Последний кордон

Изучение истории необходимо для того, чтобы не повторять ошибок. Лето 2010 года, доставившее жителям европейской части России немало трудностей и неожиданных забот, показало, что гарантия защищенности лесов в большой мере зависит от социальной защищенности, живущих в них людей.

 

 

 

• Хроника событий и реалии сегодняшнего дня

Их жилище в глубине Мещерских лесов не вспыхнуло, не загорелось и не сгорело летом 2010 года лишь по большой случайности. Такие случайности, как и засухи, происходят по статистике раз в пятьдесят лет. Лето раскалило окрестности, угрожая катастрофой областного масштаба.

Вспыхивали и горели новые и новые участки лесных угодий Рязанского края. Горели уже не один день, вызывая худшие опасения. И на Галовановской даче - когда-то главном производителе леса в эти местах. И на Павловском лесничестве, где лесники уже давно не живут, а предприимчивый Артур, перебравшись на живописную лужайку из областного центра, устроил охотхозяйство для еще более предприимчивых.

И в Кудоме, где осталось всего семь домов, а в прошлом было многолюдно, работала пекарня и магазин, пестрело развешанным на веревках выстиранным бельем, зеленело огородами, сверкало нанизанными на жерди плетней отмытыми стеклянными банками из под молока.

Пройди огонь еще каких-нибудь пять-шесть километров и спастись двум душам и нехитрому хозяйству кордона Глубокий, состоящему из трех козочек, полдюжины курей, домашнего кота, да вислоухого щенка по имени Дружок - не удалось бы. Слава богу, беды не случилось. Помогли подоспевшие пожарные команды, сорвавшие своими решительными дей-ствиями дальнейшее продвижение огненного вала.

Все, кого приютили эти леса в прошлом и нынешнем, живя в летние месяцы как на пороховой бочке, осознанно воспринимали цену своего права на жизнь, не питая пустых иллюзий. Возгорания торфяников и лесов случались всегда, наводя ужасы и подвергая проверке бдительность жителей. Готовность защитить себя, отстаивая пяди и крохи не отличающейся плодородием земли, родившиеся здесь впитывали с материнским молоком. Возникающий в очередной раз огненный очаг обнаруживался и устранялся дружно всем крестьянским миром, покуда этот мир существовал.

На смену прошлым реалиям пришли нынешние, проявившись в резком сокращении местных производств и, как следствие, численности населения. Знайте: те, кого вам доведется повстречать на лесных дорогах, полянах и берегах, круглогодично в этих местах сегодня не живут, а наведываются ради проведения своего досуга.

Единицы трудятся вахтовым методом на лесозаготовках. Почти не осталось в здешних местах поселений. Их значимость и численность не идут в сравнение с прежними. А еще, кажется, недавно были совхозы и лесхозы. Не стало кордонов, оберегавших десятилетиями лесные пространства. Не живет никто уже и на известном когда-то кордоне “273”, описанном К.Г. Паустовским в одноименном рассказе. Не “горит по вечерам свет в его оконцах”...

Никто не листает “толстый календарь, не напевает тихонько, покачиваясь, обнявшись на скамье около русской печки…” На воротах, ограждающих территорию, ржавеет внушительных размеров навесной замок, словно указывая забредшим путникам: - Ступайте своей дорогой, никого из прежних хозяев вы тут уже не сыщите. Ушли в безвозвратность литературные персонажи и былые времена…

Не встретить на лесных тропинках вздымщиков-смолокуров, некогда собиравших янтарные соки сосновых стволов. Сошла на “нет” пропахшая смоляным духом, “что и комар не подлетал близко”, их бесшабашная братия. Из приезжающих в положенный сезон рыбаков и охотников, не каждый ответит, спроси его ради интереса: - Кто такие вздымщики, чем они прославили себя, промышляя по обе стороны причудливо петляющего по Мещерским лесам русла реки Пры?

А труженики эти, не зная устали, зарабатывали свой нелегкий хлеб, бороздя пространства и вдоль, и поперек спелых сосновых боров. Их не хитрая на первый взгляд работа состояла в том, чтобы, сделав надрез коры у комля, подставить под него приемник в виде жестяного конуса, своевременно проверять и сдавать на приемный пункт по мере их наполнения смолой, называемой на профессиональном языке живицей.

