Там будто собрано все, что столетиями влекло добытчиков «мягкой рухляди» и монахов, искавших молитвенного уединения.
Нет ничего более подходящего для понимания истинного характера России, чем ее северные просторы. Красота Беломорья сказочна, особенно осенью! Нескончаемая тайга, зверье, птицы, реки и озера, ветра, величие северного сияния, штормовое море. Иногда затихнет ветер, золотым зеркалом станет гладь моря, а в это зеркало смотрят голубые и розовые валуны побережья.
Шумные стаи гусей, уток и лебедей находят себе пристанище на таежных озерах. Воздух пропитан ароматом смол хвойных деревьев. Над ковром из мха и лишайников возвышаются низкорослые кустарники. Изобилие черники, голубики, брусники и грибов окрашивают большие площади побережья и тайги во все цвета радуги...
Тоня (избушка) находилась на одном из мысов берега Летнего Наволока. На валунах — добротная весельная шлюпка и выворот для ее транспортировки из воды на берег на время штормов и отливов. Глухарь, уже садившийся на лесные дороги клевать гальку, как всегда держался на ягодниках. Казарок, кряквы, гуся — вдоволь. Такой многочисленный лет гусей над водой видел только на Белом море. Иногда летит клин так низко, что, кажется, вот-вот птицы коснутся крыльями воды.
Каждое утро, когда море штормило, мы с собакой уходили на ближайшее таежное озеро. Это был наш почти ежедневный утренний моцион. Ягдтерьер — это та категория охотничьих собак, которым безразлично, на кого, куда и когда: в воду, под землю или на ней. Как правило, при такой погоде водоплавающая птица находилась на этих пресноводных водоемах. Удачно выполненный дуплет как бы давал команду собаке — «Дай!». Собака отыскивала и подавала добытую дичь.
Как-то в один из солнечных дней вышли из тайги на побережье. На море полный штиль. И вдруг нашим взорам представилось незабываемое зрелище. В двадцати метрах от берега показалось на поверхности огромное тело белухи и направилось к буям, выставленным нами у сетей. При этом она производила громкие звуки, которые хорошо были слышны над водой. Китобои называли белуху морской канарейкой, сравнивая ее песни с щебетом этой птицы. Еще дважды массивное тело, ныряя, показывается из воды, а затем исчезает. Нам еще доводилось слушать странные, протяжные и печальные крики этих великанов, но показываться в этот сезон они больше не пожелали.
В семи километрах на восток от нашей стоянки по морю находился остров Жижгин, на котором был единственный до Соловецких островов маяк. На фоне непередаваемых красок закатов, штормов, звездного неба он манил к себе. Поморы рассказывали о лежбище нерпы на побережье острова. Картина, которая предстала перед нами еще при подходе к острову, превзошла ожидаемые эмоции. На фоне « птичьего» базара на огромных валунах лежали нерпы.
Вода и ламинарии бурлили от ластоногих. Птицы издавали неистовый крик, то надрывный, то ликующий.
Иногда, ближе к вечеру, после шторма на море устанавливается полный штиль. Тайгу освещает яркое солнце, а над морем могучим коромыслом во весь горизонт появляется радуга. Рыбалка наваги, камбалы, трески в этот период исключительная. В море обращают на себя внимание тюлени. Постоянно, как пришельцы, они внезапно высовывали глянцевые головы из воды с пучеглазыми глазами, усатыми мордами и замирали на некоторое время, проявляя к нам интерес. И так же таинственно, как появлялись, исчезали в глубинах. В море живет огромное количество молюсков и ракообразных, местное название одного из них — жук куржак. Это самый настоящий санитар моря. Если не удавалось до темноты проверить морские сети, а там что-то было, то на утро оставался только скелет от рыбы. Голову лося помещали на сутки в море, а вытаскивали череп, начисто очищенный от всего.
В один из сезонов мы подлетали к побережью на вертолете. Моему взору предстала картина: в тайге, почти по одной линии, расположились пять голубых, связанных между собой лесных озер. Из ручья, вытекавшего из этих озер и который впадал в море недалеко от нашей тони, мы и брали пресную воду. Решение дойти до последнего озера, пусть даже с ночевкой, пришло мгновенно. Ранним утром в один из погожих дней мы ушли с собакой на цепь озер. Родившийся на востоке ветерок толкнул туманную завесу, сбил обиженно загнусивших комаров. Белесое покрывало тайги стало сползать. Чтобы не спорить с рассветом, луна укрылась в светлых облаках. В отдалении вяло и монотонно играла вода на перекате. Это был ручей из ближайшего озера, соединяющий весь каскад с морем. А кругом дикая глухомань. Впереди тайга нависает над скалистым обрывом, а уже внизу приглушенно шумит море.
