Наверняка у каждого, кто считает себя серьезным рыболовом, есть свои, не менее интересные «фирменные» секреты, и все-таки рискну. Может быть, кому-нибудь и мои секреты окажутся полезными.
«ПЕТУШИНОЕ СЛОВО»
Все мужчины в семье нашей были страстными рыболовами. Бабушка рассказывала, что ее отец – мой прадед – священник Шуйского Крестовоздвиженского храма Александр Евлампиевич Казанский пропадал с удочками на реке буквально все свободное от службы время. Страсть эта передалась и сыну его, и внуку, а позднее и правнуку. И первый секрет успеха запомнился мне с тех давних пор, когда я в качестве рыболова под руководством отца делал лишь первые шаги.
Любимым местом рыбалки на Тезе у нас много лет был небольшой полуостровок напротив старинного фабричного села Чернцы. Когда-то давным-давно в Чернцах было несколько мельниц, но сейчас от них остались лишь черные замшелые, наполовину сгнившие сваи, глубокие омута и быстрые песчаные перекаты перед ними. Рыба здесь водилась самая разная, но мы приезжали за язями.
Рыбаков и кроме нас здесь было немало, но ловили они в основном окуней, плотву, кое-кто – приличных щук, реже леща, некрупных голавлей, подъязков. Настоящих, крупных язей в то время кроме отца не ловил никто. Обычно, после нашего отъезда рыбаки торопились занять эти места, словно между делом беседуя о том–о сем, изучали наши удочки, насадку, но...
В конце концов все махнули рукой на попытки выведать отцовский секрет успеха и лишь с завистью в голосе шутили
– Ну, опять Вадим за своими язями приехал! Они что у тебя, по петушиному слову сюда подходят, что ли?
А отец, отшучиваясь, разматывал удочки и через некоторое время, под завистливые вздохи, выводил первого бурно плещущегося красавца язя почти из-под мостков на противоположном берегу, где буквально минуту назад женщины полоскали белье. В чем секрет? А никакого секрета и не было.
Выросший на Тезе, отец прекрасно знал рельеф дна в местах обычной ловли и внимательно следил за малейшими его изменениями. Крупная рыба (опытным рыбакам это хорошо известно) имеет свои «охотничьи тропы» и меняет их крайне редко и только вынужденно. Вот на этих «тропах», как только начинала прогреваться вода, отец устраивал «кормовые площадки», расчищая в густых зарослях подводных трав небольшие чистые пятачки, выбирая для этого места с твердым песчано-галечным дном.
Естественно, для этого приходилось немало потрудиться, но результат окупал все труды. Язь, голавль, лещ, крупный окунь обязательно останавливались на таких площадках среди трав, а точные границы расчищенных площадок знал лишь сам отец. Достаточно было ошибиться на полметра и рыба не клевала, крючок путался в траве, в то же время при точном забросе почти незамедлительно следовала хватка крупной рыбы.
Одна–две поклевки и нужно было менять место. Для полного успеха оставалось лишь знать время выхода рыбы на кормежку.
КОГДА ХОРОШИЙ ХОЗЯИН СОБАКУ ИЗ ДОМА НЕ ВЫГОНИТ
«...Перед грозой рыба тоже переставала клевать. Она боялась грозы, затишья, когда земля глухо дрожит от далекого грома...» – писал в одном из своих рыбацких рассказов замечательный писатель, рыболов Константин Паустовский.
Действительно, кто из нас с досадой не сворачивал удочки, заслышав ворчание приближающейся грозы? Какая уж тут рыбалка! Даже пескари и ерши, наперебой бросавшиеся на червяка, и те спешили куда-нибудь укрыться при приближении ненастья. А уж осторожная крупная рыба...
Впрочем, не будем забегать вперед. Было изумительное утро. Ночью прошел небольшой дождь и капли на ветвях россыпями самоцветов переливались в лучах взошедшего солнца. Все было замечательно, а вот рыба почему-то не клевала. Толстые златобокие язи время от времени шумно плескались среди трав, но поклевок не было даже на самую лакомую для этого времени насадку – линючего рака.
Происходило что-то совершенно необъяснимое. Впрочем, часам к десяти разгадка столь «глухого» бесклевья явилась. Из-за прогретого солнышком соснового леса выползла тяжелая сине-фиолетовая туча, через мгновение эту синеву рассек ослепительный зигзаг молнии и первый тяжкий раскат грома заставил умолкнуть птиц в лугах, пригнул к земле цветущее разнотравье...
Мы заторопились, собирая разбросанные вокруг прогоревшего костра вещи, бросились сматывать удочки, чтобы переждать ненастье где-нибудь под крышей, но не успели. Прямо над нашими головами с треском раскололось небо и стена ливня вперемешку с крупным градом обрушилась на реку, на черемуху, под которой мы тщетно пытались укрыться. В первые же мгновения на нас не осталось буквально сухой нитки.
Удочки под сумасшедшими порывами ветра хлестали по воде, словно тростинки, и вдруг. Одна из них, согнувшись в дугу под очередным порывом ветра, так и не распрямилась. На чем свет стоит кляня непогоду, отец выбрался из-под куста, чтобы отцепить запутавшуюся в траве удочку, но едва взял ее, как мощный рывок чуть не вырвал удилище из рук.
