Для кого-то весна начинается с чертежей, оставленных глухарями на осевшем, набухшем влагой снегу лесной мшары. Наконец, есть и те, для кого прощание с зимой ознаменовывается прилетом серых ворон; это на Севере. Но вряд ли кто станет отрицать, что стремительные перемены в природе нигде не чувствуются столь пронзительно, как на большой реке.
Еще вчера широкая гладь белела снегом, а сегодня пошла пятнами. Пока их мало. Но чем дальше, тем больше темнеет река. Талая вода выступает поверх еще прочного льда, замерзает ночами, а днем вновь оттаивает. Затем вдруг река вскрывается, и там, где течение посильней, а лед потоньше, глаза режет рябью сверкающей на солнце открытой воды. С каждым днем полыньи расползаются все уверенней, отвоевывают пространства по мелководным плесам да у берегов.
По ледяному панцирю на сотни шагов тянутся предательские трещины, а через день он вдруг рассыпается мозаикой льдин. Не успеешь оглянуться, а куртины красных прибрежных тальников да заросли шуршащих под ветром сухих прошлогодних тростников уже стоят в воде чуть не по самые верхушки. Полые воды прибывают, заливают черноольшаники, по низинам проникают глубоко в лес, где под деревьями еще лежит ноздреватый рассыпчатый снег.
Водоплавающая и околоводная птица начинает прибывать задолго до того, как река полностью очистится от ледяного панциря. Во внутриматериковых районах первыми появляются крикливые чайки — озерные, сизые и крупные серебристые. Они гнездятся колониями и прилетают на традиционные места гнездования небольшими стайками, которые быстро превращаются в сотни птиц, усеивающих скрытый подо льдом и снегом затон с едва оттаявшими заберегами да вытаявшими из-под снега кочками на сплавине. Чайки разбиваются на пары, токуют, беспрестанно орут и ссорятся за кочки, на которых только через несколько недель начнут строить гнезда. Колонию чаек слышно за километр и более, а тишина в ней воцаряется лишь с наступлением темноты.
Одновременно с чайками появляются лебеди, уже разбившиеся на пары. Шипуны останутся здесь же, в плавнях выводить птенцов. Кликуны и малые пролетные надолго не задержатся: покормившись на полыньях мелководий, уйдут дальше на север.Через несколько дней после чаек и лебедей на реке вдруг появляются десятки лысух. В отличие от двух первых эти летят ночью, поэтому обыкновенно их прибытие замечаешь поутру.
Лысухи кучками стоят у кромки льда, неприкаянно бродят по мокрому рыхлому снегу, проваливаются. Открытой воды пока еще совсем мало, и в другое время склочные черные птицы непривычно терпимы друг к другу. Они выуживают со дна листья и куски стеблей растений, какие-то корневища. Лысухи местные, а потому идиллия среди них продлится ровно до той поры, пока почти весь лед не сойдет, обнажив широкое зеркало заводей да заливов. Тогда-то и начнется самое интересное.
Лысухи очень территориальны и не терпят в границах своего участка сородичей. Пограничные стычки не ограничиваются демонстрационным поведением в попытке прогнать конкурентов, а сплошь и рядом перерастают в быстротечные, но яростные драки. Сошедшиеся лысухи что есть сил лупят друг друга крыльями и бьют длиннопалыми ногами в грудь. Плеск, шум стоят страшные, брызги летят во все стороны… Наконец, один из соперников не выдерживает и пускается в бегство. В прямом смысле этого слова проигравшая птица убегает по воде, быстро взмахивая крыльями, а победитель преследует ее до незримой границы своей территории. И упаси бог преследователю увлечься и заскочить на участок беглеца! В мгновение ока драчуны меняются ролями, и вот уже недавний победитель что есть сил улепетывает от побежденного.
Вместе с лысухами на реке появляются небольшие стайки крякв и хохлатых чернетей. Следом прибывают чирки-свистунки, шилохвости, широконоски, серые утки. Под конец первой декады апреля (если речь идет о центральных областях европейской части России) на почти свободной ото льда реке можно увидеть группы красноголовых нырков. Позже покажутся свиязи и чирки-трескунки, пережидавшие зиму в Тропической Африке.
