После завтрака Алексей уехал по делам, а мы с его отцом Николаем поехали на реку, что находилась в десяти километрах от дома, чтобы подготовить шалаш для завтрашней зорьки.
Накачав свои одноместные лодки, мы пошли вниз по течению, потому что из-за разлива по-другому добраться до места было невозможно. Красота затопленной поймы восхищала своими видами и размерами. Везде, куда ни кинь глазом, текла и бурлила вода. Километры леса, кустов утопали в ней, давая приют и защиту разнообразной водоплавающей дичи и готовой к нересту рыбе.
Мохнатые лесорубы, пользуясь высокой водой, сплавляли поваленный за ночь лес. Воздух был насыщен весенними запахами и звуками пробуждающейся от зимней спячки природы, будоража и волнуя охотничью душу, которая как никакая другая по-настоящему чувствовала и переживала все происходящее.
Дойдя до большого острова, спрятанного посреди огромного разлива, мы вылезли из лодок и осмотрели место предстоящей охоты. В этот раз воды было гораздо больше, она доходила до стенок старого шалаша. Обновив его прошлогодней травой и сосновым лапником, мы сели в лодки и спустились на несколько километров вниз по течению, так как подняться на веслах против течения было невозможно. Там нас подобрал старый друг и соратник по охотам Владимир и отвез обратно к нашей машине. Теперь оставалось самое сложное — дождаться утра…
Вечер порадовал тихой, безветренной и ясной погодой. Вальдшнеп и в этот раз не подвел, тяга была прекрасной, а вот со стрельбой у меня не пошло. Из девяти виденных куликов на выстрел налетело три, из них удалось чисто взять одного, второго я подранил и нашел уже дошедшего на следующий день. Николай и Владимир добыли по одному вальдшнепу.
Короткий сон прервал звонок будильника. Пора! Ночное небо усыпано яркими звездами. Изо рта идет пар, а под ногами хрустит покрытая инеем прошлогодняя трава. Позавтракав, одеваемся, берем чехлы с ружьями, сажаем в корзины покрякивающих уток и выезжаем в угодья. Река парит, шумит на перекатах и в омутах. В тихих мелководных заводях перекликаются утки. Надув лодки, грузим снаряжение, корзины и оружие, после чего сплавляемся по течению до шалаша. Прибыв на место, маскируем ПВХ в молодом сосняке, а сами, взяв все необходимое, идем к заводи.
Собираем и заряжаем ружья, убираем их в шалаш, после чего в ожидании рассвета я даю Николаю перекурить. Торопиться выставлять уток на воду по темноте не стоит, ведь на их голос сразу же может прилететь селезень, которого в сумерках будет плохо видно, а как известно, из-за этого часто случаются досадные промахи или, что хуже, подранки. Поэтому лучше не торопиться, а набраться терпения.
Небосвод на глазах светлел, для надежной стрельбы видимость стала приемлемой, значит, пора за дело. Одновременно достаем уток и, прицепив к ногавкам шнуры с грузом, выставляем их по разные стороны от шалаша. Ополоснувшись и промочив горло, сладкоголосые сирены огласили звонким кряканьем залитую водой округу. В ту же секунду слева, в ближайших кустах, послышалось жвяканье и шум взлетевшего селезня. Все внимание моего напарника было приковано к зеленоголовому жениху, летящему на крики подсадных уток. В череде непрерывных осадок я услышал с противоположной стороны голос второго ухажера. Выглянув в бойницу, сразу же заметил селезня, который плыл вдоль берега к левой утке, игнорируя правую.
Николай выставил из бойницы стволы и взял на мушку селезня, который сел в нескольких метрах от орущей утки. Я не мог ничего ему сказать, потому что второй кавалер проплывал у стенки шалаша. Оба спешили к сладкоголосой Катьке, стараясь первым оказаться рядом с ней. Как только второй селезень миновал шалаш, я шепнул Николаю, чтобы он не спешил, но в этот миг грянул выстрел.
