И правда, за вечер, втроем с егерем, который взял с собой собаку, они добыли по две (!) птицы на брата. Тяга была удивительной, охота удалась, Вронский уехал под впечатлением...
Стех благословенных времен прошло более 100 лет, и дичи, увы, в окрестностях столицы не прибавилось. От этого добыть вальдшнепа, птицу сторожкую и незаметную, вне весеннего буйства гормонов стало более престижно, чем утку, гуся, бекаса.
Охота на вальдшнепа, лесного кулика, если буквально переводить с немецкого языка, на вечерней заре — одна из самых захватывающих. Представьте: в апреле, когда еще не стаяли пласты снега, по-над кромкой леса летит огромная «бабочка». Ее полет бесшумен, но быстр; вы уже привыкаете к тому, что она несется бесплотной тенью, сливаясь с гранью леса или выделяясь контрастным пятном на темнеющем небе, как вдруг это эфемерное создание начинает... почти хрюкать, а точнее, хоркать, как пытаются сымитировать этот звук очевидцы. Голос птицы бьет по ушам диссонансом, вы даже вздрагиваете — настолько картина полета не соответствует звукоряду, — но потом привыкаете и уже ждете этого хорканья. И тут почти из-под ваших ног взвивается молчаливая тень еще одной птицы, которую самец-зазывала приветствует новым звуком — тонким пронзительным цвиканьем. Вы опять вздрагиваете, не ожидая эдакого изыска от лесного вокалиста, а по границе леса и опушки в стремительном полете исполняют танец любви уже две «бабочки»...
К зданию военно-охотничьего общества подгоняли автобус, в который набивалось от 20 до 40 охотников с ружьями, рюкзаками, в болотных сапогах, зимних теплых куртках и брюках (заморозки и резкие перемены погоды никто не отменял). Среди охотников я был самым молодым — мне едва стукнуло 18 лет; почти все кучковались по компаниям из 4–5 человек, и только один пассажир был как бы сам по себе — молодой парень лет 25. Мы устроились рядом на заднем сидении, перекинулись парой ничего не значащих фраз, потом молчали всю дорогу, каждый о своем. Добирались до места где-то под Истрой около трех часов. Егерь, встретивший нас, быстренько показал мне полянку, где я должен был стоять, и ретировался поближе к старшим охотникам: там уже накрывали импровизированные столы, слышался смех, задорная похвальба — в общем, было весело и сытно.
Оставшись один, я любовался закатом над просекой, наслаждался тишиной весеннего леса. Звуки гульбы моих соседей доносились приглушенно, ажиотаж встречи прошел, все готовились к главному действу — тяге.
Но полтора часа ожидания — и ничего: ни птицы, ни зверя. Лес был по-весеннему пуст. Наконец за деревьями, на самой грани слышимости, захоркал первый летун. Он шел со стороны более опытных охотников, и я, грешным делом, расслабился: ну куда мне до них! Прозвучал первый дуплет, второй, третий — птица, видать, летела вдоль цепочки стрелков. От шума выстрелов вальдшнеп умолк. И снова ожидание без надежды на успех: до сумерек, когда птица совершает брачный танец, еще далеко.
Сзади хрустнула ветка. Я оглянулся, думая, что это егерь вернулся проверить, как я устроился. Но вокруг никого не было. Я начал поворачиваться к просеке, когда почти над ухом раздалось сердитое цвиканье и из-за плеча на поляну спланировал вальдшнеп. Медленно, даже лениво помахивая крыльями, он пересекал открытое пространство, а я судорожно сдергивал с плеча ружье, щелкал непослушным предохранителем, наводил мушку на цель и все никак не мог решиться выстрелить. А вдруг это самочка? Может, она тоже цвикает? Но убить вальдшнепиху, а потом выслушивать все, что о тебе думает егерь, терпеть издевки старших охотников — нет, от позора не отмоешься!
Птица медленно удалялась и наконец резко свернула вправо к лесному массиву, захоркала.
Да-дах! — от неожиданности я почти подряд выжал оба курка. Ружье ткнулось в плечо весьма ощутимо, но я только потом обратил на это внимание (синячок побаливал дней пять). Вальдшнеп кувыркнулся в воздухе и упал на спину, подмяв под себя крыло. О, это было счастье! Я бежал к нему — нет, летел!— не чуя ног, схватил и только после этого поверил, что я добыл королевскую дичь.
