Началось все с несчастья. По приезде в деревню в Ярославскую область за четыре дня до открытия весенней охоты, с целью вызаривания подсадной, вдруг обнаружил, что несколько секций забора, окружавшего участок, где утка находилась, повалило сильнейшим ветром. То ли Катюша выскочила в проем, то ли бродячая собака забежала на участок, но от великолепной подсадной, с которой успешно охотились с сыном четыре весны, осталась только кучка перьев с обгрызенными стерженьками. Крупные следы пса, оставшиеся на раскисшей земле, указывали на виновника трагедии. Тут же пропало весеннее настроение, опустились руки… К открытию охоты я остался без отличной, совершенно ручной любимой помощницы. Лежащее в кармане разрешение на добычу селезней показалось совершенно не нужным. А тут еще абсолютное отсутствие разлива. Хотя снег почти стаял, на полях ни одной лужи, малые речки превратились в ручейки среди крутых берегов, поросших ольшаником, Рыбинское море, как и прошлой осенью, «без воды», урез которой начинается только в 200-300 м от бывшего берега. Пролет водоплавающих, очевидно, уже прошел, ни днем, ни ночью не слышно свиста утиных крыльев и многоголосого кряканья.
Вот в таком невеселом настроении я все же соорудил несколько примитивных скрадков на бобровых запрудах — единственном месте, где имелись небольшие разливы воды с затопленными кустами. Охота с чучелами и манком хорошо знакома, и на утренних зорях удалось добыть несколько кряковых селезней, концентрировавшихся в таких местах. Но все же после десятков лет охоты с подсадной уткой впечатления были не столь ярки.
Через два дня после открытия, поздно вечером, приехал сын и привез подсадную, только что купленную у подмосковного заводчика.
На следующее утро, еще в глубоких сумерках, я «нырнул» в свой скрадок у бобровой плотины, высадив утку прямо на ней, и стал наблюдать за всем происходящим. Забегая вперед, отмечу, что эта крупная утка, чуть более светлого окраса, чем дикие кряквы, была совершенно не приучена к ногавке, очень не любила, когда ее брали из корзины, шипела и истошно орала, а особенно ей не нравилось снова попадать в корзину с воли. Не видя меня, утка успокоилась, попила водички, с минуту поплавала, вылезла на вершину плотины и начала молча прихорашиваться. На пару-тройку минут я отвел от нее взгляд, а когда посмотрел в ту сторону, утки на месте уже не было.
Забеспокоившись, вылез из укрытия, подошел и к своему ужасу обнаружил, что шнур с карабинчиком вытянут на всю длину, а утки и след простыл. Карабин, изготовленный из слишком мягкого металла, зацепился за ветки, густо утыкавшие плотину таким образом, что кольцо ногавки выскочило из него, и утка оказалась на воле. Кое-где еще лежал выпавший два дня назад снег, поэтому удалось проследить за ее перемещением. Насколько позволяла ситуация, я побежал вдоль речки, превратившейся за плотиной в ручей, внимательно разглядывая берега, но беглянки нигде не было. Вернулся назад и обнаружил на снегу новую строчку следов вниз по течению речки. Понял, что утка скрывалась где-то между кочек и я ее просмотрел. Снова пошел вниз по речке, но подсадной так и не углядел. Затаившись, часа полтора пытался высмотреть ее, но безуспешно. Обескураженный и сильно расстроенный поплелся к дому. Вспомнилась верная примета, что, как все началось, так оно и продолжится; охота пропала не только у меня, но и у только что приехавшего сына.
Вечером, вооружившись рыболовным подсачеком, я снова был на месте пропажи. Заметил в 200 метрах от плотины, под нависшим над водой участком еще не растаявшего берегового льда, слабую волну, вырезал шест и с риском купания в ледяной весенней воде прощупал им подледное пространство, но безуспешно.