Неожиданно взгляд мой уперся в отпечаток узкой голой пятки — и сразу мысль: «Он!» Я присел на корточки: все верно, «его» ступня, вот и тут, где положено, пальцы с когтями, влажную корочку суглинка проткнули, будто толстыми гвоздями. А собака недавно с голосом ушла по какому-то следу. Но еще больше был удивлен, когда обнаружил рядом и второй след, только гораздо меньше. Ну дела… Медведица с медвежонком протопали. Стал подзывать свою помощницу, а ее как назло не было. Я достал из патронташа еще один патрон для нарезного ствола, зажал в ладони, выпрямился, словно звери могли быть где-то рядом, и пошел дальше, продолжая громко звать собаку. След когтистых лап уходил куда-то дальше. Время от времени я как будто начинал ощущать спиной и затылком чей-то пристальный, немигающий взгляд, что заставляло постоянно оборачиваться.
Видно затянутый дымкой горизонт на море, висящий туман начинал вспухать. Там рождалось солнце. Тайга глухо шумела, верховой ветер раскачивал деревья.
Наконец, впереди светлеет. Выхожу к первому озеру. Собака вернулась, и мне стало веселей. На мшистых полянках из-под гладких темно-зеленых листьев доверчиво и приветливо поглядывают красные глаза брусники. Воздух чист, влажен, дышится легко и сладко.
Впереди чуткая, настороженная собака, вся мокрая от росы. И вдруг на мхе увидел птичьи наброды в виде петляющих крестиков. Где-то рядом таятся тетерева! Моя помощница уже в стиле легавой собаки нервно передернула мочкой носа, прильнула к земле, крадется, вытянув вперед морду, но потом не выдерживает и делает стремительный прыжок. Вслед за испуганным чернышом поднимается весь выводок и, немного пролетев, рассаживается на старой ели, которая уже давно высохла и теперь только скрипела на ветру, точно жалуясь на прожитый век. Собака подбегает и, виляя хвостом, отчаянно лает. Скрываясь за кустами, подкрадываюсь к елке со стороны собаки, на которую завороженно смотрят птицы, и сбиваю одним выстрелом трех краснобровых красавцев. Мой «солдатик» находит дичь и подносит ко мне. Роскошный ужин нам обеспечен!
К полудню мы уже на втором водоеме. Перепад высот между ними был ощутим. Шумное журчание ручья, соединяющего озера, позволило быстро сориентироваться. Солнце поднялось высоко. Со всех сторон меня обступала стройная толпа сосен, понизу грубо коричневых, в полствола золотистых. У одной из них высилась здоровенная муравьиная куча. Весь муравьиный народ вылез наверх, вяло шевелился коричневым войлоком. Я решил снять усталость. Ворохнул ладонью мурашей, отчего они проснулись, оживленно засуетились. Затем поднес к лицу и осторожно втянул носом. «Вот это да!..» Шибануло острым пряным, прочищающим мозги муравьиным духом.
До следующих двух голубых «таежных очей» пришлось добираться сложнее. Все они находились почти на одном уровне. А протоками между ними были болота. В этой ситуации тяжелее всего было собаке. Она все время плавала, изредка выбиралась на кочки отдышаться.
Солнце уже перекатило ближе к западному небосклону. Собрал брусники, пока не стемнело, чтобы на ужин запечь тетеревов, предварительно набив их ягодами. Неожиданно поднялся ветер, нагнал стаи мрачных туч, пошел дождь. Шорох, похожий на порхание, заставляет осторожно повернуть голову. Это собака из ягодника подняла глухаря. Болотным «чертом» он тяжело выскочил и гордо взгромоздился на макушку ели в пятидесяти метрах от меня. Вечер был особенно красочен. Дождь прекратился. Пылали во все небо легкие, высокие облака. Закатное солнце медленно, по наклонной скатывалось за щетину тайги. Стволы деревьев окрасились медно-красным цветом.
К последнему пресноводному озеру путь оказался совсем легким. Протока проходила по большой каменной косе длиной несколько сотен метров. Трудно было поверить, что это — творение природы. Так ровно и красиво были уложены хорошо обкатанные камни разной величины. Такое впечатление, что здесь потрудилась рука человека. Чистейшая вода шумно переливалась, образуя пену. Собаке явно по душе чувствовать под ногами твердую почву после долгого плавания по болотам и она тут же уходит в поиск.
Вот и озеро, как на ладони. Оно оказалось намного больше тех четырех, которые остались внизу. Легкая рябь от ветра вольно гуляла по озеру. Несколько десятков чаек белыми поплавками качались на поверхности. Здесь затишье, и можно им отдохнуть, опреснить свои перья от комочков застывшей соленой воды.
Багряный круг солнца притаился у горизонта. Веяло горькими запахами трав, мха. Острый дух будоражил едкими, почти табачными ароматами. Наползавшая темнота казалась по- скупому мрачной, молчаливой и сиротливой. Сумерки звенели дребезжащим стрекотанием насекомых.
Сухие еловые сучья горели жарко и весело. Кругом черные ели молчали в тишине и лишь иногда покачивали лапами. Впрочем, они замерли, это огнь шевелил в их густых шубах глубокие тени.
Гаснет на западе закат, темнотой наполняется небо, зажигаются первые звезды. В вышине свистят крыльями летящие на кормежку утиные стаи. Так прошел еще один из многих прекраснейших дней в краю лесов с вековым бездорожьем рыжих болот и голубых таежных озер.
Охота — сказочная «живая вода», возвращающая человеку молодость и жизнерадостность, бесследно поглощающая все невзгоды и переживания.