Чуть не съел!

Ту весну конца 70-х годов прошлого века мы, как обычно втроем, встречали в глухих таежных лесах центральной части Коми АССР.

Снега были глубокими, к началу мая достигая более метра, днем — ясно и солнечно, а по ночам держались морозы до -15 градусов, так что наст в любом месте свободно выдерживал вес не только человека, но и крупных зверей.

Яркое весеннее солнышко с трудом обнажало скрытые под толстым снежным одеялом высокие кочки, пни, валежины. Пройти днем куда-либо было невозможно. Едва выбравшись на слабеющую с каждым часом снежную поверхность, снова и снова проваливались почти по пояс. Зато ночью, да еще в период «белых ночей», когда светло, почти как днем, можно идти куда угодно, как по асфальту.

Ни о какой тяге не могло быть и речи, впрочем, и в предыдущий год, по сильно оттаявшим и залитым водой низинам ее совсем не было. Мы пробовали стоять на хороших «вальдшнепиных» полянках и в 8 часов вечера, и в 10, и в 12 ночи, но стояла мертвая тишина. Ну а в этот год, тем более на вечерних зорях, делать было фактически нечего, реки и озера покрыты полуметровым слоем льда, даже пения мелких птиц почти не слышно. Зато можно хорошенько отдохнуть и выспаться перед утренней зарей.

Глухари и тетерева токовали активно, и мы наслаждались их пением, наблюдали за токовым поведением и приносили «весомые» трофеи. Вспоминается, что даже в неожиданно начавшуюся метель глухарь, которого я фотографировал, не перестал азартно токовать.

Седьмого мая я дошел с отцом до глухариного тока, найденного накануне и располагавшегося в старом еловом лесу километрах в 8 от брошенного лесозаготовителями вагончика, в котором мы жили, а сам пошел искать новый ток. Было около двух часов ночи, абсолютно безветренно, сильный мороз чувствительно пощипывал не прикрытые фуражкой уши.

Идти по насту одно удовольствие — валежины, еще скрытые снегом, не мешают ходьбе, нет ни кочек, ни болотин. Сильные ноги толкали молодое, отдохнувшее тело все дальше и дальше от лагеря. Настроение было приподнятым, тем более что я услышал далеко позади выстрел отца и понял, что заря у него прошла успешно.

Вышел на огромную вырубку размером километра два на четыре, некоторое время шел по ней, время от времени пересекая дневные следы то лося, то северного оленя, то росомахи или медведя. Время было половина третьего, глухари должны токовать вовсю.

Снова свернул в старый, заболоченный еловый лес и приостановился, наконец-то увидев на его краю кучку зимнего глухариного помета. С радостью отметил, что глухари в этом районе где-то есть и надо продолжать поиски. И тут впереди, совсем рядом, послышался какой-то шорох. Мелькнула мысль, что с лежки поднялся заяц. Посмотрел вперед — беззвучно, прыжками навстречу скачет крупный медведь, и до него всего 6 метров.

В то время я до автоматизма натренировался в стрельбе навскидку. Часто не снимал с плеча ружье, но успевал попасть в неожиданно поднявшуюся из кустов птицу почти за те же секунды, как если бы ружье было в руках и снято с предохранителя.

К сожалению, с годами этот неоценимый навык пропал. И еще. В своей дружной команде установили правило — в целях безопасности в темное время суток в «медвежьих углах» заряжать ружья пулевыми патронами и только в пределах дистанции стрельбы по глухарю или тетереву заменять их на дробовые.

Может быть, это разумное действие и несколько противоречило тогдашним правилам, противоречит и современным, но их составителям надо бы больше доверять охотникам, а не оставлять их полностью беззащитными при нападении зверя или человека, когда, по правилам, ружье должно находиться в чехле.

Это спасло жизнь, и полагаю, не только мне. Страшно подумать, как развивались бы дальнейшие события, если бы все окончилось трагедией. Друзья искали бы меня в этом районе, а безнаказанный хищник, почувствовав вкус человеческой крови, наверняка неожиданно напал бы на них.

Ружье мгновенно слетело с плеча, за ту же секунду палец привычно сдвинул кнопку предохранителя «Мефферта», и я выстрелил прямо в лоб зверю, который был уже в двух метрах. Пуля «Бреннеке» попала чуть выше левого глаза, как потом выяснилось, расколола черепную коробку и застряла в шейных позвонках зверя. Он рухнул как подкошенный, прямо к ногам.