Только после нескольких минут отчаянной борьбы отцу удалось подвести рыбу к берегу и, подхватив ее обеими руками, выбросить в густую траву, прямо к моим ногам. Это был великолепный, черный со спины и цвета старой бронзы по бокам громадный окунь.
Прошло много лет, но никогда больше таких окуней в Тезе ни я, ни отец не ловили. Он тяжело прыгал в траве, воинственно распустив широченный, шире ладони, спинной плавник с шипами, каждый из которых толщиной был с сапожную иглу. Пока я любовался, забыв про все на свете, такой неожиданной добычей, вершинка второй удочки зарылась глубоко в воду. Теперь уже я, даже не подсекая, едва успеваю подхватить ее ускользающий комель. Моей добычей стал голавль, но какой!
Опуская подробности, скажу лишь, что гроза буйствовала около часа. За это время у нас было пять поклевок. Трех рыбин вытащили, а две не дали даже подвести себя к берегу. Поводки, на которые без особого труда выводили двухкилограммовых язей и голавлей, рвались словно прелые нитки. Едва только стих дождь и гроза начала удаляться, клев прекратился.
Ни в этот раз, ни в последующие приезды ничего подобного больше не было. Окунь и два голавля, пойманные во время разгула стихии, вместе «потянули» больше восьми килограммов. Причем поклевки были буквально на любую насадку. И на пучок червей, и на «букару», и даже на корочку белого хлеба. Попасть на эти места еще раз в такую же дикую погоду больше не пришлось, а в небольшой дождь случалось брали приличные язи и голавли, но таких великанов не попадалось.
Можно было бы считать это случайностью, тем более что такая добыча для нашей изрядно загубленной в свое время промстоками Тезы вообще чрезвычайная редкость. Однако спустя почти два месяца ситуация повторилась почти в точности.
На этот раз я ловил в проводку на кузнечика голавлей на довольно глубоком песчаном перекате. День стоял жаркий, солнечный. В садке у меня шумно плескались пяток вполне приличных голавликов, когда неожиданно налетел настоящий шквал. Он застал меня на открытом месте, поблизости не было даже кустов, чтобы попытаться отсидеться. Разглядеть поплавок среди пляшущих волн не было никакой возможности, и я подматывал леску, намереваясь закончить рыбалку.
Это была даже не поклевка, а удар. Так бьет блесну крупный жерех. Все попытки мои остановить рыбину, повернуть ее к берегу, закончились плачевно. Прозвучал сухой щелчок и жалкий обрывок лески обвился вокруг вершинки удилища. Дрожащими руками торопливо оснастил оборванную удочку, забросил, успел чуть подтянуть и... Хоть плачь!
Вновь бешеный рывок, опять неукротимая сила рвет из рук согнувшееся в дугу удилище и тот же финал.
Шквал умчался куда-то к Дунилову, стих ветер, выглянуло солнце и на этом все закончилось. Три поклевки в течении каких-нибудь двадцати минут и три обрыва. Я не смог даже подвести ни одного из этих «крокодилов» к берегу, чтобы хоть взглянуть на них. Откуда бралась эти гиганты, почему они ни разу не клевали в нормальную погоду, где они держатся все остальное время, для меня так и осталось неразгаданной тайной.
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СТРЕКОЗЫ
В сезоне рыбалки по открытой воде есть короткий, всего несколько дней, но, пожалуй, самый успешный период – время массового вылета стрекозы.
Кто из рыбаков не ждет этого момента, когда живущая в темной глубине, в донном иле «золушка» у вас на глазах превращается в переливающееся на солнце всеми цветами радуги, трепещущее крыльями маленькое чудо, в настоящую принцессу? Рыба в эти дни устремляется к береговым отмелям, к мелководным заливам. На береговых кустах, на пучках торчащей из воды осоки и камыша, на сучьях упавших в воду деревьев, повсюду застыли страшноватые, пучеглазые с мощными, крепкими челюстями личинки стрекозы, вернее, то, что от них осталось – лопнувшая на спинке пустая хитиновая оболочка. А рядом с ними, трепеща на ветру неокрепшими еще крыльями, сидят молодые стрекозы. Десятки и сотни их кружатся над водой, над пойменным лугом...
Пожилой, чуть прихрамывающий рыболов, опирающийся вместо трости на старый «телескоп», появился на берегу, когда все удобные места были уже заняты мальчишками, азартно таскающими крупную плотву и иногда вполне приличных подъязков и голавликов.
Он походил по берегу, и так и не выбрав подходящего свободного места, устроился невдалеке от нас и забросил удочку прямо за зеленую стену куги. Там не было слышно всплесков и чмоканья жирующей рыбы, но уже через минуту он с трудом вывел к берегу отличного килограммового голавля, а следом за ним, почти без паузы, такого же язя!
Мы были потрясены. Ведь мы приехали сюда чуть свет, чтобы занять самые удобные, самые уловистые, на наш взгляд, места, а в улове у нас десятка полтора плотвиц да пара подъязков!
Секрет оказался очень прост. Как и во всех предыдущих случаях нужно было просто внимательно присмотреться и подумать. Заключался он в том, что крупная и значительно более осторожная рыба не торопилась на отмели к берегу, на котором махала удочками и шумела толпа юных рыбаков, а предпочитала кормиться у границы трав, где было значительно спокойнее, а выползающих личинок ничуть не меньше.
Правда, забрасывать туда было не так удобно, да и выводить отчаянно сопротивляющуюся, крупную рыбу через заросли травы значительно труднее...