Не знаю, какая должна быть у человека психика, чтобы после того, что случилось с нами в море во время охоты на моржей, спокойно продолжать заниматься на берегу своими рутинными делами.
Разделка моржей, раздача мяса всем, кто пришел на берег, подготовка лодок и снаряжения к следующему выходу в море и добрый десяток других дел прошли мимо моего сознания. Мой приятель еще поучаствовал в разделке моржа и даже попробовал себя в снятии шкуры с морского чудища, мне же было так тяжело, как после утраты очень близкого человека, и мое участие в береговых работах ограничилось наблюдением за происходящим.
Два дня после первого успешного выхода в море мы провели на берегу. Володя, видимо, заметив возникшее у меня отвращение к морю, проявил деликатность и не заикался о продолжении охоты. Все просто ждали погоды и подхода китов...
Легко сказать — охота на китов! Вы когда-нибудь их видели, этих исполинов северных морей, их тела, блестящие, наполненные мощью? Видели, как киты ныряют, уходя в воду без всплеска, как вылетают из воды метров на пять-шесть в высоту, сбивая с себя водяных паразитов, как раскрывается бабочка их хвоста, способная прихлопнуть вас и вашу лодку так же, как вы прихлопываете надоедливого комара у себя на руке?
Может, вы слышали, как они дышат или как «продувают уши», выныривая из глубины? Если видели, то, наверное, заметили, как они безразличны ко всему, что не входит в орбиту их интересов, в частности, к нам, людям, таким крошечным в сравнении с ними. Только представить себе, что можно вплотную подойти к исполину, длина которого достигает пятнадцати метров, необоримо страшно...
На третий день, когда я более-менее пришел в себя, Володя сказал: «На завтра прогноз хороший, да и в море видели несколько фонтанов. В общем, завтра утром идем за китом!» Для меня это прозвучало то ли как приговор, то ли как обещание новых приключений.
В шесть утра мы собрались на берегу у лодок. Вокруг были знакомые лица, поменялась лишь компоновка экипажей. По настрою и разговорам людей я понял, что нам предстоит нечто неординарное.
Лодки еще не отошли от поселка и десяти километров, как наш гарпунер Михаил, яростно размахивая рукой, крикнул: « Фонтаны впереди справа!» Наши катера, шедшие до того в кильватер, развернулись шеренгой и, как свора гончих псов, бросились вдогонку за китами. При нашей скорости под 50 километров в час у китов не было шансов оторваться от преследования.
Но даже имея такое преимущество, мы потратили пять часов, чтобы, выражаясь языком охотников, «поставить гарпун». Сначала мы определяли, какого из трех китов будем брать, затем подходили к нему, делали первый бросок, потом шли броски гарпунов с других лодок, и так до бесконечности. В азарте погони, в промахах и сорванных гарпунах, в криках и ругани, в стремительных уходах от китовых атак мой страх перед морем, зверем и холодом исчез.
Это было что-то! Атаки лодок на отбитого кита напоминали атаки лаек на ходового медведя. Вот одна лодка, словно собака, вырвалась из стаи и попыталась остановить зверя, используя вместо зубов гарпун, и тут же стремительно отвалила в сторону, развернулась почти на «пятке» и ушла от поднырнувшего под нее кита. А вот другая совершила стремительный наскок, бросила гарпун и тоже отвалила в сторону, спасаясь от рассерженного исполина.
На третьем катере, самом маленьком и вертком, находились старший сын Володи и его безбашенный друг. Эти двое вообще играли со смертью в поддавки. На полном ходу они подлетели к киту, на скорости почти заскочили ему на спину и в упор бросили гарпун. И тут корма лодки взлетела на пару метров в воздух. Наскочила ли она дейдвудом мотора на тело гиганта или же сам кит ударил по ней — кто знает!
Когда вода опала, мы увидели двух счастливых артистов. Эти орлы радовались, что смогли поставить гарпун. Но как же они расстроились, когда яркий оранжевый поплавок-буй, промчавшись по поверхности воды три десятка метров вслед за китом, вдруг спокойно закачался на волне. Обрыв!
