Принимай мое копье!

«Да цхан подара (принимай мое копье!)» — кричали корейские охотники еще 100–120 лет назад, вступая в единоборство с тигром. В наши дни это кажется почти невероятным, ведь тигр в Корее давно исчез. Говорят, несколько особей видели на нейтральной полосе, разделяющей КНДР и Республику Корея по 38-й параллели, но утверждать что-либо невозможно: допуска в запретную зону нет ни у одного зоолога.

Еще 100 лет назад тигры терроризировали территории Кореи, Маньчжурии и российского Дальнего Востока. Огромная кошка весом 250 килограммов, обладающая неимоверной силой и ловкостью, наводила ужас на целые поселки. Выжидая добычу, тигр мог ночь пролежать на огороде около фанзы, чтобы утром ударом лапы переломить хребет неосторожному огороднику и унести его в сопки полакомиться свежим мясом.

Собак из деревень тигр воровал постоянно, это было излюбленное блюдо в его меню. Привязав на ночь быка у фанзы, утром хозяин находил вместо него изрытую землю и следы крови. Недаром известная корейская сказка, повествующая о том, как на небе появились солнце и луна, начинается с того, что тигр убил работавшую в поле мать и пришел к ее дому, чтобы съесть ее детей.

В городах и селах корейских северных провинций Хамгён и Пхёнан образовывались общества охотников, которые стремились очистить окрестности от опасных хищников.

Одновременно охота на тигра становилась популярным в среде знатных корейцев видом спорта. Так, Н.Г. Гарин-Михайловский (1852–1906), прошедший вдоль корейско-китайской границы в 1898 году, записал такую местную легенду: «В провинции Хамгёндо, в городе Кильчжу, лет двадцать назад существовало общество охотников на тигров. Членами общества были очень богатые люди.

Один бедный молодой человек напрасно старался проникнуть в это общество и стать его членом. «Куда ты лезешь? — сказал ему председатель. — Разве ты не знаешь, что бедный человек не человек? Ступай прочь».

Однако это было давно, когда основным оружием охотника было мощное копье. Согласно записанной Гариным-Михайловским легенде, корейцы шли на тигра со стальными копьями на крепком древке. Перед тем как атаковать хищника, они выстраивались в ряд и выкрикивали ритуальную фразу: «Да цхан подара (принимай мое копье)!» Бросившегося на охотника тигра они действительно принимали на копья, стремясь поразить в горло и верхнюю часть грудной клетки — в убойные места.

Однако это легенда. В Корее таких копий не сохранилось, а в 1866 году, когда французский десант с эскадры адмирала Роза разорял дворец корейского вана на острове Канхвадо, срочно мобилизованные корейским правительством охотники на тигров вышли в бой против агрессоров с фитильными ружьями чочхон.

Французы с ужасом ожидали их появления из северной провинции Пхёнандо, славившейся обилием тигров. Солдатская молва передавала, что каждый из охотников убил тигра выстрелом в глаз и принес клятву сражаться против европейских войск до самой смерти.

Максимальные дистанции, на которых был возможен прицельный выстрел из чочхон, невелики. В ходе боя между корейскими стрелками и американской морской пехотой 12 июня 1871 года за форт Сондольмок корейцы открыли огонь по американцам с расстояния примерно 60–70 метров.

По свидетельству капитана американской морской пехоты Мак-Лейна Тилтона, только одна пуля долетела до американских солдат, не причинив им никакого вреда. В 1896 году полковник русского Генштаба В.П. Карнеев, сравнивая боевые качества русской трехлинейки и корейского фитильного ружья, писал: «Меткость и быстрота стрельбы из нашей винтовки привели корейцев в восторг.

«Вот бы нам такое оружие, потягались бы мы с японцами!» — говорили они. На изготовку к выстрелу из корейской винтовки прошло около полминуты, но пуля не долетела до мишени, поставленной на 400 шагов, хотя направление было верное».