Из нее потом и скипидар, и прочие химикаты для народного хозяйства и оборонной промышленности производили. Необходимость их почти ежедневного пребывания в лесу обеспечивала пригляд от случайного загорания. Мало чего осталось от тех боров…

А от вздымщиков, направляемых отбывать повинность “на химию” по разнарядке исправительных учреждений развитого социализма - и вовсе. Нет-нет, да и зацепит подошва пешехода, чудом сохранившийся под слоем слежавшихся иголок, рассыпающийся от прикосновения проржавевший конусок, предназначаемый для сбора смолы.

Это потом уже их стали для экономии жести делать из полиэтилена, но и он не выдерживал воздействия дождей и снега. Зарубцевались с годами, затекли смолой то там, то здесь сохранившиеся до сего дня замысловатые отметины, напоминающие оперения стрел, выпущенных на волю ловкой рукой. Идешь тропинкой по краю леса, увидишь и вспомнишь про то, что было привычным делом, кажется, еще совсем недавно...

Ни пастухов, ни телят с коровами на берегах реки Пры сегодня не увидеть. А в прежние годы встретить их здесь не составляло труда. Пойменные заливные луга с протоками и озерами, протянувшимися вдоль русла создавали для молочного животноводства исключительные условия.

Все лето стада, как только спадали весенние воды и подсыхала почва, кормились на сочных выпасах, набирая вес. Поодаль обитали и пастухи, устраивая ночлег в фанерных сарайках и шалашах расставленных над речными омутами. До восьмидесятых годов прошлого столетия в деревне Кидусово был молокозавод и ферма, славившаяся своими удоями. Жизнь кипела и спорилась.

К августу луга выкашивались, уставляясь вереницами стогов. Теперь здесь обезлюдившие зарастающие бесконтрольные пространства, как и во многих уголках нашей обширной, да видит бог, не очень успешно процветающей Родины.

Без людей, с помощью одних лишь приборов и средств воздушного наблюдения, даже там, где таковые имеются, успешно вести противопожарный контроль и бороться с ними на стадии возникновения, как показала практика в этих местах, не удается. Вероятность же возгорания в сухое лето, напротив, резко выросла из-за возросшей доступности этих мест и большого числа посетителей, не сильно обеспокоенных тем, что останется после них.

• Спасительное озеро

Тем не менее, обезлюдившей пустыней Мещерский край не стал. Остались люди, не молодежь, но и не одни старики с дачниками. Они нуждались и надеялись на спасение.

Почти у каждого лесопункта, деревеньки или поселения целевого назначения, разбро-санных в окружающем их здешнем лесном океане имелось свое озерцо. В иные лета определять непривычному глазу прикладное их значение и на ум не приходило. Но не ради карасей откапывались эти хранилища водных резервов. Уж очень жарким оказалось лето. Пересохли те озерца! А если где и сохранились - так были выкачаны до дна брезентовыми рукавами огнеборцев. Сохранилось лишь на Глубоком.

Притулилось в кустарниках меж дубов на краю поляны и сыграло в той истории уж очень значимую роль. Из его заросших кувшинками заводей “УРАЛ”-ы пожарной команды закачивали в недра своих цистерн нагревшуюся за день коричневую, но вполне прозрачную воду. Чтобы, отъехав в глубь лесов, устремиться не сбавляя хода, к эпицентрам огня и людского горя. А потом, не мешкая, выплеснуть ее там, где горело, в надежде отстоять и спасти еще не сгоревшее.

Не было это озеро, давшее название кордону ни глубоким, несмотря на благозвучность своего имени, ни тем более, широким. Не значилось на картах даже крупного масштаба. Уходило одним своим краем в сумрачные березняки и осинники, а другим открывалось светлому простору обширных распахнувшихся в этом лесном краю Барановых лугов.

Опорожненные цистерны подъезжали круглосуточно к его низкому берегу. Один за другим вставали в очередь и “пили” не успевавшую остывать за ночь воду ненасытно в надежде утолить накопившуюся жажду. Случилось чудо, воды хватило всем осталось для щурят с карасями и лягушками. Что-то в окрестностях сгорело, что-то уберегли. К концу августа пожары пошли на убыль.