Вот так, в бесчисленных атаках на кита, в вылавливании поплавков и гарпунов, в возгласах разочарования от промахов и радостных криках от удачных бросков пролетели пять часов. Наконец Бог сжалился над нами, и исполин устал. После того как первый гарпун надежно поразил гиганта и первый буй обозначил ход раненого животного, нам понадобилось еще полчаса на шесть бросков, и уже семь буев стали тормозить кита. Но даже это его не остановило — столь велика была его мощь и столь ничтожны усилия человека, тысячи лет играющего с левиафаном в смертельную игру.
Конечно, кто-то с пафосом примется рассуждать о варварстве чукчей, кто-то посетует на отсутствие у них современных орудий добычи животных (хотя бы простейшего огнестрельного оружия!), а зеленые, как водится, потребуют полного запрета уничтожения «бедных китов и моржей». Но, устав спорить и отстаивать «свою» правду — самую, конечно же, лучшую и правильную, все отведают хорошо приготовленного мяса с кровью от ресторанного шеф-повара и на время забудут о чукчах, преследующих раненого кита, и о том, что это их жизнь, их море, их киты, а мы здесь лишь гости.
Забудут и не заметят, как в отчаянии от наступающей темноты, близости открытого моря и границы, куда так яростно стремился наш кит, Володя пойдет на риск и попытается, зачалив веревки, соединяющие гарпуны и буйки-поплавки, за леер лодки, осторожно притормозить кита, отрабатывая мотором ему в противоход.
И никто не узнает, как два раза исполин чуть не перевернет лодку, пытаясь освободиться от назойливых преследований, с каким тяжелым сердцем Володя будет решать, что лучше: обрезать буйки или воспользоваться общинным «Тигром», чтобы с помощью огнестрела прекратить мучения морского зверя. Ведь ни американские датинганы, ни «родные» гарпуны чукчей не смогут сделать главного — остановить зверя. Никто также не узнает, как Володя достанет из лодки «Тигра» и лишь последним выстрелом попадет сантиметров на сорок ниже дыхательного отверстия зверя и этим закончит охоту.
Даже не знаю, надо ли говорить любителям и охранителям животного мира, что море к этому времени разболтается баллов до шести, шторм будет мешать чалить кита к нашей лодке, мы потеряем немало времени, пытаясь развернуть его против волны, и что кит, набрав воды в легкие, начнет тонуть. Нужно ли рассказывать, что, только поставив все три лодки в тягу, мы наберем достаточную скорость (около двух километров в час, между прочим) и станем уверенно двигаться к берегу, борясь с тоннами мертвого веса, с ветром, бьющим в правую скулу, и волной, стремящейся разорвать караван из лодок и нашу добычу.
Стоит ли описывать, как все же порвет капроновый, не рвущийся по паспорту канат, и мы в темноте будем собирать походный порядок; как в конце концов произойдет неизбежное — в баках двух лодок останется не более десяти литров бензина, и мы пошлем наших безбашенных ребят на их маленькой лодке в Нуняму за топливом, как они будут почти в полной темноте искать нас в бушующем море, как найдут и перекинут столитровую бочку с горючим к нам на борт.
И уж совсем не уверен, надо ли знать лощеным господам из разных фондов, как, подходя к берегу в темноте, Володя ошибется, и мы выйдем на песчаный бар, намываемый рекой, а кит «сядет на мель», и лодки станут бортами к волне, и только реакция чукчей, выскочивших за борт в воду, позволит удержать их и не дать им перевернуться.
Да и хотят ли они знать подробности о том, как мучительно долго мы будем стягивать кита с мели и заводить его по фарватеру в свете ламп-прожекторов, зажженных на берегу, как следующим утром мы будем разделывать морского гиганта и абсолютно бесплатно раздавать его мясо всем желающим — кто сколько унесет. Остатки уберут в ледник, и уже оттуда каждый житель поселка сможет брать мясо и кормить свои семьи…
Много чего интересного из суровой жизни чукчей можно еще рассказать, но попадет ли мой рассказ в цель? Ведь что получается? Спасая китов, мы совершенно равнодушны к представителям народа, численность которого не превышает двадцати тысяч человек.
Предоставляя им «аборигенную квоту», хорошо одетые господа из разных организаций, озабоченные сохранением животных, запрещают им использование огнестрельного оружия. Вот так: мол, хотите жить и заниматься тем, чем занимались ваши предки, — живите, охотьтесь! Со своим традиционным оружием. Эх, гуманисты!