Второй крякаш, испуганный и оглушенный выстрелом, свечой взмыл вверх. Ошарашенный друг непонимающе посмотрел ему вслед и, взглянув на меня, произнес:
— Чудеса, ей Богу! Как я мог промахнуться с такого расстояния?
— Это был второй селезень, — улыбнувшись и похлопав Николая по плечу, ответил я. — Твой лежит на воде и никуда не делся, я хотел тебя предупредить, но не успел. Так что с полем тебя, дружище, и с первым в этом сезоне зеленоголовым трофеем!
Поблагодарив, он с улыбкой раскрыл стволы затертого до белого железа старого ИЖ-54 и, достав стреляную гильзу, с шумом выдул сизый дымок из ствола. Достал из видавшего виды патронташа новый самокрутный патрон, вставил в казенник и тихо закрыл.
С каждой минутой воздух становился прозрачней; вскоре верхушки затопленных кустов позолотило поднимающееся из-за горизонта огненное светило. Зазвенели, защебетали лесные птахи, радуясь погожему весеннему утру. Утки, шумно плескаясь и хлопая по воде крыльями, азартно кричали, созывая кавалеров. Снова вдалеке послышалось жвяканье селезня, но пока ни в воздухе, ни на воде его не было видно.
Наконец, я заметил его на противоположной стороне плеса. Он явно не спешил к зовущим его уткам. То ли это был второй везунчик, которому удалось улететь невредимым, то ли это был другой — пока непонятно. Он плавал на безопасном расстоянии, приглашая уток составить ему компанию, но они по понятным причинам сделать этого не могли, хотя и пытались плыть в его сторону. На звуки утиной переклички пожаловали чирки-свистунки. Стрелять в этих маленьких, нарядных и общительных уточек ни у кого из нас рука не поднялась. Я достал фотоаппарат и сделал несколько кадров на память.
Буквально через несколько минут нашу заводь посетила стая свиязи из 15 голов. Теперь к жвяканью и кряканью добавились разные по тональности свисты речных уток, создавая нереальную атмосферу птичьего базара и весенней многоголосицы. На эти звуки с разных сторон разлива стали слетаться утки. К подсадным подплыла дикарка, сначала к одной, потом к другой, словно знакомясь, после чего, почистив перышки, задремала, пригревшись на солнышке. Машка с Катькой монотонно покрякивали, отвечая кормящимся вдалеке свиязям. Николай как завороженный с упоением слушал и курил, пуская дым в бойницу шалаша. Монотонность происходящего нарушила Машкина осадка, вслед за которой заработала Катька. Утки, надрываясь, пытались перекричать друг дружку.
Послышался свист крыльев, жвяканье, и в то же мгновение, в сорока метрах перед шалашом, на воду село два селезня и утка. Они чуть осмотрелись и направились в нашу сторону. Селезень, плавающий вдалеке, поднялся с воды и полетел к своим собратьям. Увидев конкурента, холостой селезень из подсевшей тройки ускорился, хотя свободных уток было хоть отбавляй. Я шепнул напарнику, чтобы он приготовился стрелять одновременно на счет три, как только оба селезня окажутся в убойной зоне…
Каждый взял на мушку своего визави, медлить больше нельзя, начинаю отсчет: раз, два, три…
Выстрелы звучат с разрывом в доли секунды, растягиваясь в продолжительное эхо. Утиная братия взмывает вверх, тревожно крякая на разные голоса. Секундная суета исчезает, как и адреналиновый мандраж. Оба смотрим в бойницы, откуда видим на затихающей воде свои трофеи. Жмем друг другу руку, поздравляем с очередным полем, радуясь удаче, словно дети. Перезаряжаем ружья и, налив из термоса обжигающего чая, с удовольствием смакуем пережитый миг снова и снова.
