Схватка с медведем: редкое спасение

В начале 70-х годов теперь уже прошлого столетия мне довелось работать в низовьях Амгуни, в поселке Удинске, начальником участка Полино-Осипенковского коопзверопромхоза.

Оглядываясь назад, могу сказать, что коопзверопромхозы, являясь многоотраслевыми хозяйствами, были, пожалуй, самыми удачными охотпромысловыми организациями за все советское время.

Поэтому приходится лишь сожалеть, что им на смену пришел сегодняшний беспредел.

Полино-Осипенковский район всегда славился добычей золота, добываемого там в россыпях. Амгунь — левый приток Нижнего Амура; река нерестовая, богата рыбой, а тайга богата пушниной и дикоросами. Из дикоросов заготавливались: папоротник-орляк, ягоды (жимолость, голубика, клюква, брусника) и грибы. Королем пушных заготовок был соболь амурского кряжа, ондатра, норка, колонок, горностай, выдра, лиса, волк, рысь, медведь, белки почти не было.

План по соболю ежегодно выполнялся (35 лицензий) вкупе с другими видами и дикоросами, давая моим штатникам надежный заработок, так что, смею думать, зарплата моя оправдывалась.

Осенью 1972 годо я пришел на моторке («Казанке» с 25-сильным «Вихрем») в «Полину» за капканами и патронами. С получением и погрузкой провозился до обеда, и Ваня Преображенский, мой приятель-охотовед, начальник центрального участка, посоветовал мне не спешить, а ночевать.

До Удинска около 250 километров, я за оставшееся светлое время их не одолел бы, пришлось бы заночевать в пути.

На дворе стоял октябрь, по Амгуни пошло «сало», и я решил отчалить. Ваня подсказал мне про охотничью избушку на правом берегу, где можно было переночевать.

Шел я не очень быстро, вода сильно упала, и «срубить» винт ничего не стоило. Избушку я заметил с воды, берег был невысок, от него до избушки было не более 70 метров. Одет я был в телогрейку и полушубок, ноги в резиновых сапогах в лодке прикрывал тулупом.

Причалив, я пошел к избушке, не сняв полушубка. Дверь в избушку была открыта, что меня несколько насторожило. Ранее доводилось слышать о грабежах избушек росомахами. Карабин у меня был привязан шнуром в лодке, и шел я без него.

С порога не заметил ничего необычного, в избушке, конечно, был полумрак, а я смотрел со стороны света. Про себя решил, что хозяин так сушил помещение.

Взяв в руки пустые ведра, я пошел к реке за водой, вошел в сапогах в реку, стал набирать воду, но какой-то странный звук заставил меня насторожиться; почувствовал смертельную опасность.

Краем левого глаза я увидел за спиной стоящего на задних лапах медведя! С тех пор прошло почти полвека, но и сейчас я не могу объяснить свои действия.

Я шагнул спиной назад, навстречу зверю, и выпустил из рук ведра. Медведь коротко рявкнул и цапнул меня за затылок, а лапами обхватил с боков. Голову спас стоячий воротник полушубка и армейская цигейковая шапка, к тому же я резко наклонился вперед, стараясь вырваться из медвежьих объятий.

Когда-то меня учили эвенки, что надо падать медведю под ноги и ножом резать ему брюхо, тогда «у зверя выпадут кишки, и ему будет не до тебя». Легко сказать, да трудно сделать!

Нож висел у меня на поясе, и был он остер, поэтому я, наверное, и пишу сейчас об этом эпизоде в моей жизни. Ножи я всегда делал сам, сам и точил их, терпеть не могу тупых ножей!

Мой медведь на задних лапах был выше меня, но «наука» все-таки пригодилась: я мигом упал на колени и, воткнув нож в нижнюю часть брюха зверя, резко дернул его кверху. Ощущение в руке было такое, будто режу резину, толщина подкожного сала на брюхе была не менее 8 см (это выяснилось позже).

Медведь взревел, на прощание провел когтями по моей спине и… рванул прочь. Кишки, впрочем, из него не выпали. Мне, конечно, повезло: медведь был молодой и трусливый.

Он успешно рыбачил в районе избушки летом на горбуше и кете и хорошо отъелся. С приходом холодов зверь обследовал пустое жилье и решил в нем зимовать, для чего натаскал под нары сухой травы и с комфортом там устроился. Увы, на беду явился я, и он решил со мной разобраться.

Голова гудела, на затылке от клыков набухли гематомы, болели бока. Как показал потом рентген, с левой стороны одно ребро было сломано, а справа два ребра
треснули.

Спину спас полушубок и телогрейка, царапины были неглубокие и кровоточили мало, к тому же в горячке я не чувствовал боли, она пришла потом.

Возвращаться в «Полину» не имело смысла, до темноты я бы не успел. Раций тогда у нас не было, о мобильных телефонах вообще не помышляли. Поразмыслив, я решил идти вниз: километрах в пятнадцати недалеко от устья левого притока был эвенкийский колхоз, там был фельдшерский пункт. И туда я мог успеть до темноты.

Самое трудное было завести мотор: кое-как двумя руками удалось дернуть шнур стартера, и мотор заревел! Шел, разумеется, не на всех парах из-за тяжелого самочувствия, но добрался засветло.

Мне сразу помогли добраться до медпункта, где старичок эвенк спросил: «Большой амикан был, Володя?» Я рассказал, как было дело, и уже на следующий день мой обидчик был доставлен в поселок в виде мяса и шкуры.

С конторой я связался по телефону, директор предлагал санрейс, но я отказался и через два дня в обществе двух молодых эвенков, Соловьева и Белолюбского, отбыл в Удинск, возлежа на медвежьей шкуре под своим родным тулупом.

Получалось, что я дешево отделался: дольше всех болели ребра (больше месяца), слезать с кровати было мучением, а царапины на спине и гематомы сошли через неделю. Штатников своих я отоваривал лежа.

Сочувствуя, они даже не полностью пропили положенный аванс, что тогда было традицией, и относительно споро подались на промысел.

Промысел в ту зиму был удачен, план выполнили, а вот следующий — 1973 год принес много неприятностей. Из-за дождливого и холодного лета было много шатунов, были и нападения медведей на людей, окончившиеся гибелью нескольких человек.

Медведь есть медведь, он — хищник, и об этом нельзя забывать.