Все проворнее осень стремится к закату: оголились ветви в разнолесье, осыпались желуди с дубов, давно разбросали семена крылатки березы и ясени, и лишь яркие рубиновые ягоды бересклета, калины и рябины подкрашивают унылость пейзажа.
Я сижу на берегу Битюга в тщетной надежде выловить на живцовую щучью удочку зубастую хищницу. Но, видно, в это свидание с любимой рекой удачной рыбалке не суждено состояться… Просветлели битюгские воды, отмерла растительность и даже четырехметровые глубины просматриваются с крутого обрыва до дна. А там ну никакого движения рыбьих тел, разве что затонувшая листва струится в подводных завихрениях.
Созерцание прервал телефонный звонок от сына с рассказом о том, что километрах в двух ниже по течению все же удосужилось ему изловить спиннингом вполне приличную щуку. Известие то немного прибавило оптимизма. Вот и мой поплавок дрогнул и «заспешил» к берегу, а в подводье промелькнул торпедообразный темный силуэт, но… живец мой, карасик, дюже ретивым оказался и успел ускользнуть от нападения щуки. А та так и не предприняла новой попытки. Обидно…
Решил прервать сие бесполезное наблюдение бесклевья и отправиться к месту стоянки, чтобы попить чайку за наскоро сколоченным по приезде из подручного сушняка столиком. А на нем на неровной, ребристой поверхности восседала крупная длиннохвостая рыжегорлая лесная мышь и подбирала хлебные крошки, оставшиеся от нашего завтрака. Приблизился на расстояние вытянутой руки, грызун не обращает никакого внимания, еще ближе — то же отсутствие реакции. Дошел до палатки, отломил от буханки кусочек хлеба и понес угощать столующуюся. Зверушка прямо из рук приняла подношение да сразу с ним и расправилась, сверкнула глазками-бусинками, приподнялась на задних лапках и… спрыгнула со стола.
Я проследовал за лесной мышью, и привела она меня к раскидистому дубу, одиноко вознесшему на опушке к небесам ветви. Под ним-то и обосновала-вырыла мышь нору-убежище.Несколько дней и ночей провели мы, охотясь за рыбой на Битюге. Не ахти какие бывали уловы, но щучки и окуньки все ж соблазнялись на наши приманки. И что любопытно: каждый раз, как собирались трапезничать, появлялась на столе, поднявшись по шероховатой ножке, совсем осмелевшая мышь. Сигналом к сбору служил ей запах разогреваемой на костре пищи. Не гнали мы доверчивого зверька, делились с ним привезенной с собой снедью.
Хотя и стала мышь нахлебницей на дармовую еду, но привносила в рыбацкие будни «изюминку», потому и столовали ее с удовольствием. Даже оставили перед отъездом у ее норки изрядный запас продовольствия. Коль успеет перетащить его в подземелье до прихода обитающих поблизости всеядных кабанов, то для безголодной зимовки припасов и хватит…