Трескунок — единственный вид евразийских уток, почти полностью зимующий за пределами гнездового ареала. Огромные скопления этого чирка отмечены в дельтах таких крупных африканских рек, как Нигер и Сенегал, на озере Чад, на болотах Белого Нила и озерах Восточно-Африканской рифтовой долины. Туда на зимовку прибывают утки из Европы и Западной Сибири. Часть сибирских трескунков зимуют на юге Азии: в Индии, Пакистане и на Шри-Ланке, а птицы из восточной популяции улетают в южный Китай и Индокитай. Часть проникает еще южнее, добираясь до полуострова Малайзия и даже до Суматры, Явы, Калимантана и Сулавеси.
В первой декаде апреля прилетают большие поганки — чомги, которые почти сразу же начинают брачные танцы на воде. Менее крупные, но столь же эффектные черношейные поганки появляются чуть позже, ближе к середине месяца. И чомги, и «черношейки» — птицы столь же территориальные, как и лысухи, не терпящие на своих участках сородичей. И те и другие сооружают гнезда на воде, заякорив их за какую-нибудь подводную кочку или ветку. Отсюда родилось и широко бытует поверье, что поганки строят плавучие гнезда, которые ветер без вреда может гонять по реке или озеру. В действительности это не так. Если при сильном волнении такое гнездо оторвет от основания и угонит, то птицы его бросят, кладка погибнет, а сама постройка довольно скоро развалится.
Одновременно с чомгами начинает валом идти гусь: гуменник, белолобик и более редкий серый. Белолобик — самый многочисленный вид; по приблизительным оценкам его популяция на севере Европейской России насчитывает около 600 тысяч особей. Гуменника меньше, но тоже достаточно: около 300 тысяч на севере европейской части. А вот серых гусей в центральных областях на пролете встречается совсем мало, так как его основные места гнездования расположены южнее, в таежной зоне он редок, а общая численность на пространстве от западных границ до Урала составляет всего 20–25 тысяч особей.
Первые гуси иногда появляются еще в конце марта, но основная масса подтягивается позже. И днем, и ночью небо оглашает гогот сотен и тысяч птиц. Вереницы и косяки тянутся на север и северо-восток, останавливаясь на отдых и жировку по затопленным поймам и особенно на озимых полях. Гуси не торопятся к местам гнездования в северной тайге и тундрах, задерживаясь в богатых на корм местах от недели до почти месяца.
Гуси весьма сообразительны. Обычно сторожкие, они удивительно беспечны там, где охота запрещена, — в заповедниках и заказниках. Здесь, не таясь, можно наблюдать за ними с каких-нибудь пятидесяти, а то и с тридцати метров. Если попытаться сократить комфортную для птиц дистанцию, те не улетают, а лишь отходят или отплывают чуть дальше. Но! У гусей отличная топографическая память и способность быстро обучаться, так что они прекрасно знают границы безопасной территории, и их поведение резко меняется за ее пределами.
На гусиных крыльях на Север летит весна. Добравшись до границы тайги, гусиные стаи надолго задержатся на обширных нюрах — бескрайних моховых болотах, словно выжидая, когда и в тундру придет первое тепло. В первой декаде мая, еще по снегу, белолобики и гуменники потянутся над руслами вскрывающихся рек, впадающих в Баренцево и Карское моря. На побережье, на арктические острова и архипелаги, на Ямал. Часть птиц останется выводить птенцов во внутренних районах Малоземельской и Большеземельской тундры, однако большая часть улетит дальше на север. Но если на безлесные просторы вернутся продолжительные холода и снегопады, гусиные стаи вновь откатятся на юг, к северной границе леса, и будут терпеливо ждать погоды…
Когда на плесах и в заводях от зимнего льда не остается и следа, а тонкая ледяная корка у берегов появляется лишь изредка после ночных заморозков, птичья жизнь закипает по-настоящему и бурлит круглые сутки. На разные лады голосят лысухи, чомги и всевозможные утки. Селезни токуют, отчаянно дерутся друг с другом и гоняются за самками. В разноголосый хор водоплавающих вливаются бойкие песни мелких воробьиных птиц, облюбовавших ивняки да заросли тростников, — варакушек и камышовых овсянок.
