Почти не расстроившись — еще не вечер, — мягко ступая по бараньей КСП, я отправился в лагерь вдоль массива кукурузы. «На душе и привольно и весело», — мурлычу про себя популярную в начале семидесятых годов мелодию. Исполнение про себя позволило мне услышать негромкий треск сломанного стебля в глубине поля. Только единственный этот звук позволил мне поставить точный диагноз: секач-одинец. Это кабанье стадо во время кормежки издает шум, словно митинг в защиту Анджелы Девис, а одинец ведет себя совсем по-другому. Сломает один стебель кукурузы и замрет, иной раз минут на пять, а сам в это время внимательно прослушивает округу. Убедившись, что все спокойно, пару раз куснет початок, и снова тишина на несколько минут. Предусмотрительность и сверхосторожность и позволяют секачу дожить до преклонного возраста.
Это был только первый серьезный мой охотничий сезон в тех краях, но, тем не менее, я скептически отнесся к предупреждению местных охотников о бесполезности попыток скрадывания секача на кукурузе. Вот и в этот раз, наплевав на предостережения, я самонадеянно решил поохотиться на ночного зверя. Поохотился, и, как говорится, пошел по шерсть, а вернулся стриженным.
Но об этом потом. А пока я засек направление на источник шума и, стараясь греметь как можно меньше, двинулся сквозь кукурузу. Листья этой культуры даже в июне не выглядят мягкими и пушистыми, а уж в конце октября как будто из жести сделаны. Чуть коснешься — гром на всю округу. И хотя я был одет в мягкую куртку из шинельного сукна и старался двигаться «под песню», то есть в момент издаваемого кабаном шума, двигаться бесшумно не очень-то удавалось. Правда, внутренний голос твердил мне о бесперспективности этого занятия, но я быстро заткнул ему глотку и продолжал идти на встречу со зверем и судьбой.
Углубившись метров на 30 в кукурузное поле, я вышел на небольшую поляну. В пустыне растет все, дай только воду. Чтобы вода не стекала по уклону местности, участок «планируют», то есть при помощи техники: грейдеров, скреперов и прочих механизмов придают земле горизонтальность. Где эти работы произведены качественно, туда приходит вода и появляются всходы, а где допущены огрехи в виде бугров различного размера, не растет ничего. Вот на такую грешную «огрешную» поляну я и набрел. По краю этой проплешины проходила небольшая канава, по которой после посева заливали воду на поле. Прикинув, что кабан может набрести на эту поляну, благо, треск, производимый вепрем, в последний раз я слышал где-то неподалеку, присел на склон. Подождал, подождал — никакого результата. Не сидеть же сиднем, я уже сегодня насиделся в засаде, поэтому я встал и решил продвинуться подальше. Не успел я оторвать пятую точку от земли, как стена кукурузы в пятнадцати метрах от меня мгновенно распахнулась, словно врата в ад, и в этом проеме нарисовался силуэт огромного голубого кабана. Именно голубого цвета! Привыкнув к бурому цвету кабанов Средней полосы, этот» цветной» зверь на мгновение ввел меня в ступор. Но только на мгновение… А секач, низко пригнув голову, широко расставив передние ноги и высоко задрав хвост с кисточкой на конце, бросился на меня. В лунном свете отчетливо виделись левый глаз и здоровенный, круто загнутый вверх левый клык.
Не успевая включить фонарь на ружье, бью пулей в упор! Мимо! С шести метров! Кабан крутнулся «на пятке», подняв пылевую «дымовую» завесу, и луч, наконец-то включенного фонаря уперся в нее, как в стену. Стрелять второй раз было невозможно, и зверь благополучно, без малейшего ущерба для себя, покинул поле боя и, ничуть не маскируясь, вломился в кукурузный массив. Издавая угрожающие звуки, которые трудно изобразить буквами, но смысл которых был предельно ясен, секач неторопливо удалился. Я уже не раз говорил, что в момент опасности совершенно не страшно, так как пугаться просто некогда. Страх приходит потом. Вот и сейчас, когда я пишу эти строки, хотя с момента события прошло уже более тридцати лет, пульс у меня явно участился да и дыхание прерывистое.
А уже утром, когда я вернулся на ту крохотную, шириной метров 12–15 полянку, увидел метрах в шести от того места, где я стоял, следы от кабаньего разворота, ниже пупка аж холодно стало. Полтора-два прыжка, и «напрасно старушка ждет сына домой»…
Долго я размышлял о причине практически неспровоцированного нападения зверя. Чем же я ему не понравился? Чем не угодил? Застрелить хотел, но это же в порядке вещей! Из-за этого бросаться?! И лишь по прошествии определенного времени дошло до тупого! Конец октября, секач уже начал свой гарем собирать, а тут я, осторожно крадущийся по кукурузе. Вот и принял он меня за конкурента, претендующего на его будущую свинскую семью, и решил примерно наказать. Не пальни я вовремя в него, неизвестно, вернее, хорошо известно, чем бы это закончилось. Не лезь со своим уставом в чужой кабаний монастырь! А секачу я ответственно заявляю, что если у меня и был интерес к его «невестам», то чисто гастрономический, а совсем не тот, из-за которого он хотел меня, по крайней мере, изувечить, а то и лишить жизни.
P.S. А голубым кабан казался из-за серой пыльной шкуры… под голубым лунным светом.