Напарники

Глава из рассказа «Напарники». Сборник «Охотничьи страсти»

В этот день все были на базе. Еще с ночи заморочало и посыпал снег, но к обеду разведрило, растащило рваные тучи и снег опять начал подтаивать.

Степан замесил квашню, — привезенный хлеб кончился, решил постряпать:
– Сухари еще надерут рот-то за зиму, надоедят. – Он то и дело бегал к навесу и подкладывал в печь сухих поленьев.

Василий с ружьем обогнул сопку и, вернувшись уже к вечеру, сидел на чурке, обдирал добытых рябчиков. Николай варил жорево собакам, помешивал палкой в подвешенном над костром ведре.
– Надо как-то мяса добывать, а то на консервах мы к весне ноги протянем, — ворчал Степан, – рябчики, это так себе, баловство.

– Да, — подхватил Николай, — мяса добыть, так и собакам бы приварок был хороший.

К вечеру снова затянуло все небо тучами, ночью ожидался снег. Уже совсем по темноте Степан стаскал выпеченный, парной, пахучий хлеб. Составил булки рядочком, брызнул водой и закрыл полотенцем. Заварили свежий чай. Зимовье наполнилось приятными запахами. Лампу со стола убрали, – чтобы хлеб не завонял керосином, поставили ее на полку.

Взлаяли и сразу замолчали собаки. Мужики прислушались, Василий протянул руку и убавил радиоприемник. За дверями кто-то тихонько шабаркнулся и как будто чихнул.
- Оп-паньки, пришел! — тихонько протянул Степан.

- Чё такое-то, чё там такое? — спрашивал Василий, заглядывая в глаза мужикам.
– Медведь пришел, не слышишь, что ли.

– Молодой, а где ружье?

Степан выпучил глаза на Василия и тот подумал, что он сейчас ударит его. Но Степан не ударил, схватил лишь его за ворот рубахи, притянул к себе и, брызгая слюной в лицо, прохрипел:
– Я же тебе говорил, что ружье должно висеть в зимовье, говорил?!

– Говорил, я ходил рябчиков гонял и повесил на рогульку, забыл занести.

В это время медведь рыкнул и зашабаркал когтями по дверям. Степан ухватился за ручку, пытаясь удержать дверь, и зашипел на мужиков:

– Топор, топор достаньте, где-то под нарами.

Возле зимовья, а вернее возле бани, где жили охотники, прямо перед входом, стояла рогулька, - вкопанный в землю столбик с сучками. На эти сучки раньше вешали одежду, когда шли в баню, а теперь туда повесили две ТОЗовки и ружье — двустволку.

Ружье, вообще-то, всегда внутри было, над нарами на гвоздике, а сегодня вот так получилось.
Николай днем заметил, что снежок на крыше подтаивает и в щелочку вода капает на оружие. Он и перевесил ТОЗовки на рогульку, а карабин почему-то убрал на другую сторону зимовья, — недалеко от окошка. Молодой, когда пришел с охоты, машинально повесил ружье к ТОЗовкам. Вот и остались теперь охотники с одним топором нерабочим, потому что хорошие, острые топоры были тоже на улице, на стройке.

Медведь легко, одним движением, выдавил стекло и сразу спихнул на пол прикрытые полотенцем хлеба. Мужики отринули к противоположной стене и молча смотрели на скалящегося, высматривающего добычу, зверя. Когда потом, уже после всех событий, разговаривали, то оказывается, никто и не испугался толком-то, а Степан так еще тогда, в оконце, увидел, что медведь был беззубым, — одного клыка не хватало. А это могло означать, что он стар. Так оно и было, выяснилось потом.

Зверина просовывал в окно лапу и тянулся к обитателям зимовья, растопыривая когти. Люди прижимались к стене и ощущали холод, исходивший от кривых и грязных когтей, Николай рубанул топором по лапе, но видимо вреда большого не принес, так как топор был тупым, а удар пришелся вскользь. Только сильнее разозлился лохматый.

Степан, видя, что медведь занимается тут, у окна, решил выскочить и схватить ружье. Он помаленьку отодвинулся к двери и стремительно кинулся, открывая ее своим весом и вываливаясь наружу. Но медведь ожидал этот маневр и, бросив окно, уже встречал смелого охотника у открывающейся двери. Степан понял, что опоздал, схватился за ручку и стал отчаянно закрывать дверь. Но медведь, воспользовавшись оплошностью, был явно сильнее. Он рванул дверь так, что едва не выдернул и защитника. В распахнувшийся проем все увидели очень худого, с обвисшими клочьями шерсти, но огромных размеров медведя.

Николай сунул топор в руки Молодому и буркнув:

– Отвлекай его, – кинулся головой в окно. Он знал, что карабин висит недалеко, надеялся легко достать его. Не мог же он предвидеть, что медведь, когда шабаркался у оконца, уронил карабин. Василий кинулся к двери с топором и заорал на медведя благим матом. Тот тоже рычал и ярился.

То ли он услышал, как Николай шарит руками по стене за окном, то ли почувствовал, но в следующий момент кинулся к окну и мужики увидели как резко их товарищ вылетел в это маленькое окошко, лишь сапоги сбрякали. Медведь выдернул его и сразу подмял под себя.

Николай кричал. Кричал что-то непонятное, нечленораздельное, откуда-то издалека. Видимо, зверина навалился сверху, поэтому крик был приглушенный, как из-под земли. Более отчетливо слышалось, как трещала и рвалась одежда в зубах зверя и его рыкающее ворчание.

Степан крикнул Молодому, стоящему в обнимку с топором:

– Фонарик! – и резко выскочил и схватил ружье. Дернул его так, что если бы не сломался сучок, на котором то висело, — наверняка лопнул бы ремень. Заскочив обратно в зимовье, Степан переломил ружье и убедился, что оно заряжено. Василий тем временем нашел фонарик и они вместе выскочили в темноту ночи.

Николай слабеющим голосом кричал:

– Сымите его, сымите, дышать не могу! – Тусклый луч фонарика осветил темную тушу медведя. Человека под ним не было видно, он его целиком накрыл своим брюхом.

Степан уловил момент и, когда разбойник, почувствовав присутствие посторонних, поднял голову и показал окровавленную пасть, выстрелил. Заряд угодил в ухо, и медведь сразу распустился и конвульсивно задергался.

– Ой, сымите, задавит, — доносилось снизу. Степан, не опуская ружья, подошел вплотную, приставил ствол к затылку зверя и еще раз выстрелил.

– Вот теперь можно и снимать, теперь не задавит. Отбросив ружье, он ухватился за шерсть и стал переваливать тушу. Вдвоем они с трудом перевернули медведище и освободили своего товарища. Николай тихонько стонал. Мужики подхватили его и занесли в зимовье, уложили на нары. Картина была страшная — весь пах был разорван, мышцы правой ноги болтались как рваные тряпки, большая потеря крови и грязь не обещали ничего хорошего.

Всю ночь мужики возились со своим напарником — обмывали грязь с раны, как-то перевязывали, как могли, останавливали кровь. К утру Николай совсем ослаб и затих, а мужики сунулись кто где и задремали.