• Дмитрий и Нюра

Дмитрий Андреевич и Анна Петровна Клобковы живут на кордоне “Глубокий” с 1963 года. В уже далеком прошлом он лесник, а она член его бригады. Единственный. О событиях того лета они вспоминают, так и не освободившись до конца от пережитого страха.

- Мы ведь на краю смерти стояли, Николаич! - Торопились они на два голоса выплеснуть мне, едва я открыл дверь своей автомашины, доехав, наконец, до кордона, заготовленные для такого случая вперемешку со слезой накопившиеся переживания. - Задуй ветерок, и жизни нашей пришел бы конец: начался бы верховой. Его не остановишь! От него спасения нет. Куды ветер - туды и пламя. Верховой - страшней всего на свете! Человек над ним не властен! Как его остановишь!? Верховой - это погибель! Так что, могли с тобой не свидеться вовсе…

-Ты должен помнить, Сергей, в прошлом дорога мимо самого нашего дома к “старому” мосту на Пру проходила. Нужда заставь - весточку о себе можно было на волю послать в “любую минуту”: какая-нибудь за день нет-нет, да и прошмыгнет мимо нас автомобилька.

А как “новый” построили у Красненького в восьмидесятые, мы в отрыве от прежней жизни остались: машины нас с той поры стороной обходят. Куды нам деться из свово тупика! В любое лето пожар для нас - главная из напастей.

Комары в июне да оводы на покосе не так страшны, как лесной пожар! Если загорит - может, и успеешь позвать на помощь... Да крика тваво кто услышит! Тайга же кругом! Небось и сам знаешь не хуже маво. А загорится, так будет гореть, пока не выгорит подчистую все, что может гореть в округе. Один черный песок, обугленные дерева и пепел с нашими косточками пожар оставит!

- Жарить начало в энто лето с самого июня. Канавы, через которые прошлыми годами было не перебраться, по само дно опростались. Лягушки разбежались в разны сторны, какие еще прыгать могли. Хоть бы один дождишко за все лето! На десятки верст, что ни есть иссохшийся лес! Наступишь - хрустит под ногою! Упади искра из выхлопной трубы - вот те и пожар! Чиркать спичкой не надо: чихни погромче - загорит! А загорело б - кто нас выручать сюда пришел бы! Кому мы нужны с бабкою моею?! Не спастись нам было! Не спастись, говорю тебе официально! Бежать некуда. Куды побежишь?! Если только в луга. А там трава. Как в восьмидесятых косить перестали, вымахала в рост человеческий! По ней не уйти далеко: в кочках ноги поломашь. Река не выручит, все одно задохнешься в дыму. Широка ли она наша река? Отбегали мы свое! Ни машины у нас, чтоб от огня бегать! Ни телеги, ни лошадки как в прошлые годы! Бомжи мы ноне, прости господи! Не заступиться за нас некому, не помочь. Подмоги мы и в прежней жизни не особо ждали. Где ей взяться, раз вдали от остальных живем! На себя надеялись, как всегда бывало. Только тогда сил у нас побольше было, чем ноне.

- Все горело вокруг нас! – Вторила мужу тетя Нюра. - Заревом светило! “Сам-то”- велел мне, что было в доме ценное собрать в узел. Что б в случае чего от огня уберечь. С остальным пришлось бы проститься. А как простишься – оно не даром, чай, давалось! Всю жизнь своим трудом! А козочек наших как спасать стали бы?! А Дружка?! Он же дите сущее, ему месяц от роду: и кот норовит его лапой обидеть, и петух клювом спробовать! Как нам их спасать, если у самих не было надежд на спасение!

Узел складаю, а у самой слезы градом брызжут. Молитвы читала! Жизнь с самых детских лет прошла передо мною заново! Страхов с Митрием Андреечем натерпелись теми днями по самый край. У него от волнений еще сильнее с желудком обострилось. Не спал ночами. И я от дыма просыпалась кажный час. Господь про нас не забыл, выручил и на этот раз. Нюра крестится торопливо, посылая благодарности заступнику и отходит с ведерком под навес подпертого слегой сеновала доить козочек.

