Антарктида имеет статус «ничейной земли». Более 20 стран претендуют на эту территорию, причем зоны претензий перекрываются. США и СССР на момент подписания международного договора об Антарктиде заявили, что претензии на территории, находящиеся внутри континента, имеются, но озвучены они будут тогда, когда непосредственно начнется раздел Антарктиды между странами.
Ну а до тех пор на континенте запрещено какое-либо военное присутствие, разработка полезных ископаемых, использование атомной энергии и т.д. Таким образом, в Антарктиде существует множество различных станций, имеющих две основные цели — научные исследования и обеспечение присутствия стран на континенте.
В настоящее время на континенте круглогодично действуют пять российских станций: Беллинсгаузен, Прогресс, Мирный, Новолазаревская и Восток. Из них первые три — прибрежные, остальные две — континентальные, причем станция Восток расположена более чем в 1500 км от океана. Основными «рыбачьими» станциями считаются Прогресс и Мирный. Это прибрежные станции, расположенные непосредственно у моря. На станцию Мирный наш зимовочный состав был заброшен в начале апреля, и к этому времени уже стоял плотный лед. Ледовый покров продержался до начала января следующего года, когда НЭС «Академик Федоров» пришел с новой сменой зимовщиков. Да, здесь, наверное, стоит напомнить,
что у берегов Антарктиды есть два типа льда — припайный соленый лед, в большинстве случаев однолетний, и пресный фирновый лед, на куполе ледника на самом континенте. Последний течет от центра материка к краям, где откалывается от основного массива и превращается в айсберги. Айсберги дрейфуют в Южном океане, зимой вмерзая в лед.
О том, что на другом конце Земли существует зимняя рыбалка, я, если честно, не подозревал. Первопроходцы (Р. Скотт, Дж. Пристли, Р. Амудсен и другие) в основном разнообразили свое меню пингвинами и тюленями. Уже потом в интернете я нашел фотографии рыбешек, которые были сделаны во время экспедиции Роберта Скотта.
Как правило, «Академик Федоров» заходит в порт Кейптауна для загрузки топлива, груза для станций и части зимовщиков, добирающихся туда самолетом.
Среди них был и я. В порту и в городе многие зимовщики начали обзаводиться рыболовными принадлежностями. Я решил, что лишними они, похоже, не будут, и прикупил пару пачек крючков, не забыв также и леску. А вот катушкой, уже не помню по какой причине, так и не обзавелся.
Первые рыбаки появились на палубе еще в Кейптауне. Пытались ловить прямо с борта, но при мне так ничего и не вытащили. На стоянке у станции Прогресс кое-кто из экипажа поймал несколько рыбешек. Ловили простейшими спиннингами, на блесны или просто на донку с тремя крючками, используя в качестве наживки мясо. Ловили ли рыбу матросы с «Академика Федорова» на рейде станции Мирный, я не помню — меня в числе первых отправили на станцию принимать участие в разгрузке груза, доставляемого на вертолетах с судна.
Три дня мы таскали груз, состоящий в основном из продуктов, на склад, принимали дела у зимовщиков, которых мы сменяли. А потом внезапно наступила тишина — на «Федоров» улетела последняя партия сменяемых, судно развернулось и быстро скрылось за островом Хасуэлл, уходя к следующей станции.
Первые полтора месяца ушли на разведку местности, на формирование рабочего расписания и на обустройство каюты, где мне предстояло прожить почти год. Хотя моя должность громко называлась «инженер-эколог, заместитель начальника станции по природоохранным (или экологическим?) вопросам», круг моих обязанностей был небольшим. Работы можно было условно разделить на «экологические» и «орнитологические». К первым относилась утилизация бытовых отходов станции и подготовка к вывозу уже имеющихся отходов. Вторая была более разнообразной. Зимой в нее входили учеты в колонии императорских пингвинов, летом — учеты птиц на птичьих базарах и кольцевание южнополярных поморников, поиск их гнезд, картирование, учеты буревестников, пингвинов Адели.
