чьей-то оплошностью.
Читайте материал "С лайкой на медведя: почему не все лайки становятся медвежатницами"
Сашка Балабан был из тех мужиков, про которых говорят: мухи не обидит. Но стоило ему выпить (а пил он практически каждый день), и нет прежнего Сашки, как подменяли человека.
Две подруги — охота и выпивка — тесно уживались в нем и в полной мере характеризовали этого в общем-то незловредного мужика.
Балабан знал охотничьи угодья, где мы полевали, лучше своего кармана. И никто другой не мог так точно выставить зверя на стрелков, как он. Охотились мы обычно гаем, что несколько отличается от традиционного многолюдного и шумного загона. Добычливость здесь во многом зависит от старшего загонщика.
Вот тут-то и выручал Сашка Балабан, за которым закрепилась слава первого охотника на деревне. Василий Маврок был прямой противоположностью Балабану не только внешностью (кряжистый, круглолицый, он выгодно отличался от долговязого Сашки), но и внутренним устройством и отношением к жизни.
Еще в армии Маврок пристрастился к стрельбе, исполняя обязанности начальника полкового тира, там-то и «дошел до степеней известных».
В тот день охота на кабанов не заладилась, звери будто вымерли, хотя во влажных местах, на остатках снега изредка встречались отпечатки следов, обрамленные ошметьями грязи. Свиньи чуяли приближение опасности и уходили по неизвестным нам переходам, оставляя резкий запах. Собак с нами не было.
Время неумолимо уходило, усиливая разочарование. Над Быковней небо затянуло мглой, ветер кружил снежинки. Пахло снегом, хвоей, подгнившими листьями. Впереди идущая машина взревела, прибавив обороты и выбросив тугую порцию газа из выхлопной трубы, медленно выползла из жирного месива грязи и снега в глубокой колее, остановилась, и вслед за ней замер весь «кортеж».
Егерь увидел свежий переход: свиньи перебрались через канал в другой массив леса. Все вышли, молча стояли в ожидании, с особым почтением, снизу вверх, смотрели на Балабана. Наступил его звездный час.
Читайте материал "Ковер из медвежьей шкуры - знатный трофей"
Но он, набросив на себя деловой вид, разговаривал с егерем, стоя на угорчике, кивал головой, с чем-то соглашаясь, а сам буравил глазами чащобу и уже находился в ней.
— Вполголоса, вполголоса! — тихо напутствовал он трех загонщиков, и те скрылись за деревьями...
Второпях разошлись по дороге на номера. В нескольких метрах от меня стал егерь. От него дорога резко уходила вправо, закрывая обзор чапыгой, за спиной изгибом пролегла нитка канала, покрытая водянистым льдом.
Время, казалось, остановилось, не слышалось привычных звуков, по которым отслеживался ход загонной охоты. Две вороны резвились в воздухе. Одна, набрав высоту, камнем падала вниз.
Сцепляясь, они пикировали, но, не долетев до земли, пластали крыльями, взмывая в воздухе и опережая друг друга.
Наконец я услышал: «Гоп-гоп!» Сдавленный голос повторился, подобное донеслось и по центру,
из глубины леса, а сам лес будто натужился, потемнел от сумрачного неба. Вот оно, началось!
Если зверь обложен, у него есть выбор: бежать от криков в тишину леса, где с ружьями стоим мы и где ждет верная смерть, или, поборов страх, броситься навстречу ненавистным крикам — там шансов спастись больше. Сколько раз был свидетелем...
К дороге приближался первый загонщик, и это был плохой знак. Но грянул выстрел. Я видел, как качнулся телом егерь, приставив к плечу многозарядку. Так и стоял, словно уснул, потом медленно опустил ружье. Прогремел еще один выстрел, раздался чей-то мат, и все стихло.
— Во рту были кабаны, во рту! — издавал у чапыжника вопли Сашка Балабан, поворачиваясь то влево, то вправо.
Тозовка сползала с его плеча, Сашка нервным движением определял ее на прежнее место, но ружье тут же падало вниз, будто сопротивляясь настроению своего взвинченного хозяина. Егерь Гапоненко, опухший, с подорванным здоровьем после вечернего возлияния, уставший от охотников и их претензий («С какой стати нам дают лицензию в последнюю очередь?»), молча щурился.
На его мясистом обветренном лице и толстой шее резко обозначились глубокие морщины. Каждый по-своему переживал неудачу, не обращая внимания на вышедшее вдруг из-за туч яркое солнце, залившее светом деревья, низину канала, пробитую кабанами синеющую дорожку воды с плавающими кусочками льда.
Начали обсуждать причины провальной загонки.
— Сколько было кабанов?
— Три. По своему следу не пошли.
— Понятно, здесь низина, переход лучший. А может, все-таки подранок?
— Какой там подранок! Ты бы видел, как они сиганули по воде, как наверх забрались!