• Заложники судьбы и керосиновой лампы

Не помню случая, когда бы дорогие моему сердцу обитатели “Глубокого” падали духом. Их душевная стойкость не раз и не два, почти за сорок лет нашего знакомства, была мне образцом и примером достойного отношения к жизни.

Опытом по воспитанию навыков “дорожить тем, что имеешь и обходиться малым в условиях предельной ограниченности всех жизненных ресурсов” они могли бы поделиться с дипломированными исследователями от социологии и психоанализа.

Дело в том, что в 21 веке, находясь в двух километрах от ближайшего ЛЭП-а, кордон Глубокий до сего дня все еще не подключен к ней! Ответственные за электрификацию района, верстая планы и сметы, не разглядели за деревьями двух жителей, не один десяток лет верой и правдой служивших порученному делу и заботившихся о лесах.

Они заботились, а о них - позабыли: не такое случалось в нашем отечестве. Велика ли беда на фоне прочих масштабностей освоения края? Когда бы о деревне или поселке “обесточенном” шла речь - а тут всего-то две души - есть ли повод вести разговоры?! Так про них и забыли еще в прошлом веке, да видно навсегда…

Сосняки, которые они сажали в разные годы, выхаживая капризные саженцы, как своих деток, а потом стерегли от огня и делали плановые вырубки, горят на солнце, радуя глаз. Дух тех, кто божился и клялся, поднимая граненые стаканы за хозяйский счет подсобить в “их деле”, давно простыл. Дмитрий с Нюрой устали ждать, не надеются, но были бы очень рады…Век короток, надо торопиться. Только кто станет? Как выяснилось, ни на чьем балансе кордон не значится уже который год.

А пока на “Глубоком”, как и сорок лет назад, по вечерам зажигают керосиновую лампу, окончательно потеряв надежду на “лампочку Ильича”, на телевизор, и на электропилу. Попробуй, обойдись, живя в лесу, без цепной пилы!

Насчет лампы, впрочем, хозяин дома спокоен: водители пожарных автомашин сообща порешили - за приветливость и гостеприимство оставить обитателям Глубокого памятный подарок и отлили, не глядя, бочку соляра. Они его с той поры за неимением керосина заливают в свои лампы, запаливая фитили.

• Не верь, не бойся, не проси и… не опускай руки

Они коротают свой век, смирившись с превратностями судьбы. Не помню случая, чтобы Дмитрий Андреевич и тетя Нюра жаловались на нее и выпавший жребий. Не было такого, чтобы просили меня настоятельно о чем-либо, что могло бы облегчить их существование. А уж когда и возникала просьба, вызванная обстоятельством особой значимости, делали это, смущаясь и стыдясь своей слабости, обеспокоенные причиненными неудобствами. Но минувшее лето стало для них не только поводом самой решительной борьбы за спасение, но и пониманием угнетающей незащищенности от внешних обстоятельств.

- Нам не в новость выживать. Мы привычные. Всей жизнью своей приучены с детства. Это в Москве пенсионерам нет - нет, да и подбросят. Про нас забыли еще при Советской власти. А ноне - никакой! От кого нам ждать помощи? Раньше хоть покрепче здоровьем были. Болезней не знали. Силы не истратились.

Ушли те времена. Мне за восемьдесят, да и Анна Петровна не шибко от меня отстала. Помру я, и ее конец не будет долгим! Со мной ей - не всяк день легко. Бывает, что заспорим. Как без этого! Кажный день в согласье не прожить: какой - никакой дележ мнений, а приключается меж нами регулярно… Я крутой, но справедливый! Небось, хорошо меня изучил за столько лет. Даже очень могу возникнуть, коль будет на то причина! Давеча разборка между нами вышла…

Так она мне ноту протеста объявила! “Инпичмент”, твою мать! Где такие слова бабка моя сыскать умудрилась: газету мы раз в месяц получаем! Смекаю я, что со мной ей все ж привольней. А одной не прожить! Каково ей одной! Покуда мы живы, хоть вопрос этот не к тебе вовсе, хочу спросить и ответ услышать.