Джон Л. Бутс, собравший в 1920-х годах прекрасную коллекцию корейского оружия, писал, что японские аркебузы отличаются от корейских исключительно маркировками. Если на ложе японской аркебузы обычно размещали родовой герб владельца — камон, то корейские армейские аркебузы клеймились иероглифами, обозначавшими принадлежность оружия к одному из пяти столичных корпусов. Корейские аркебузы, находившиеся в частном владении, не имели клеймения и украшений вообще.

До XIX века корейские аркебузы, как правило, изготавливались в столичных мастерских по заказу военного ведомства. Военные власти в провинциях собирали данные по гарнизонам о потребности в оружии и посылали заявки в столицу, прикладывая к ним значительные суммы из налоговых поступлений своей провинции.

Такая практика существовала еще в XVIII веке. При этом строго следили за качеством продукции: с 1729 года, во избежание разрывов оружия при стрельбе, мастера и чиновники, принимающие оружие, должны были ставить клеймо о приемке с указанием имени ответственного лица.

Однако в XIX веке ситуация изменилась: Корея давно не вела войн, восстания и мятежи в стране были редки. Но оружие было необходимо крестьянам для защиты от диких зверей и разбойников. В свою очередь разбойники использовали фитильные ружья.

Так, 19 января 1886 года русский путешественник П.М. Делоткевич по пути из Сеула в Вонсан подвергся нападению двух разбойников, вооруженных фитильными ружьями… Производство фитильного оружия постепенно переместилось в провинции, а в Сеуле с 1882 года открылся первый в Корее современный арсенал, производящий винтовки Ремингтона.

Расширению производства фитильных аркебуз в Корее способствовала начавшаяся в соседней Японии модернизация вооруженных сил. Устаревшее оружие продавалось в Корею, на экспорт шли как целые аркебузы, так и их части — стволы. Корейским провинциальным мастерам оставалось только изготовить замочную доску и вырезать из дерева ложу.

Ствол был граненый, кованый. Для улучшения баллистических качеств ствола его проходили длинным буром на примитивном сверлильном станке с последующей дошлифовкой канала. Крепление ствола к ложе происходило, как и у японских ружей, при помощи металлических или деревянных штифтов через проушины, приваренные к нижней части ствола при помощи кузнечной сварки.

Подобная конструкция снижала потребность в ложевых кольцах для крепления ствола к ложе. Казенник закрывали при помощи винта. Справа делали затравочное отверстие и кузнечной сваркой закрепляли затравочную полку. Из латуни делали крышку полки, крепящуюся на шарнире.

Обычно на стволе имелся целик, расположенный впереди затравочного отверстия, и мушка, приваренная недалеко от дульного среза. Дж. Л. Бутс упоминает, что некоторые мушки имели со стороны, обращенной при прицеливании к стрелку, вделанную в металл белую бусину, чтобы облегчить прицеливание в темную мишень.

Ложа изготавливалась из плотной древесины и обычно лакировалась. Оканчивалась она изогнутой пистолетной рукояткой, которую при стрельбе прикладывали к щеке.

Никаких антабок, судя по сохранившимся образцам и старым изображениям, не предусматривалось: оружие либо приходилось постоянно держать в руках, либо переносить в чехлах с лямками.

Длина цевья доходила почти до дульного среза. В цевье имелся канал, куда вставлялся деревянный шомпол круглого сечения.

Однако на позднейших образцах, которые использовались в первой половине ХХ века и у которых оригинальный шомпол был утрачен в ходе эксплуатации, встречаются грубые металлические шомполы, сделанные на замену утраченных деревянных.

Конструкция корейского замка была идентична японскому с внешним расположением пружины. Взвод держащего фитиль серпентина происходил по направлению к стрелку. Пружина изготавливалась из латуни, что обеспечивало пластичность этой детали и плавность хода серпентина.

Плавное прижатие тлеющего фитиля к затравке на полке повышало возможность выстрела без осечки. При производстве выстрела внешняя пружина воздействовала на конец серпентина, который держался на оси, расположенной за казенником и прикрепленной к латунному штырю, проходившему через замочную доску в ложе.