Вот и лысухи уже приступили к строительству гнезд, для которых собирают прошлогодние стебли и листья водных и околоводных растений, а попутно продолжают выяснять отношения с соседями. Без зазрения совести они при случае таскают гнездовой материал друг у друга, у озерных чаек и чомг. Лезть к гнездам последних лысухи отваживаются, только убедившись, что хозяев не видно поблизости. И это неспроста.
Грабеж сородичей, и особенно чаек, обыкновенно происходит под негодующие вопли и нападки с воды или с воздуха. Но когда опасность очевидна, ее видно и слышно, то и противостоять ей легче. С чомгами все иначе. Большая поганка плавает и ныряет лучше лысухи, она быстрее и маневреннее на воде и под водой.
А потому атакует мародера снизу, занырнув на значительном удалении и выныривая прямо под ним, при этом неожиданно, стремительно и больно ударяя его острым клювом в живот или грудь. Так что если есть возможность не связываться с чомгами, лысухи предпочтут обворовать озерных чаек — крикливых, докучливых, но в целом безобидных.
Впрочем, чайки безобидны, лишь когда выяснение отношений происходит между одиночными особями или парами. Да, они постоянно конфликтуют между собой в гнездовой колонии. Да, они нетерпимо относятся к вороватым лысухам, когда те растаскивают их гнезда. Но с остальными водоплавающими соседями поддерживают нейтралитет. А вот хищникам — пернатым ли, мохнатым ли — спуска не дают и нападают на них всей многотысячной орущей, пикирующей и закидывающей пометом тучей. Не каждая лисица или енотовидная собака отважится пробраться в колонию чаек.
Серые вороны, сороки, болотные луни, ястреба-тетеревятники и даже орланы-белохвосты — все те, кто не прочь поживиться взрослыми птицами, яйцами и птенцами, облетают такие места стороной. Именно благодаря соседству чаек близ их колоний и внутри них спокойно чувствуют себя и охотно гнездятся всевозможные утки, лысухи, камышницы, поганки, пастушки и погоныши, не говоря уже о мелких воробьиных птицах. Тысячи чаячьих глаз вовремя поднимут тревогу, тысячи клювов прогонят любого нежданного гостя.
Озерные чайки очень нервно реагируют на появление бобров. Однажды наблюдая за одной из колоний, я был свидетелем, как без видимых причин птицы поднимали панику, сбивались в стаю, орали пуще обычного и пикировали на кого-то скрывавшегося в зарослях тростников и в протоках. Ни один наземный хищник пробраться туда не смог бы через плесы, норка слишком мала, чтобы быть причиной такого переполоха, а пернатых хищников в небе не было. Загадка оставалась неразгаданной до тех пор, пока я не увидел плывущего бобра на периферии гнездовой колонии.
Чайки тоже заметили его и начали атаковать с воздуха, заставляя зверя несколько раз уходить под воду. И что любопытно, чайки нападают на бобров не только в период гнездования, но и в любое другое время. Причина такой нетерпимости птиц к грызунам пока не находит внятного объяснения.
С другими соседствующими полуводными зверьми, например с ондатрами, у чаек нейтральные отношения, возможно, из-за мелких размеров мускусных крыс. И тем более кажется странным, что ондатры привлекают внимание некоторых уток, в частности крякв. Проплывающего мимо зверька селезень ни с того ни с сего может клюнуть по спине. То же и с лебедями. Несколько раз я наблюдал, как кормившиеся на мелководье в затопленных черноольшаниках шипуны сильно били клювами проплывавших рядом с ними ондатр. При этом гуси, в частности белолобые, смотрят на грызунов с безразличием.
В чем причина агрессии уток и лебедей, непонятно. Известно, что изредка ондатры могут хищничать: достают со дна двустворчатых моллюсков, ловят лягушек и рыбу. Но мне не приходилось встречать упоминаний о поедании зверьками яиц водоплавающих птиц, что могло бы объяснить нетерпимое отношение к ним последних…
Полые воды спадают быстро, оголяя землю по еще недавно залитым поймам и подтопленным прибрежным лесам. Но это короткое время — лишь начало жизненного цикла, что на протяжении тысячелетий повторяется из года в год. Цикла, который дарит надежду и предвкушение каждому, кто не в силах устоять перед свистом утиных крыльев, гоготом гусиных стай и задорной перекличкой куликов в ночном небе.