Свиньи проскочили именно в том месте, где и предполагали Сашка Балабан с егерем и куда стал на номер Маврок, лучший стрелок. Он находился сейчас поодаль остальных, и даже в его фигуре была заметна сильнейшая удрученность. Окаменевшее лицо ожило, когда на грубую реплику Балабана он хотел возразить.
Читайте материал "В Госдуме прошло заседание согласительной комиссии по притравке животных"
Раскрыл было рот, обнажив ровный ряд белых зубов, но промолчал, весь скукожился, уставившись в сторону пролеска, будто вновь ждал выбегающих оттуда кабанов, готовый разрядить свое ружье. Но вот он выпрямился, сорвал с головы шапку и с размаху бросил ее на дорогу:
— Ну не мог я промазать, не мог! — крикнул с отчаянием он, доказывая свою правоту уже не Балабану, а себе самому. — Мужики, я же видел, как…
— Жарили печенку на сковороде…
— Что-то в этом роде, — чуть ли не плачущим голосом проговорил Маврок.
— Ну, если печенку видел, то дохлый номер, стрелять надо без уверенности, что убил.
— Может, и не промазал. Только покажите нам тушу кабана, будьте любезны, — ехидно заметил успокоившийся и отчего-то повеселевший Балабан.
— Надо все-таки пройти, что бы там ни было, — предложил егерь.
Начали возражать: мол, скоро стемнеет, пустая трата времени, да и как перебраться на ту сторону?..
— Там осину ветром повалило. Высоковато, правда, но если захотеть…
Захотели. Я молча наблюдал, как маленькими шажками передвигались по толстому бревну охотники, как изгибались их тела, как руки судорожно хватали ветки осины.
— Ты со мной? — спросил Балабан.
Я поплелся за ним. Твердь лесной дороги сменила подтаявшая за день пахота, ноги вязли в густом черноземе, с каждым шагом утяжеляя сапоги, я едва поспевал за Сашкой.
— Ты думаешь, там что-то есть? — спросил он на ходу безразличным голосом. — Дырка от бублика. В рот положил, в рот, я сделал все как надо.
Мы уже шли лесом, направляясь на голоса охотников. Те, столпившись, что-то живо обсуждали. Мужчина, горделиво приосанившись, расточал благодушную улыбку. В нем трудно было узнать Маврока.
А в центре круга на выдубленных дождем и снегом дубовых листьях лежал здоровенный вепрь бурого цвета с торчащими клыками, и каждый, глядя на него, не мог понять, как удалось животному, пораженному двумя пулями, на что указывали два входных отверстия с жирными багровыми пятнами на шерсти, перемахнуть такую переправу.
Последний рывок был для него решающим: человек оказался хитрее и удачливее. Только на время отвернулся от нас фарт и тут же захлестнул другой волной — радостными ахами, уважительными взглядами на главного загонщика и стрелка.
— С полем! — не сдерживая улыбку, проговорил я, стаскивая перчатку.
С какой-то детской отзывчивостью Маврок протянул свою ладонь. Балабан, насупившись, тоже уставился на лежачего кабана, и трудно было понять, что происходит в его душе:
— Два года за ним гонялся, — наконец вымолвил он. — На кровях, хлопцы, на кровях!
Непьющий Маврок то ли с особым пиететом относился к давней охотничьей традиции, то ли тренировал силу воли, но каждый раз, собираясь на охоту, не забывал положить в рюкзак бутылку хорошей водки. Балабан знал о «запаске» в известном ему рюкзаке.
— Какой разговор?! — засуетился Василий, ища глазами рюкзак у дуба с подпертыми и висячими на сучьях ружьями.
Бутылка тут же была извлечена из рюкзака, и пошла по кругу чарка.
— Так, хлопцы, времени нет, — Сашка задрал край куртки, расчехляя и доставая нож, и все знали, что освежевать тушу сноровистей, быстрее и чище Балабана никто не сможет.
А потом была приготовлена печенка на огромной дореволюционной медной сковороде, доставшейся Балабану от бабки. Во дворике помолодевшего новой крышей дома доходил, томился в казане шулюм.
Чья-то заботливая рука вовремя выдергивала из костра полешки, дабы укротить жар, и уже была дана команда «Садимся!». Свалив в кучу одежду, несмело усаживались на длинные лавки охотники, тут же внесли шипящую сковороду.
Читайте материал "Крупный пескарь живет в озерах"
Все не отводили от нее глаз, и у всех на лицах была какая-то непонятная робость, стеснительность, сосредоточенность, будто сейчас предстояло пройти и пережить еще один загон, и на этот раз действительно последний.
И только Сашка Балабан светился, приговаривая, когда наливал в стакан Маврока кока-колу:
— Вот это стрелок, вот это снайпер! Вот это я понимаю!
На что Маврок щедро расточал улыбку:
— Та чего там! Если бы не ты, Сашко…
Комментарии (0)