Разве не полагается нам за наш труд прежний хоть какая заслуга, акрамя пенсии, которой лишь на хлеб и хватит, если экономно расходовать? Как нам выстоять в своей глуши одиноким и состаренным?! В деревнях окрестных остались старики, как и мы, не дворянского сословия, но туда асфальт подведен, магазин с продуктами имеется, машины из городу кажный день подъезжают.

А мы один на один с волками тута. Хлеб, если кто из приезжих по милости захватит - так и то за счастье принимаем! Сухари сушим и храним. На худой день у хозяйки мешок муки припасен. В прошлые годы, ты помнишь, было ружьишко. Без мясного не сидели. А теперь силы не те стали, и глаз притупился. Вишь какие линзы ношу для зоркости. С голоду, конечно, не помрем! Но кажная жизнь имеет свой конец. Наша тоже.

Таперича уж не много осталось. Позарастет на Глубоком травой да сосняками как на “Красненьком”. И в голову не придет прохожему, что тута люди когда-то жили. А пока вот живем, из мертвых воскреснув. Озеру своим спасеньем обязанные, родникам и болотам его питающим. Господу богу. Да пожарникам из Белорусской республики приехавших нас спасать по найму, али какому еще, шут их там разберет, почину.

В продолжавшемся нашем разговоре они чувствовали себя участниками событий вселенского масштаба. Радовались и хмурились, вспоминая пережитое, по-детски, простодушно с доверчивой надеждой в свои недетские годы, что самое страшное позади. Что они спасены и ничто им, отныне, не угрожает. Они продолжали ощущать себя виновниками свершившегося чуда.

Им хотелось и дальше, уж раз так вышло, пребывая в центре внимания, разделить свое счастье с окружающим миром. В робкой надежде, что он услышит, как колотятся их переполненные нерастраченным задором и, до этого не знавшие покоя, сердца.

Я слушал их, не утруждаясь, не перебивая ни жестом, ни взглядом, помогая выговориться. Смеялся и печалился в такт. Понимал, кажется, что эта их непривычная взволнованность была и отголоском еще не зарубцевавшейся душевной травмы, и обретенным правом ощутить себя божьими избранниками, пожалованными его щедрым вниманием в спасении и заступничестве.

Ответом на вопрос, важный для каждого из нас: “Достойно ли ты живешь, какой оставишь след, какую оценку и благодарность заслужишь? ”Жаркое” лето стало для них проверкой. Еще одним испытанием судьбы…

Простим же им их чудачества: так ли много разнообразий и житейских радостей познали они в своих жизнях? Так ли уж часто была она щедрой к ним - ее праведникам?…

• Как доживать остаток жизни

Я знал их не один год еще с тех времен, как увидел в первый раз, а сам был молод. Кажется, это было летом 1971 года. Всякий раз, приехав к ним, я ис-пытывал состояние пришельца с другой планеты - столь рази-тельно отличались миры, в которых мы жили: они в своем лесу, я - в Москве. С любопытством вслушиваясь в их, не очень понятные поначалу рассуждения, я пости-гал основы жизнеустройства на кордоне и в окрестных селах, как и своего собственного, впрочем.

В эту осень, сменившую жаркое лето, я был на кордоне не первым, приезжавшим из города. А потому, тема “про пожар” была “перетерта” с другими, успевшими побывать здесь до меня. Дядя Митя с тетей Нюрой по которому разу “вспоминали” подробности, не желая упустить их самой малости. Наша беседа, начавшаяся, по заведенному правилу, на крыльце переместилась плавно и непринужденно за кухонный стол в прихожую поближе к сковороде с жареной картошкой с грибами, черному хлебу и огненным напиткам.

Чего мы только не обсуждали за этим столом в своих разговорах! Однако, вновь и вновь, неотступно возвращались к самому важному для них. К тому, что было в их прошлом, составляло смысл сегодняшнего, смутно просматривалось в завтрашнем дне и сводилось к одному всего лишь вопросу, ответ на который был, отнюдь, не прост: Как доживать остаток жизни?! Ответ, при всей кажущейся простоте, был не простым и становился с каждым месяцем и годом все более затруднительным…

За столько лет, прожитых вдвоем в лесу, они научились лучше иных быть реалистами. Защищаться от напастей и бед. Не рассчитывать на милости природы и подарки судьбы. Облегчать в нескончаемых трудах свои души от расстройств и недомоганий. Проявлять терпение и монашеский аскетизм. Поддерживать в себе уверенность, что у их детей все и дальше будет идти своим чередом, складываясь, по крайней мере, не хуже, чем шло до этого. Надеяться, что всевышний не оставит их без своей заботы и Юра с Тамарой - давно живущие вдали от родителей, когда придет их час, проводят отца с матерью в последний путь достойно...

