Лесные озера капризны, как женщины. Даже богатые рыбой, они замирают подо льдом, и клев на таких озерах бывает вялый, невеселый. Лужъер — не исключение. И поэтому, собираясь на него, мы не рассчитывали на «крокодилов». Их мы навидались в мертвых затопленных лесах Чебоксарского водохранилища, где из лунок пахнет гниющей древесиной, а с пойманных щук падают на лед маленькие зеленоватые пиявки.
Странное озеро, загадочное… Я всегда ощущал присутствие на нем какой-то силы, лесного и озерного Хозяина ли, лешака местного, зыбочника, лесовика… И когда строил землянку на бугре у озера, и когда ночевал зимой в этой жарко натопленной землянке, выйдя освежиться на мороз — ощущал тяжелый пристальный взгляд из чащи. Но озеро берегло меня и давало рыбу. А когда я почти забросил его, вернувшись, обнаружил землянку с проломленной крышей, а рядом была просека, на которой лежали деревья, вывернутые с корнем или сломанные какой-то страшной силой. Рядом же стояли совсем нетронутые сосны. Даже ветви не были сломаны. Одно время били и уничтожали озеро «электроудочники». Может, осерчал местный Хозяин, пошвырял, поломал все вокруг, плюнул и ушел из родных мест?
Фатальное озеро к тому же, роковое. Большое, но очень мелкое, оно унесло не одну человеческую жизнь и по льду, и по открытой воде. Вот и в осенью 13-го года утонул на нем рыбак, перевернувшись на лодке.
Но дальше о другом. Собрались мы однажды сюда за окуньками, соскучившись по лесному воздуху, пахнущему живицей и багульником. А щуку половить? Тут уж как даст капризное озеро, не всегда отпускающее с ношей крупной рыбы.
На Лужъер мы вышли в середине дня. Все вокруг кисло в сыром тумане-измороси. Приползающие из-за леса низкие тучи, до синевы наполненные водой, то и дело сыпали на лед пригоршни струй-фонтанчиков.
Метрах в пятидесяти от берега стайкой сердитых воробьев нахохлились немногочисленные рыболовы. Тоже чудаки вроде нас. Они тягали черных окунишек с палец, прозванных остряками «конголезцами», и небрежно швыряли их в лужи на льду. Ага, у этого что-то крупное! Тянет-тянет, ну?! Обрыв… Чисто сработано.
— И вот так уже третью мормышку уносит! — ожесточенно машет рукой рыболов.
— А кто уносит-то? — интересуемся мы.
— Да пойми его… На окуня вроде не похоже. «Щипач» мучает, наверное, — с тоской цедит рыболов.
Та-а-к, это уже интересно. Раз мормышку кто-то откусывает, значит, подо льдом может найтись и тот, кто, возможно, захочет и «откушать» живца на тройнике. Ноги зашагали быстрее.
Вскоре мы выставили по десятку жерлиц в заливе у речки Лужи на противоположном берегу озера. Живца было наловить проще простого: окунь словно взбесился и без претензий брал на голую мормышку с кембриком.
Меня давно интересовал один любопытный факт: в озере, кроме черного как головешка окуня, есть еще и светлый, песчаный горбач, достигающий веса трех килограммов. Одного такого горбача, весившего два с половиной килограмма, я пытался после провяливания разрезать обычным кухонным ножом, но после нескольких тщетных попыток взялся за охотничий нож — до того крепка и толста была кожа озерного окуня. Но почему эти красавцы не берут по льду, игнорируя мормышку, блесну и живца?
Между тем вечерело. С боров на лед потянуло прохладой. Тучи, казалось, осели еще ниже и, не выдержав собственного веса, сырыми шляпами нахлобучились на верхушки сосен, да там и устроились на ночлег. На сером льду угрюмо нахохлились жерлицы, подвернув под себя мокрые флажки. Они, эти треноги, кое-что повидали на своем веку. Не раз им приходилось выдерживать свирепые рывки огненноглазых щук водохранилища. И теперь, на мелком озере, эти боевые жерлицы были как-то неуместны, нелепы, словно пропахшие порохом орудия на выставке народного хозяйства.
— Спать пора, уснул бычок… — фальшивым фальцетом протянул Сергей, и мы, взглянув в последний раз на разброс жерлиц, полезли по сугробам ломать ольху-сухостой для ночлега.
Ну вот, вроде бы и все: дров и на пару ночей хватит, на углях, словно потный мужик, отдувается чайник. Но еще довольно светло.
— Сергей, пойдем что ли, проверим жерлицы, — лениво предлагаю я, не испытывая, впрочем, особого желания вставать, да и не надеясь на положительный ответ. Кому охота бурлачить по сырому чапыжнику впустую? Щука все равно здесь почти не берет по льду. Не Волга ведь.
— Ноги только ломать, — также лениво отвечает приятель, но почему-то встает, и вот мы, проклиная все на свете, топчем тропу к заливу.
На льду было еще светлее, чем в лесу. И в этом вечернем свете, словно на параде, вытянулись флажки жерлиц… Восемь штук я насчитал!