Струя горячей крови тут же прошла наст насквозь до самой земли, медведь только чуть пошевелил мускулами и затих… Мелькнула первая мысль — что же я наделал?! Застрелил медведя весной (в это время охота на них тогда была запрещена) безо всякого разрешения. Но тут же успокоил себя, ведь выхода не было.

Первым делом подробно сфотографировал место происшествия — как доказательство своей невиновности, затем стал разбираться в причинах нападения. Оказалось, что всего в 10 метрах по ходу движения, в куртинке елового подроста, на насте находились останки крупной, наполовину съеденной лосихи. Медведь лежал между мной и своей добычей всего в 8 метрах и кинулся на конкурента, защищая ее.

Далее по следам, оставленным на снегу во время оттепелей, я установил, что медведь затаился на высоком оттаявшем вывороте, который хорошо маскировал темного зверя. Лосиха шла по вырубке с неделю назад и скусывала толстые осиновые побеги, в массе появившиеся через год после рубки из корневых отпрысков. Корова проходила в трех метрах от выворота, а медведь, терпеливо дождавшись удобного момента, бросился сверху. Она протащила его на спине метров 10, завалившись в глубоком мокром снегу. В борьбе они выбили снег до самого мха.

Утолив голод, медведь уходил в ельники, а на «бесплатные» обеды повадились ходить росомаха, лисицы и куница. По-видимому, мишке это очень не нравилось, и он поволок останки лосихи в еловый лес на краю вырубки, о чем свидетельствовала глубокая борозда в снегу, и уже не отходил от законной добычи «ни на шаг». А тут откуда ни возьмись опять появился конкурент, нахально идущий прямо на него.

Прочитав все это по следам, я пошел дальше, нашел два небольших тетеревиных тока, а на краю сфагнового болота множество глухариных следов.

К слову сказать, через пару дней ток был найден и 9 мая я добыл на нем глухаря. К лагерю пришел с пустым рюкзаком только в 8 часов. Мои друзья были уже на месте и стали делиться впечатлениями о прошедшей заре. Один добыл глухаря, другой двух (тогда ограничивали норму отстрела в пределах всего срока охоты). Стал рассказывать о случившемся. Сначала мне не поверили, чему была веская причина.

Года два-три назад я разыграл Володю. А дело было так: на вечерней заре я сидел в шалаше на речке. Уже в сумерках прилетел и подсел к чучелам одиночный селезень шилохвости. Стрелял по сидячему аж четыре раза, пока наконец-то не взял его. В темноте подошел к Володе, который стоял на тяге неподалеку, он поинтересовался, по кому это я устроил такую пальбу?

Я соврал, что по медведю. Друг достал нож, мы даже прошли в том направлении метров 200. Я в полной мере насладился своей выдумкой и рассказал правду.

Пока снег не совсем раскис, мы, взяв все необходимое, пошли обдирать зверя. По среднерусским меркам медведь-самец оказался крупным, не менее 250 кг. Внутренности, хребет, задние ляжки были покрыты слоем жира толщиной 0,5–3,0 см. И это после продолжительной зимней спячки! Наверное, он не был вегетарианцем и осенью. До отвала наевшись вкуснейшего жирного мяса, сваренного в котелке на костре, соорудили лабаз, на котором пристроили часть мяса, голову, шкуру, и, до предела нагруженные, к ночи вернулись в лагерь.

В оставшиеся дни на утренние зори ходили лишь изредка, все время и силы тратя на перетаскивание добычи. Добротные нарты, сделанные Володей, позволили облегчить наш тяжкий труд, и ночью по насту удалось перетащить все добытые трофеи до лежневой дороги, где в назначенное время нас ждала машина.

Череп медведя потянул на золотую медаль, шкура, из которой я изготовил ковер, на серебряную. Подраставшие дети любили играть на ковре, лежавшем на полу.

Теперь этот трофей висит на стене, внуки время от времени подходят и гладят «Мишу» по голове, а я с благодарностью вспоминаю безвозвратно ушедшие молодые годы и своих верных друзей, с которыми встретил так много прекрасных и волнующих охотничьих зорь!