• Последние из “могикан” могут оказаться последними

Такой чрезвычайной обстановки Мещера не знала с лета 1972 года. Не столь тяжелыми, по сравнению с нынешними, были тогдашние последствия. Масштабы горевшего и сгоревшего были значительно меньше. В те годы многое в системе лесоустройства было в этих местах иным.

Конечно же, и тогда не обходилось без трудностей и проблем. Но для этого она и была организована. Служба решала возникающие проблемы! Она была эффективна для своего времени уже тем, что была. Ее авторитет поддерживался словом и делом. У нее были фонды, штатная численность сотрудников, пусть не богатый, но запас транспортных средств и инструментария, ремонтная база, запас ГСМ.

Структурно все от ее руководителей до рабочих относились к районным лесничествам. Сотрудникам выплачивалось жалованье, позволявшее в режиме всеобщей дефицитной сдержанности тех лет, уверенно сводить концы с концами, а что-то отложить и на “черный” день. Они обеспечивались форменной и рабочей одеждой работников леса, а так же обувью, заметно оберегавшей от лишних трат домашний бюджет.

Придавалось большое значение политико-воспитательной работе и трудовой дисциплине сотрудников. Проводились выездные производственные и партийные собрания, практиковались мероприятия по обмену опытом. Главным звеном структуры были лесники, живущие на кордонах.

Вспоминается давний воскресный, кажется, день, когда дядя Митя, встав спозаранку, торжественно извлек из глубин просторного шифанера заветную вешалку с амуницией и аккуратно, прикрыв лоскутком суконки, принялся начищать толченным кирпичом золотистые пуговицы черной тужурки с дубовыми листочками на зеленых петлицах.

Ответственный церемониал завершился тем, что, поправив в последний раз перед зеркалом фуражку и сбрызнув себя тройным одеколоном, он отъезжал незамедлительно в тот же день за шестьдесят километров в Спаск-Рязанский на собрание партийной ячейки. Специально по этому случаю, администрация района присылала за ним и попутными партийцами “не убиваемый” на тех дорогах бортовой ГАЗ-63 с деревянными лавками в кузове.

Вернуться домой засветло ему не пришлось... Он объявился лишь под утро, насквозь промокшим и наполовину живым от жестокой качки, вызванной размытой ливневыми дождями дороги и осознания исторической важности тезисов партии к ее очередному съезду. Он так и уснул накрепко, присев на крыльце на какую то минуту, не притронувшись к разогретому услужливой Нюриной рукой завтраку и заботливо налитой чаркой.

Были кордоны, оснащенные, пусть примитивной, но радиосвязью с центром. Был кордон Платунина и Красинского (“Красенький” в сегодняшнем обиходе), был “Кормилец”. Все они стояли на вахте благополучия лесов, приняв на себя полную меру ответственности и прав за них. Это понятие включало обширный комплекс очень конкретных действий, направленных на сохранность их от порубок, воспроизводство, обеспечение и поддержание пожарной безопасности.

В сегодняшнем обществе переизбыток прагматизма: выгодно или не выгодно с материальной точки зрения то или иное деяние? А тогда, польза делу и ответственность за него были главными аргументами. Надлежащий порядок вещей обеспечивался исключительно ручным трудом лесников в очень непростой, с точки зрения возможности выживания обстановке, мало подкрепленной какой-либо материальной заинтересованностью.

Жизнь на кордоне (а не в совхозном миру) предполагала неизбежную необходимость трудиться, в межсезонье и летом. И короткими зимними днями. А помимо этого работать ежедневно в своем хозяйстве. “Уйти” из села на кордон мечтали не многие. Что станешь делать в лесной избушке, когда заноют зубы, что хоть на стенку лезь? А если аппендицит? А сердечный приступ? Ни телефона, ни рации, ни голубиной почты!
- Болезни? Каки-таки болезни? Болеть мы себе не позволяли! Прививка у нас с Анной Петровной от хворей и недугов! На все годы вперед! Это у вас там неотложки и полуклиники! Мы лекаря - отродясь не видали, а теперь уж - не увидим вовсе!

