Маленькое отступление. С некоторых пор среди братьев моих укоренилась традиция: по меньшей мере два раза в год мы бросаем дела и едем на свою малую родину. Обычно это конец апреля и октября. Увы, от родины давно нет ничего, кроме кладбища.
Есть в старых деревенских кладбищах своя прелесть. Почти первозданная тишина, отсутствие суеты и почти всех знаешь (я так даже помню, какое у кого в доме было ружье). Еще один обязательный пункт протокола – это поздороваться или попрощаться с озером нашего детства. Костер и долгие, долгие разговоры о прошлом, об охоте и, конечно, о настоящем. В этих разговорах и родилась идея издать книгу о наших предках, поведать о них детям и внукам. В меру наличия денег и должностей мужики работают с архивами. А моя задача – превратить все это в нечто читабельное. В данный момент я делаю наброски к главе «Война».
Странным образом война пощадила и отца, и дедов, и дядей. Погиб лишь дядя Николай, прошедший всю войну с Германией механиком-водителем с первых ее дней и застреленный японским смертником в последний день войны с Японией. Мою сродную сестру видел он в первый и последний раз, когда эшелоны двигались на Восток по транссибирской магистрали.
Дядя Михаил служил перед войной срочную, попал в плен, бежал. Ну, а далее штрафной батальон, чуток зацепило, и уж не знаю, каким образом, но он довоевал старшиной роты в постоянном составе того же батальона до конца. Письмо пришло лишь в 45-м, ранее писать он боялся, чтобы, не дай Бог, не навредить родным. Кстати, бабушка была уверена, что он жив.
Дядя Андрей был призван в 17 лет в 44-м. В первом же бою был ранен. Воевал до конца войны и единственный из рода стал офицером, продолжив службу и после войны.
Дядя Федя Ярковой перед войной был старшиной-сверхсрочником. На Дальнем Востоке служил старшиной охотничьей команды. В рационе военных лет дичь считалась блюдом обыденным. Интересно, что у него была МК винтовка с дарственной надписью от наркома обороны К. Ворошилова, полученная за виртуозную стрельбу из станкового пулемета «Максим» во время инспекторской проверки.
Воевал в войсках НКВД. Рассказывал он о тяжелых боях на Кавказе, затем о Полесье. Но самым страшным для себя считал борьбу с националистическим подпольем. Войска НКВД обеспечивали охрану прифронтовых тылов, и в этой войне без тыла, фронта и флангов люди, понимающие лес, ценились на вес золота.
Мой дед по отцу Анисим Захарович в начале войны имел, как тракторист и комбайнер, бронь. Но потери начала войны были огромны, настал и его черед. Воевал в артиллерии. Интересно, что и в гражданскую дед находился при пушках, у Колчака. Без особого желания, правда. Просто пришел карательный отряд и мобилизовали в армию Верховного правителя…
Попал дед под Сталинград. Датами не располагаю, но то, что там до самого конца была мясорубка далеко не секрет.
Общался я с дедом мало, был мал, когда он жил рядом. В более зрелом возрасте он мне кое-что поведал, да я не понимал тогда, что история вот она, рядом.
Запомнилось мне только то, что для деда было самым страшным – кроме смерти, конечно. Нацелился на него особист – или как их там звали в 43-м? – стал вербовать в осведомители: кто о чем говорит, нет ли «особых» настроений?.. А ребята вокруг молодые и говорят о таком, о чем зрелому человеку, да к тому же пережившему 37 й, и думать страшно. Дед отвечал, что у них в батарее все как один за советскую власть и за товарища Сталина. Но через какое-то время возобновлялись те же вопросы, только уже с угрозами.
Да и все время тревожила мысль: «А если дознается, что я сам у Колчака служил?». Поэтому, когда убили того особиста, дед обрадовался, хоть и грех это. Но вскоре пришел другой, с той же песней: ты, мол, моему товарищу должен был докладывать. Ну куда бедному крестьянину, да еще у Колчака служившему, податься? Убили, наконец, и этого особиста. А потом и деду ногу перебило. Особых наград дед не заслужил. Но медаль «За боевые заслуги» была.
Дед по матери Кирилл Семенович, будучи отцом уже взрослых детей (а их было восемь), попал на фронт в августе 1941 года. Каким образом это произошло, остается для меня загадкой: ладно бы 1942-й, а то в самом начале войны. И кто бы мог подумать, что этот смирный мужик вернется домой в 1945-м из Берлина! Мой дедушка и подвиги, конечно же, несовместимы. Но, наверное, наши предки тем и отличались, что, когда нужно, раскрывались до конца.
Дед отличился по случаю, да так, что, кроме медали, получил краткосрочный отпуск с фронта. Не знаю, что это была за медаль, скорее всего, «За боевые заслуги», но отпуск – это куда важнее ордена. Носил он ее на шинели, и, как гласит семейная легенда, благодаря этому, в городе на него обращали внимание. А в город ехать заставила нужда.
Дело в том, что тогда в тюрьме из «наших» оказалась девочка-подросток, одна из младших дочерей, которую даже по сталинским законам сажать было нельзя. Но очень уж жестоким было время – за двадцать минут опоздания грозил тюремный срок. И вот появление в тюрьме солдата с медалью, видимо, смутило начальника тюрьмы, и, как ни странно, он отпустил и мою тетку, и ее односельчанку, такую же девочку-подростка.