На рыбалку в первый раз я выбрался где-то в начале мая. Не стоит забывать, что Антарктида — это Южное полушарие, соответственно, когда у нас лето, там зима, и наоборот. День к этому времени был довольно коротким (станция Мирный стоит фактически на Южном полярном круге), но температура была не очень низкой — около минус 5–10 градусов. Так как большинство зимовщиков родом из Санкт-Петербурга, многие привозят с собой, особенно в первый раз, удочки на корюшку или стандартные удочки для подледного лова, с тонкой леской и мормышками. Как правило, такими ловят один-два раза, закидывая их после этого в дальний угол каюты до конца зимовки. Хорошая удочка для подледной рыбалки в Антарктиде выглядит довольно брутально. Это кусок спиннинга длиной около полуметра, с простой инерционной катушкой «Невская» или ее аналогом. В качестве кивка используется толстая пружина, надеваемая на конец обломка спиннинга. Леска используется довольно толстая, 0,3–0,4 мм. В конце лески привязывается грузик потяжелее, выше него ставятся два-три поводка. Поводки делаются такой длины, чтобы не захлестывались между собой. На них я старался ставить леску потоньше. Рыба здесь жадная до еды, поэтому маленькие крючки использовать избегают. Даже при небольшом минусе и среднем ветре извлекать заглоченный целиком крючок из рыбы процесс долгий и неинтересный. Поэтому на станции делают из половинки медной или латунной трубки подобие небольшой блесенки, к которой припаивается обычный крючок. Конструкция получается, конечно же, менее уловистая, зато можно рыбачить в перчатках — вытащив рыбу, остается просто взяться за медную часть и перевернуть — благодаря своему весу, добыча сама падает на лед.
Рукоятки катушки «Невская» очень короткие и не позволяют пользоваться ею во время сильных морозов. Поэтому одну из ручек наращивают пластиковой трубкой, чтобы можно было сматывать и наматывать леску даже в теплой рукавице. Ловят на обрезки губки для мытья посуды, иногда добавляют кусочек мяса. Я делал подобие «мушки» из яркой разноцветной оплетки четырехмиллиметровой веревки.
В целом, зимние месяцы, с мая по сентябрь, не очень подходят для рыбалки. Холодно, ветрено, погода зачастую меняется резко. Но так уж получилось, что именно в эти месяцы я чаще всего ходил на рыбалку. Ближе к лету была уже масса своих работ, времени на рыбалку не оставалось.
В нашу зимовку главным рыбаком на станции был начальник транспортного отряда. Бывший испытатель бронетехники, не раз ходивший в санно-гусеничный поход на станцию «Восток». Страстный рыбак, всеми правдами и неправдами выкраивавший хотя бы часок времени в день на рыбалку. Справедливости ради надо сказать, что техника на станции была в рабочем состоянии, насколько она могла быть вообще рабочей, учитывая ее «возраст».
С ледобурами была беда. Всего их было четыре, три отечественного производства и один шведский. Отечественными работать было невозможно, особенно к середине зимы, когда лед стал толще 70 см. Под конец зимы бурились уже только по трещинам и только шведским ледобуром. Некоторые даже пытались «покушаться» на мотоледобур гидролога, но он был тяжеленный и требовал довольно бережного обращения, так что на рыбалку его так никто и не взял. С приходом весны вода в трещинах перестала замерзать и ловить стали уже на отливе, выискивая самые широкие трещины. Как я уже писал, в основном я рыбачил в разгар зимы, в июле — августе. Выход на лед на станции в одиночку строго запрещен. В начале дня надо уведомить начальника станции, потом взять рацию у радиста, отметиться в специальной тетради, указав ориентировочное время возврата на станцию, и только потом можно идти к гаражу. Там находится единственное место, где удается спокойно спуститься на лед. Дело в том, что станция Мирный стоит на двух островках архипелага Хасуэлл, вмерзших в лед, двигающихся с купола ледника. Частично архипелаг свободен от материкового льда, его окружает только припайный лед. Материковый же лед мало того, что обрывается в море стеной, так еще и активно трескается, образуя зону трещин. Поэтому есть только одно место, где можно относительно легко спуститься на лед — в районе гаража для тягачей. Уже оттуда с начальником транспортного отряда, сейсмологом или метеорологом мы шли рыбачить. Рыбачили редко больше 1,5 часов — как правило, не позволяла погода или надо было возвращаться на станцию по своим делам. Несколько раз нас снимали с рыбалки по рации в связи с резким ухудшением погоды. На станции есть два вида штормовых предупреждений — «Шторм один» и «Шторм два». «Шторм два» объявляется при видимости меньше 300 метров и запрещает выход с территории станции. «Шторм один» — видимость меньше 50 метров, запрещается передвижение по станции.