В селе асфальт, а здесь бездорожье. Летом еще преодолимое, а после февральских заносов - не прочищаемое от снегов до апрельского половодья никакой техникой.

 Чтобы жить здесь, помимо одной решимости, требовалось мужество, стойкость, воля. Самоотречение. Превращение ежечасного труда в главное дело жизни. Те, кому это удавалось, имели право называться национальными героями.

Нация не удостоила их этого звания. На моих глазах умирали те, не многие кордоны, вокруг которых в начале восьмидесятых еще клокотала жизнь. Настанут ли новые времена?.. Государство плохо помогало смельчакам в прошлом. После его распада оказывать помощь стало некому. Требуется иная политика, иная забота о человеке, пожелавшем, бросив вызов судьбе, жить в лесу.

Жители “Глубокого” - одни из последних “могикан” сегодняшней Мещеры. Каким быть завтрашнему дню в этих местах? Кто придет на смену Дмитрию Андреевичу и Анне Петровне Клобковым?

• Напутствия у дороги

Встречая на пустынных Мещерских дорогах аккуратные лавочки по соседству с вкопанными столбами и прибитыми к ним фанерками и железками старательно исписанными масляной краской указаниями вроде: “Берегите лес от огня”, “Место для курения”, “Лес - наше богатство!”, испытывалось состояние благодушного умиления творением человеческих рук.

Исходило оно не столько от того, что где-то там впереди, уже совсем рядом проглядывалось жилье, а значит и возможность общения с местными жителями, позволявшая сверить путь, напиться у колодезного журавля, может быть, переждать непогоду и даже - заночевать. А больше от присутствия в этой глухомани внимательного человеческого ока, заботливого в своем устремлении поддерживать благополучие нескончаемо обступавших колею лесов.

 Вырубленный и уложенный кустарник, распиленный, подготовленный для погрузки и вывоза сухостой, отремонтированный мостик через дренажную канаву - напоминали о существовании организующего начала, направленного и заинтересованного в поддержании на этой земле необходимого порядка вещей.

Складывалось впечатление, что люди, чьими руками все это создавалось и поддерживалось, поселились здесь надолго и всерьез, проявляя себя не в показном усердии, а в бережном и трудолюбивом отношении к среде своего обитания. В моем понимании это был тот самый, некогда существовавший Лад, обеспечивающий гармонию человека и окружающей его природы.

Испытать это состояние большинству из поколения, строившего социализм, удавалось не часто. А мне довелось слышать от моей бабушки, жившей своим хозяйством в подмосковном селе Кубинка и, уважаемого и любимого мной, жизнеописателя крестьянского быта Василия Белова.

С тех пор прошло много лет и перемены случились разные. А лавочек с “противопожарными” наставлениями не стало. Велика ли была нужда напутствий у дороги, внедряемых по указке лесхозовского начальства? Мало кто и тогда воспринимал те декларативные наставления, как непреложный указ ему следовать.

А кто сегодня в безлюдном лесу станет следовать, пусть даже самым разумным и необходимым правилам? Приехали погулять и расслабиться - какие могут быть “правила”?!…Загадочная русская душа к правилам не привычна. Но именно так, не пренебрегая ими, (проходя, приезжая и проезжая теми дорогами), все и поступали: курили, где положено, старательно затушив и засыпав песком окурки, не рубили что не положено, и мусор не оставляли.

Призыв к порядку и аккуратности помогал и дисциплинировал. Не стану утверждать, что общая культура людей тех лет, сильно отличалась от культуры сегодняшних, но в лесах и по берегам рек было много чище и горели они реже.

• По ком звонит колокол?

Сложившееся отношение к лесам отзывается тяжелыми и непредсказуемыми последствиями. У этой проблемы транснациональный характер: леса горят в Израиле, в Калифорнии, в Арагонских Пиренеях.