С чувством выполненного долга я стоял, лениво посматривая по сторонам, периодически слыша хлесткие выстрелы других охотников и радуясь их возможным успехам. Мне тогда хотелось, чтобы и остальные ощутили то неописуемое чувство, охватившее меня, когда я положил птицу в ягдташ.
Уже смеркалось, когда я услышал, шаги егеря, который пришел меня забирать.
Каждого входящего в автобус встречал взрыв смеха и шуток. Оказывается, никто птицу даже не видел — так, на звук популяли. Я заходил последним под фразу одного из «опытных» добытчиков «А у этого уж тем более ничего!». Другой, тоже «тепленький», пристал ко мне: «Ну, покажи добычу, пацан! Небось орла подстрелил?» Юности свойственно обижаться на всякие пустяки. Видит Бог, я не хотел хвастаться, но после такого пренебрежения не удержался: «Орла не орла, а кулика какого-то прищучил» — и вытащил тушку на всеобщее обозрение. «Вальдшнеп!» — восхищенно прошептал один охотник. — Парень, это ж вальдшнеп!» В спину меня пихал егерь, которому нужно было войти в автобус, чтобы пересчитать всех по головам: вдруг кого-то забыли в лесу (были прецеденты, и не раз). Но охотничий люд сгрудился в проходе, рассматривая мою птицу.
— Ну-ка, сели все по местам. Ехать пора!» Я пробирался к своему сидению у заднего окна, сопровождаемый вздохами, ахами и поощрительными похлопываниями, гордо неся трофей перед собой.
Не успели мы отъехать несколько километров, как я услышали горячий шепот: «Продай мне его! Я тебе все свои деньги отдам!» Конечно, я сначала вскинулся, резко обернулся к молодому соседу-охотнику, чтобы высказать все, что думаю об этом неприличном предложении, но наткнулся на умоляющий отчаянный взгляд и вместо отповеди спросил: «Зачем тебе?» «Понимаешь, я 5 лет езжу охотиться и ни разу не вернулся домой с добычей. Жена и теща отпустили в последний раз: если и сегодня ничего не принесу, больше не поохочусь. Даже ружье заставят продать. Я уж и егерю приплатил, чтобы на самое лучшее место поставил, но... — стал объяснять сосед и вдруг резко остановился: — Ладно, я все понимаю: королевская дичь и все такое». Он тяжело вздохнул и отвернулся. «Я тебе птичку так отдам, без денег, но с одним условием», — сказал я. Он радостно обнял меня: «Все, что скажешь!» Я объяснил, что мне хотелось бы показать трофей отцу — не зря же он отпустил меня одного на охоту. А если я приду с пустыми руками и начну рассказывать, что отдал вальдшнепа незнакомому лейтенанту, чтобы того жена с тещей отпускали на охоту, мне вряд ли поверят. «Вот донесу до дома, похвастаюсь — и отдам тебе» — пообещал я.
Автобус тормознул на площади Белорусского вокзала около полуночи, и мы пешком, нагруженные ружьями, патронташами, рюкзаками, бухтя резиновыми болотниками по асфальту, почапали на Новослободскую улицу, где я тогда обитал. Разбудили отца, устроились на кухне. Старшие товарищи тяпнули за знакомство, и лейтенант остался общаться с отцом до шести утра, когда откроется метро, а я пошел спать.
Через два дня меня позвали к телефону: звонил лейтенант. Я спросил, как там супруга и теща, не поутихли? Он замялся: «По этому поводу и тревожу. На моих женщин вальдшнеп произвел такое сильное впечатление, что они расхвастались о моих подвигах всем женам комсостава. Ты ведь собираешься послезавтра на охоту?» Получив мои заверения в непременном участии в следующем выезде на вальдшнепа, лейтенант попросил: «Ты, пожалуйста, там не трепись по поводу нашей договоренности, а то все мое начальство будет в автобусе. Больше 15 человек собираются на охоту. Считают, что если уж у меня получилось, то они-то и подавно королевской дичи наколотят с рюкзак каждый».