Серпентин удерживался во взведенном положении кончиком длинного горизонтального спускового рычага, который выступал сквозь замочную доску и вращался на своей оси. При нажатии на спусковой крючок рычаг отодвигался и высвобождал серпентин, который при помощи внешней пружины прижимался к затравочной полке.

Для заряжания применяли вырезанную из дерева овальную пороховницу. В крышку пороховницы встраивалась мерка для пороха.

В позднейшие времена, когда в регионе появились винтовки с унитарным патроном, некоторые пороховницы получили своеобразную мерку, сделанную из стреляной гильзы с косо­срезанным дульцем, запрессованной в крышку пороховницы.

Для пуль использовалось специальное приспособление, именуемое огу (букв. «клюв ворона»), — длинный конический обрезок рога, расщепленный на конце таким образом, что получался своеобразный пинцет. С широкой стороны рог оканчивался кожаным рукавом с отстегивающимся клапаном.

Через клапан огу заполнялся пулями. Клапан застегивался, и приспособление было готово к использованию. Беря в руку роговую часть огу, стрелок вставлял ее узкой частью в ствол ружья и слегка разводил надпиленные губки этого пинцета. Под своей тяжестью пуля падала в ствол, а ее место занимала следующая.

По сведениям голландца Хендрика Хамела, побывавшего в корейском плену в 1653–1666 гг., корейский стрелок при призыве на службу имел при себе не менее 50 пуль и пороху на 50 выстрелов, которые он приобретал за свой счет. В противном случае он подвергался телесному наказанию.

Китайские фитильные ружья отличались от корейских некоторыми деталями конструкции. Как и корейская, китайская аркебуза оканчивалась пистолетной рукоятью.

Полка обычно не имела крышки, а ствол — прицельных приспособлений. К ложе ствол крепился значительным количеством медных ложевых колец, в отличие от корейской конструкции, где ствол крепился штифтами, проходящими через ушки ствола в ложе.

Сужающееся по направлению к дульному срезу цевье позволяло легко разобрать ружье, последовательно снимая кольца. Кованый ствол имел граненую форму и сужался к дульному срезу.

Казенная часть была толстостенной и превышала толщину дула примерно в 2 раза. Казенник утапливался в ложе и прихватывался дополнительным широким ложевым кольцом.

Замок конструктивно походил на корейский и срабатывал довольно резко. Возможно, рецептура китайского пороха была несколько иной, и резкое соприкосновение тлеющего на серпентине фитиля могло осуществить воспламенение пороха без угасания фитиля, в отличие от корейских образцов, где «мягкая» латунная пружина служила для того, чтобы обеспечить плавное соприкосновение фитиля с порохом на полке без угасания огня. В применении этих ружей были свои особенности.

Если корейцы все еще активно охотились на тигров в первой половине ХХ века, то китайцы уже во второй половине XIX века избегали такой охоты и выставляли на тигриных тропах самострелы разнообразной конструкции, в том числе и огнестрельные, с пистонным воспламенением заряда.

Теперь тигр на Дальнем Востоке редок. Его охраняют по законам трех сопредельных государств — России, Кореи и Китая. А ружья, с которыми охотились на тигра и леопарда китайские и корейские смельчаки, стали коллекционной редкостью.

Значительное собрание китайских ружей XIX — начала ХХ веков хранится в Государственном историческом музее, однако их никогда не выставляют. В частных коллекциях их крайне немного.

В отличие от американцев, французов, англичан и солдат прочих западноевропейских держав, русские не имели привычки привозить с войны «сувениры» в виде оружия противника.

И поэтому мы пользуемся случаем, чтобы рассказать о корейских и китайских фитильных ружьях, бывших менее 100 лет назад вполне функциональным оружием, и продемонстрировать интересующимся историей огнестрельного и охотничьего оружия его подлинный образец.