Пожары 2010 года в окрестностях города Хайфы - беда не одного лишь еврейского народа. Государство Израиль гораздо ближе, чем кажется. Дело не в том, что там уже не “на четверть”, как писал поэт, а на три четверти бывший наш народ. Незадолго до их возникновения, в компании близких и дорогих мне по годам юности людей, я бродил тропинками храма Бахаи.

Ночной воздух, пропитанный ароматом средиземноморской сосны, был сух и не пропускал в себя морской прохлады. Любое предположение о том, что божественное благополучие природы может быть повержено в прах, показалось бы неправдоподобным. Но огненная стихия безжалостна и аморальна.

Эффективно организованных усилий, даже такого цивилизованного общества, коим, безусловно, является нынешний Израиль, оказалось недостаточно, чтобы оказать противодействие натиску пожаров. Произошло то, что произошло: зеленое ожерелье кармеэльских сосняков, превращенных в пепел - не зажитая рана и предмет всеобщей заботы Израиля.

Набат огненного колокола нужно услышать нам, живущим на Российских просторах не из одного лишь чувства сопереживания и солидарности, а потому, что он звонит и по нашим душам. Он звонит и по нашим лесам. Нам нужно непременно его услышать! По-взрослому раскинуть мозгами! Начать стремительно действовать.

Наша родная природа устав, видимо, ждать и надеяться, решительно напомнила о себе. Было бы лучшим подтверждением уяснения нами сути происшедшего энергичная реализация государственной программы, направленной на изменение сложившиеся отношения к лесам. И к людям, населяющим их пределы...

Они, помимо всех материальных интеллектуальных и культурных ценностей, такая же национальная (значит каждого из нас) ценность, нуждающаяся в заботе. Понятное дело, выделенные под это миллионы разворуют, “зароют” в землю, пустят на “откаты”…

Тем не менее, не покидает надежда, что оставшейся части будет достаточно для того, чтобы от ближайшего к кордону “Глубокий” столба линии электропередач, протянуть два провода и, замкнув рубильник, принять на районный энергобаланс полуразвалившуюся обитель двух, не очень здоровых, но еще вполне здравствующих стариков, позабытых сорок лет назад в преступном невнимании их руководителями.

Многократно озвученной на самом высоком уровне государственных образований “модернизации” заждались Мещерские леса. На первых порах, пускай бы она проявилась всего лишь в том, чтобы вернуть и восстановить нарушенные структуры и связи, а с ними и надежность бытия. Если бы их удалось еще и усовершенствовать, и развить, то, помимо пользы и успеха, это придало бы доверия президентской убежденности применить это понятие в иных высокотехнологичных и наукоемких отраслях. Иначе оно не принесет ничего, кроме аллергии.

P.S. Лето 2011 года выдалось жарким. В конце августа на обмелевшей до дна и перешагиваемой во многих местах вброд Пре рядом с “Глубоким”, от небрежно залитого туристского костра загорелся прибрежный торфяник.

Возникший очаг огня и дыма был вовремя замечен с патрульного самолета, передавшего тревожный сигнал дежурившей на базе пожарной смене. В результате четко организованных оперативных действий подкрепленных средствами малой механизации дальнейшее распространение огня было остановлено.

 

- Прошлое лето не прошло для них даром и чему-то научило! Приехали быстро и работали по - стахановски. Могут, если захотят. Молодцы! Все они могут! Только не хотят, почему-то.
Обобщил происшедшее дядя Митя. Его оценке можно доверять: лесников, как и бывших разведчиков, не бывает.

- Мы и испужаться не успели, как они подъехали! Включили свои насосы и давай заливать торф на полну глубину. Урок прошлогодний на пользу пошел! Я их потом и молочком козьим за старанья попоила, а Андреич свой запас распечатал и по стаканчику кажному разлил за исправную работу.

Получайте ребята, коли заслужили! Да только они отказались почему-то от его угощенья. Чайку брусничного попросили и поехали своей дорогой. А нам-то теперь, ты б только знал, как спокойно зажилось!

Откликнулась, не удержавшись, его боевая подруга, перекрестившись мимоходом на угол, где висели потемневшие образа и давно не зажигаемая хозяйкой лампадка…

Май 2012 года