Короткий зимний день догорал. У самой кромки горизонта заходящее солнце вырвалось из-под нависших пластов туч и заиграло багрянцем на заснеженном склоне оврага. Выше на горушке, посреди белизны бескрайних полей, чернел растрепанным гнездом заброшенный сад. В его глубине, меж сплетений яблоневых ветвей, зарослей бурьяна и репейника, угадывались останки почерневших изб, россыпи печной кладки. Когда-то здесь жили люди. Но уже давно покинули эти места.
Солнце вспыхнуло последним лучом, пронзительно и ярко, и утонуло за темнеющей далью. И тотчас мир словно поблекнул и потускнел. Воздух, прежде прозрачный и невесомый, отяжелел и загустел. На землю легли легкие сумерки. Темнело, наливаясь синевой, небо.
На той стороне оврага, за посадкой, загудела машина. Там проходила асфальтовая дорога из райцентра до окрестных деревень, и транспорт, время от времени, по ней ходил. Но эта машина не проехала мимо, как все прочие. Скрипнули тормоза, зашуршала по асфальту шипованная резина. И всё стихло. Только ветер, разбегаясь в широком овраге, негромко шумел в ветвях ивняка на пригорке.
Но вот со стороны дороги захрустел наст. Медленно и монотонно звук приближался. Вскоре на темном фоне посадки замаячила белая фигура. Одетый в светлый с пестринами балахон, по замерзшему снегу осторожно шёл человек. Он передвигался мелкими шажками, стараясь удержаться на зыбкой поверхности наста и не провалиться под снег. На его ногах были одеты валенки, и мягкий войлок, податливо принимая ледяную корку, приглушал шаги. На плече висел, замотанный в такую же, что и маскхалат ткань, карабин с оптическим прицелом.
Мужчина тихонько вышел на край оврага. Осмотревшись в бинокль, он долго стоял в нерешительности, словно решая для себя какой-то важный вопрос…
«…Ветер сегодня с утра удачный. Хороший, ровный. Дует как раз вдоль оврага, меж садом и посадкой. Такой ветер лисице и нужен. Та - не дура, чтоб носом вслепую по ветру бежать. А вот в полветра пойдёт, как миленькая. Лишь бы была она в этом саду».
«Да куда ей деться-то? Место крепкое, в стороне от людей. Самое то для днёвки. Да и охотинспектор, что сегодня путёвку проверял, советовал сюда заглянуть. Говорил, что лиса здесь всегда есть».
«Где-же сесть-то? Бугор неровный, весь в складках. А вдруг понизу пойдёт из соседнего оврага справа? Как бы не проглядеть…»
«…Вон там, на склоне, у куста терновника, поди, хорошая засада выйдет. И соседний овраг видать, и сад напротив, как на ладони. Если с сада пойдёт, то наверняка той перемычкой яблонь, что почти к самому дну оврага выводит. Хорошо, что там внизу небольшой прудок есть. Место чистое, там удобно будет её стрелять...»
Проковыляв по бровке оврага, охотник спустился немного ниже. У куста терна достал из рюкзака сидушку, промерил дальномером ориентиры. Одел на лицо маску защитного цвета. Расставил сошки карабина, сел. Покрутился, поёрзал минут пять, прикладываясь поудобнее к прицелу, так, чтоб в нужный момент не делать лишних движений.
«..Вроде, верно место выбрал. Всё удобно, ничего не мешает. Смеркается. Пора манить».
«Частить не буду. Прокричу «зайчиком» с полминуты и подожду. Если лиса в саду, наверняка услышит. Надо ей дать время подойти, а самому затаиться, не выдать себя ни движением, ни звуком...»
Охотник достал из складок одежды манок. Это была короткая тупоносая «дудочка» со срезом в пол манка и до его середины по ширине. К срезу был прилажен тонкий пластмассовый язычок, придавленный к плоскости «дудочки» резиновым кольцом.
Отогрев манок в ладонях, чтоб примороженная к срезу пластина отошла ото льда, охотник приложил его ко рту. Правой рукой он накрыл дыхало манка и, сжимая и разжимая кулак, - точь-в точь, как наманивают осенью уток, позвал лису.
Манок жалостливо заплакал. Сначала хрипло и отрывисто, будто настигнутый гончими заяц, затем - тягуче-плаксиво, словно крик младенца. На секунду замолчав, он визгливо взвился переливами, то переходя в пронзительный раздираемый болью крик, то предсмертно хрипя. Он то нарастал, то падал вниз, пока, наконец, не захлебнулся короткими всхлипами.
Череда криков прокатилась волною по вечернему полю и затихла эхом вдали. Казалось, мир вздрогнул на секунду от налетевшего гомона, но тут же снова погрузился в привычную тишину. Сливаясь с темнеющим небом, молча стояли деревья, молчал сад, молчал овраг…
И вдруг - лиса! Проворно выскочила слева из зарослей сухого кипрея на краю сада и деловито засеменила вниз по заснеженному склону. Зверёк решительно шёл на охотника, временами приостанавливаясь и, подняв вверх острую мордочку, сверяясь с направлением, откуда он заслышал соблазнительные звуки. Лисица быстро пересекла чистину и вдоль посадки яблонь потрусила прямиком к пруду.
«Сработало! Вышла!» - застучало в висках охотника.
Он приподнял винтовку и, уперев приклад в плечо, схватился прицелом за мелькающий среди деревьев силуэт. Время, что размерено тикало себе ещё пару минут назад, сейчас стремительно неслось вперёд, отсчитывая последние секунды охоты.
Не доходя метров двадцати до дна оврага, лисица вильнула вправо на ветер. Выйдя на открытое, она потянула воздух носом и заспешила к кустику бурьяна. Приостановившись там, она принюхалась, надеясь уловить запах, что приведут её прямиком к ужину. Воспользовавшись моментом, охотник поймал в перекрестье рыжий бок плутовки и выжал спуск.
Ударил выстрел. Лиса, вздрогнув, обмякла и ткнулась носом в снег там, где стояла.
Выстрел эхом растаял вдали, и снова всё вокруг окутала тишина. Время, уняв свой бег, опять пошло ровно и беспристрастно. Сгущалась ночь, на небе зажглись первые звездочки. А охотник ещё сидел на склоне оврага, смотря на неподвижный рыжий силуэт и стараясь уложить надолго в памяти эту короткую, но запоминающуюся охоту...