Ловилась рыба трех видов. К сожалению, видовые названия определить на станции не удалось. А по возвращении домой уже было как-то не до того. Хорошей, съедобной рыбой была «ледянка». Не стоит путать ее с ледяной, иногда встречающейся в магазине. Это небольшая рыбешка, что-то вроде из нототениевых. Иногда, хотя и реже, брали и «бычков», рыбу-лису всегда отправляли плавать дальше. Правда, некоторые пытались их засушивать в качестве сувениров, но хорошо это, по-моему, ни у кого не получалось.
Ледянка по вкусу чем-то смахивала на корюшку. Ее и готовили примерно так же — либо жарили, либо вялили. С едой на станции все было в порядке, я бы даже сказал, что ее было с избытком. Но когда два месяца подряд походишь в кают-компанию на завтрак, обед и ужин, возникает желание посидеть небольшой компанией за ужином вдалеке от коллектива. Просто ради разнообразия… Ну и свежепойманная рыба всегда вкуснее даже хорошо приготовленной скумбрии или тиляпии, привезенной с другого конца земного шара.
Зимой единственными нашими соседями была колония императорских пингвинов и тюленей. Колония большая, на пике — до 12 000 взрослых птиц. Минимум раз в десять дней, а как правило, раз в неделю, я выбирался с кем-нибудь со станции, обычно с метеорологом или с сейсмологом, на учеты численности этой колонии. Для этого надо было дойти до поля вмерзших в лед айсбергов, где находится колония, посчитать их в бинокль и сделать серию фотографий для проверки результатов. Походы были разными. Иногда оборачивались за три часа; как-то после метели мы почти всю дорогу в обе стороны шли по заносам. В другой раз неожиданно начал крепчать ветер, и нам пришлось уходить на станцию. Шли долго — ветер дул в лицо, и физически не получалось делать больше 2–3 км в час.
Тюлени в Антарктиде не боятся человека. Там нет наземных хищников, поэтому к тюленям Уэдделла, крабоедам и другим видам тюленей можно подойти вплотную. Мы этим, правда, не злоупотребляли — не стоит животных тревожить зря.
В середине сентября прилетели первые настоящие «летающие» птицы — южнополярные поморники. Это крупные, размером с большую чайку, птицы. Они и есть самые близкие родственники чаек, занимают в тех местах нишу хищников-падальщиков, иногда добывая и мелких буревестников. Почти одновременно с ними стали прилетать снежные буревестники — небольшие, размером с сойку, ослепительно белые птички с черными глазами, клювами и лапами. Вслед за ними на колонии на островах стали вереницей тянуться пингвины Адели. На удивление склочные птички, кстати. Императорский пингвин (рост около метра, вес 45 кг, иногда больше) отличается поразительной флегматичностью, спокойствием и даже любопытством по отношению к человеку. Мелкие же (меньше 10 кг весом) пингвины Адели зачастую пытаются атаковать человека. Причем не только на колониях во время учетов, но иногда и просто на льду.
Последними на острова прилетели три вида буревестников, началось лето. Ну а летом уже забот больше, начиная от учетов на колониях, заканчивая подготовкой брошенной в 90-е и в советское время техники к вывозу. Тут уж не до рыбалки. В январе пришел «Федоров» с нашей сменой, мы сдали работы и через месяц уже были в Кейптауне, откуда улетели в Санкт-Петербург.