Между тем солнце поднялось над вершинами леса, щедро даря свое весеннее тепло, ветер дремал в глубине чащоб, а темная вода отражала в овальном зеркале разлива красоту окружающей природы. Запах соснового лапника, оттаявшей земли, набухших почек, быстрой речной воды, несущей еле уловимый запах рыбы, будоражили обонятельные рецепторы, отзываясь бегущими по спине мурашками. Гудящий шмель, теньканье большой синицы, барабанная дробь дятла, гогот гусиных стай и трубная перекличка журавлей — все эти звуки проникали глубоко в душу. Не хотелось нарушать эту природную гармонию словами, и мы, не сговариваясь, молча наслаждались ею, забыв о времени, мирских проблемах и делах.
Порой крики подсадных уток заставляли нас прильнуть к бойницам шалаша, ища селезня, но это оказывались то пролетающие мимо чайки, то вороны или другие птицы…
Очередная осадка Катьки, вывела нас из блаженной нирваны. В то же мгновение к ней присоединилась Машка, и утки заголосили дуэтом. На этот раз то была не ложная тревога, а работа по делу. Свист крыльев и жвяканье селезня у нас над головами, развеяли всякие сомнения. Он сделал несколько разведывательных кругов над заводью и на очередном круге спикировал к уткам. Не сбавляя скорости, нарядный жених поспешил к Катьке, но, не доплыв до нее и двух метров, был остановлен метким выстрелом Николая. Поздравляю друга с добытой нормой, крепко пожимая руку. Его глаза горят детской радостью, а растянутое в улыбке лицо, сияет, как начищенный самовар...
Солнце, поднявшись над разливом, по-летнему разогрело воздух. Утки нежились в его лучах, чистя перо и лениво покрякивая. В ста метрах от нас приводнилась на отдых и кормежку приличная стая чернети. Я достал из чехла фотоаппарат и, приблизив фокус на объективе, стал рассматривать уток. Пока я наблюдал за ними, из кустов выплыл селезень и стал кормиться неподалеку. Утки, слыша его жвяканье, отвечали дружной осадкой, но дальше переклички дело не шло.
Минут двадцать спустя к стае присоединилась еще пара крякв. И снова вдали от нас собирался птичий базар. Николай предложил выпить чая с бутербродами — грех ему было отказать. Только он разлил обжигающий чай в крышки термоса, как наши сирены дали сигнал воздушной тревоги. Мы в ту же секунду отвлеклись от трапезы и прильнули к бойницам шалаша. Слева по руслу реки летела пара уток. Услышав голоса подсадных, крякаши сделали вираж вправо и направились в нашу сторону. Сдвоенное жвяканье подсказало мне, что перед нами пара селезней. Холостяки без облета пошли на снижение и сели на воду в пятидесяти метрах от шалаша. Не обращая внимания на битых собратьев, они друг за другом поплыли к Катьке.
Я быстро отставил чай и дрожащей от волнения рукой потянулся за своей одностволкой. Тихо взвел курок и, просунув ствол в амбразуру, взял на мушку первого селезня. До подсадной утки оставалось метра три, медлить было нельзя. Грохот выстрела эхом прокатился по разливу, сноп дроби полоснул по двум селезням разом, заставив первого перевернуться на спину и задергать оранжевыми лапками, а второго — опустить зеленую голову в воду и, забив крыльями, пойти на таран Катьки. Утка непонимающе отплыла в сторону, а когда селезень затих, приблизилась к нему и стала теребить клювом его перо и всячески заигрывать, бормоча и кивая головой. Такую удачу стоило обмыть.
Мы подняли отставленный на время чай и, чокнувшись, выпили за прекрасную зорьку. Мы покидали наше укрытие, разминая застывшие от долгого сидения ноги. Я быстро сходил за лодкой, после чего вытащил из воды битых селезней и снял подсадных уток. Фото на память — и мы возвращаемся домой. Три дня в кругу друзей пролетели как одно прекрасное мгновение.
Настало время прощаться. Спасибо всем за теплый прием и славную охоту, а мне пора в тверские, ивановские и вологодские края, но это уже другие и, надеюсь, не менее интересные истории…