На следующее утро захватил тяжеленную пешню и, снова заметив слабую волну под тем же льдом, стал обрубать его. В какой-то момент утка, как змея, на секунду выскочила из под шеста, но тут же скрылась под другой пустолединой. Сил больше не было, да я и понял всю бесперспективность своих действий. Расстроенный, мокрый от воды и пота вернулся домой, а вечером, отдохнув и набравшись сил, снова был там. Снег совсем растаял, было тепло, пустоледины постепенно становились все меньше. Никаких признаков присутствия утки не было видно и слышно, хотя я и прошел вверх и вниз по речке метров 200-300. Явно угадывалось, что подсадной в этом месте уже нет.
Утром на следующий день я забрался в шалаш у плотины и подозвал на манок еще одного селезня, но подсадной нигде не обнаружил. Вечером стал на тягу поблизости от места потери утки. Тяга была слабой, пролетело в стороне всего три вальдшнепа, зато в 500 м, уже в сумерках, услышал несколько квачек и три-четыре азартные осадки. Вряд ли это была дикая кряква. Схватив подсачек, спрятанный в кустах, побежал на зов. Осторожно подошел на звук квачек метров на 20. Утка замолчала, вероятно, заметив меня. По бобровой плотине с трудом перешел речку, вырезал шест и по затопленным кустам подкрался к месту, где слышал последнюю квачку. Подсадная вытянулась и затаилась на единственной кочке с травой среди глубокой воды, рядом с толстой, склоненной над самой водой ивой. Шестом согнал ее с кочки. Хлопая крыльями и истошно крича, она кинулась под ствол ивы и снова затаилась. В этот момент, услышав крик утки, селезень вдруг плюхнулся на воду в 15 м от меня, и, хотя было уже довольно темно, а я стоял в воде на совершенно открытом месте, удалось добыть его. Это был единственный трофей, взятый с помощью этой подсадной, да еще в такой необычной ситуации. А утка никак не хотела выплывать из-под ствола на чистое место, тем более выскакивать на кочкарник. В темноте пришлось бросить это бесполезное занятие.
С рассветом я был на том же месте, но утки не обнаружил. Быстро перебрался на другой ручей, построил скрадок на разливчике у плотины и добыл сразу двух селезней, плывших на зов манка и сплывшихся в 20 метрах.
Уже в 9 часов снова вернулся на место потери и заметил затаившуюся Маньку на той же кочке, что и вчера вечером. Пытался поймать подсачеком, выгнать шестом на сухое место, но, обладая кошачьей реакцией и собачьим умом, она умело избегала опасность, и я вскоре убедился в бесполезности этих попыток. Хорошо, что в этом месте была сотовая связь, пришлось вызвать экстренную помощь. Позвонил сыну, и он с внуком и куском рваной сети через 40 минут был рядом.
Все это время я не спускал с подсадной взгляда, а она, ни разу не шевельнувшись, распласталась под стволом ивы, среди глубокой воды. Мы растянули сеть, шестом вытолкал ее из-под ствола. В первый раз она проскочила в дыру, в другой — все же запуталась, но сын не успел вытащить ее, и утка с гневным криком снова вырвалась на волю. Теперь она хорошо понимала и видела реальную опасность в растянутой над водой сети и ни в какую не хотела плыть в ту сторону. Но в какой-то момент сыну все же удалось подхватить ее подсачеком и благополучно водрузить в корзинку. Руки болели от манипуляций с тяжеленным шестом, спина взмокла, в сапогах хлюпала вода, но победное настроение не покидало нас.
Оставшиеся три дня охоты я брал подсадную на утренние зори, тщательно проверяя ногавку и шнур. От так подведшего карабина пришлось отказаться. Утка работала лишь изредка, кратковременно и неазартно, видимо, ее все же успел потоптать селезень.
Выскажу и свое мнение об охоте на водоплавающих весной, имея в виду статьи Б. Емельянова и С. Фокина в № 18–19 «РОГ». Несомненно, охотиться на селезней с подхода весной запрещено и неэтично, тем более стрелять влет, да еще по стайкам птиц, с чем я с авторами полностью согласен. Но за неимением подсадной из укрытия, с использованием манка (только не электронного) и чучел, очень интересно и вполне допустимо.