Часть жерлиц была с размотанной леской и без живцов, но с других мы сняли четырех щук. Это были короткие и золотистые рыбины с крутым загривком, почти розовым животом и ярко-красными плавниками. Одну жерлицу мы не обнаружили на льду. Каким-то образом матерая хищница разгромила снасть и утащила под воду. Вот тебе и мелкое торфяное озеро…
…Млеют в очаге угли. По бокам кострища — узкие нары, грубый столик. За нарами закопченные стены из положенных друг на друга бревен. Крыши нет. Вот и весь балаганчик, где мы с Сергеем расположились на ночлег. Его построили местные люди, приходящие сюда колоть острогой икряную щуку. Позднее мы выроем рядом с этим балаганчиком на веселом чистом бугре землянку. Сложим ее стены из звонких, сухих сосновых бревнышек. Первой землянку обживет любопытная мышь. По ночам она будет скрестись и греметь тарелками. А потом сюда будут приходить люди, разные люди. Один, переночевав, скажет спасибо этому дому. Другой, уходя, заберет ветхий, но сгодившийся бы в непогоду пришлому человеку плащишко, посуду из нержавейки, чайник, даже мыло. После чего всё придется прятать. Третий, не зная для чего, срубит живую красивую сосну, стоявшую неподалеку от землянки. А рядом полно сухостоя… Но все это будет потом.
Утром погода сменилась. Это стало видно по прояснившемуся небу в белесой россыпи звезд да ощутимо сказалось на наших боках, когда зазнобило от холодных стен, по которым полз иней.
Мы выходим на лед и садимся за ловлю окунишек. Подъемов флажков больше нет. Не привиделось ли нам вчерашнее? Нет, в рюкзаках лежат щуки. Это подтверждает, что в озере есть крупная рыба и она берет, а сомнения в этом многих городских рыболовов вызваны мелководностью Лужъера. Глубина в заливе небольшая, около полутора метров, впрочем, как и по всему озеру. Лишь в одном месте у камышей есть три метра глубины. Но там, видимо, ползет болотный газ со дна, и дохнут живцы на жерлицах.
Окуньки заклевали весело и часто. Вскоре у меня было уже достаточно живцов. Опускаю мормышку на дно и кладу удочку. Надоело дергать мелочь. Из приемника — моего верного спутника по рыбацким походам в одиночестве — льются мелодии какого-то далекого «бэнда», в чистом звучании которого словно растворяется божественное соло саксофона-сопрано. Я пью чай из термоса и любуюсь утренними красками. Сергей, кажется, дремлет у лунки.
Сухой щелчок, особенно слышимый в морозном воздухе, вернул нас к действительности. Метрах в двадцати трепещет на утреннем ветерке алый флажок моей жерлицы!.. Бегу к снасти, но метров за десять останавливаюсь и дальше иду осторожно. На небольшой глубине как бы не запаниковала, голубушка, от шума шагов.
Катушка жерлицы пока недвижима. Вздрагивает лишь леска, то выгибаясь петлей, то вновь уходя под лед. Держит щука живца в пасти, мнет его, а подсечешь ее в этот момент — уйдет, как пить дать…
Вот, наконец, щучьи сомнения рассеялись, и катушка сделала первые обороты, а потом уже закрутилась безостановочно, сбрасывая метры лески. Пора!.. Подсекаю и чувствую нешуточное сопротивление озерной рыбины. После двух или трех подводов ко льду удалось завести щуку в лунку, но… тут же противная слабина — сход!.. Вынимаю снасть, и «ласковые» слова в адрес перекаленного тройника, сломавшегося в самый ответственный момент, срываются с моих дрожащих губ.
— Эй, кончай поминки, слева сыграла! — кричит Сергей.
И точно — алеет флажок на соседней жерлице. Эту щуку беру любовно, не доверяя снасти. Вскоре и Сергей обрыбился такой же щукой на пару кило.
После обеда сменился ветер. Потянуло резким холодом. Сырой снежок на льду сковало в жесткий панцирь, по которому сухо зашелестела поземка. Стало неуютно и по-настоящему морозно. Перестали брать окуньки, не было и подъемов. И тут, когда мы, уже закостенев от холода, потеряли всякий интерес к ловле, вскинулся одинокий флажок самой дальней жерлицы.
Пока я бежал, глядя на бешено вращающуюся катушку, леска была уже размотана до конца и жерлица с натугой кренилась то в одну, то в другую сторону. После подсечки шальная сила едва не вырвала жерлицу из рук. Долго пришлось повозиться, чтобы подвести к лунке тяжелую рыбину. Но багра не было, а щука не проходила в лунку. Не взяли его в этот раз, не веря в Большую рыбалку здесь, на мелком озере…
Словно почуяв это, щука удвоила силу рывков, со скрипом елозя леской о лед. Подбежавший Сергей в считанные секунды пробурил рядом лунку и принялся разбивать топором перемычку между сдвоенными лунками. Но было поздно… Из подо льда я вытянул лишь измочаленный и растянутый огрызок лески…
Еще не раз мы попадали здесь на щучий жор. Особенно удачной была рыбалка, когда я взял с собой маленьких еще сыновей. Старший тогда вытянул щуку на шесть кило с гаком, не считая четырех- и двухкилограммовых щук, пойманных мной. Словно Хозяин озерный расщедрился тогда и подарил нам с сыновьями настоящую рыбалку. Но так было не всегда. Озеро, оберегаемое строгим лешаком, имело свой характер: непредсказуемый, капризный, загадочный. И давало удачу нечасто и не всем, сюда приходящим…