Охотничья база находилась на большом острове, трава на котором, так же, как и на соседних островах, скашивалась, а сено складывалось в стога.
Сенокос и стогование проводились на лошадях, и по окончании работ животные (до 10 голов) оставались на острове до холодов в полудиком состоянии: без загонов и конюхов.
На базе в то время егерем был Сергей Николаевич (фамилию, к сожалению, забыл), а его жена там заведовала хозяйством (белье, уборка и пр.), для чего приезжала раз в неделю на теплоходе.
И вот как-то накануне отъезда после утренней зорьки мы сидели за завтраком.
В это время в комнату вбежала, запыхавшись, жена егеря и со страхом заявила, что в бурьяне недалеко от тропы, по которой она шла, то ли рычит, то ли храпит какой-то большой зверь. Мы быстро поменяли ложки-вилки на ружья и устремились в указанном направлении.
Женщина с опаской подвела нас к нужному месту, и мы с осторожностью двинулись через бурьян в сторону громкого сопения. Каково же было наше удивление, когда мы увидели торчащую из земли лошадиную голову на длинной шее с испуганными, отчаянными глазами.
Оказалось, что перед заполнением Костромского водохранилища при выселении жителей кто-то закрыл деревенский колодец досками, верхняя часть сруба сгнила, и неосторожная лошадь в этот колодец провалилась, хорошо, что не вниз головой.
Делать нечего, братьев наших меньших надо спасать. У егеря в сарае были телега, сани и, естественно, различные предметы упряжи. Собрали вожжи, уздечку, крепкую веревку. Но о том, чтобы с помощью этих предметов можно было вытащить лошадь нечего было и думать, так как ее туловище целиком находилось в колодце. Надо откапывать.
Лопата у егеря нашлась и я, как самый молодой из нашей бригады, приступил к выполнению поставленной задачи. Надо сказать, что после того как мы начали суетиться около лошади, она перестала дергаться и храпеть, а с надеждой наблюдала за нашими действиями.
Над землей у нее возвышались голова, шея и передние ноги до колен. Я углублялся в грунт у ее передних ног с опаской, но она, по-видимому, понимала, что это забота о ней и не угрожала мне движением копыт. Наибольшие трудности были с теми бревнами сруба, которые не совсем сгнили и не поддавались лопате.
Их приходилось выпиливать ножовкой, находясь под передними ногами лошади. Важно было не задеть пилой тело лошади, чтобы она не испугалась. Когда я уставал, меня сменяли мои старшие товарищи.
Таким образом, за несколько часов нелегкого труда мы выкопали траншею со ступеньками, напоминающую вход в глубокий блиндаж, до уровня паха лошади. Все это время она вела себя тихо, только тяжело дышала. Наконец мы решили, что копать достаточно, т.к колени ее передних ног опирались на выкопанные ступени.
Подвели под грудь за передними ногами сдвоенную веревку, надели уздечку и вдвоем с двух сторон за веревку, один за узду, дали команду: «Ну, родимая, пошла!» Она сделала усилие раз, другой, как-то высвободила задние ноги, которые от долгого пребывания в воде, по-видимому, плохо слушались и заняла более удобное положение.
Мы дали ей немного отдышаться, потом снова: «Раз, два, взяли!» Она оперлась коленями на вырытые ступеньки, подтянула заднюю часть, снова все вместе передохнули и наконец на дрожащих ногах вывели ее по ступенькам наверх. Здесь спасенная нами лошадка, как выяснилось кобылка, постояла, подышала, потом отряхнулась и издала легкое ржание.
Мы сняли с нее уздечку, она посмотрела на нас благодарными, как нам показалось, глазами и пошла в сторону табуна, который пасся на лугу за бурьянами.
Жена егеря не могла сдержать слез, прикрывая глаза кончиками платка, а мы пошли умываться, а потом к столу, совместили обед с ужином и приняли по рюмочке за спасение живой души.
Отъезд перенесли еще на день, чтобы залечить мозоли на руках и успокоить «проснувшиеся» радикулиты, которые умело вылечил крапивой и теплым одеялом Илья Андреевич, один из наших дедов.
Теперь о самой охоте на уток в Жарках. Уток бывало довольно много, но успех зависел от даты нашего приезда, погоды и подхода северной утки. Наиболее интересно охота проходила на вечерних зорях.
Утки в основном поднимались из заказника на речке Меза и разлетались по окрестностям на кормежку, в особенности на те места, где были посевы дикого риса. Утром же они очень рано, еще в темноте, дружно поднимались на крыло и возвращались обратно.
Поэтому по утрам два наших старших товарища, отставные офицеры, занимались рыбалкой (кружки, рогатки, дорожки), а мы с приятелем помоложе с утра пораньше пытались в известных нам местах перехватить уток, а с восходом солнца занимались «мелочью»(бекасы, коростели и пр.) Рыбалкой же я занимался днем, упражняясь со спинингом, или ловил на донку мальков для снастей наших «дедов».
Однажды мы были на этой базе, вопреки обычаю, в первой половине сентября. И как-то, возвращаясь с приятелем с утренней зорьки через скошенный луг, где часто паслись лошади и были их «кучки», обнаружили дупелей. Добыли одиннадцать штук, истратив всю мелкую (и не только) дробь, бывшую при нас, пройдя при этом небольшую часть луга.
Когда же после завтрака, набрав патроны с мелкой дробью, мы снова пришли на этот луг, то, пройдя территорию большую, чем утром, подняли только одного дупеля ( несколько бекасов не в счет).
Кстати, о бекасах. По ним я любил охотиться при северном ветре, когда вода немного отступала от пологих берегов, и на получившихся широких отмелях ничто не мешало легко стрелять и без труда поднимать битых.
К сожалению, после того как мои товарищи по этим охотам начали болеть, а потом отошли в мир иной, я в этих красивых местах больше не бывал и не знаю, какая там сейчас обстановка.