Конец октября, погода стоит не по-осеннему теплая, со слабыми теплыми дождями. Пролетная утка держится большой воды, вечерами летая кормиться на небольшие лесные озера, густо поросшие ряской. Осторожно иду берегом Илымного, который, петляя по лесу, впадает у заброшенного кордона в реку Медведицу.
Время уже послеобеденное. Утки срываются часто, не подпуская на выстрел, а подпустивших приходится стрелять сквозь густую листву необлетевшей ольхи. Давно спущенная с поводка русская гончая по кличке Зымка по шестому полю который час гоняет лису, сходя со слуха и снова возвращаясь, и будет гонять, пока зверь не понорится или не будет взят. Я временами останавливаюсь, слушая музыку гона, и снова скрадываю уток. До Медведицы остается меньше километра, когда на относительно чистом плесе снимается огромная стая. Я останавливаюсь, пораженный таким количеством уток. Повсюду разводы на ряске, всюду пух. Я уже собираюсь идти дальше, когда выводок взматеревших без облета шлепается под соседний берег. Настороженно крутя головами, сплываются в кучу. Бью из правого по сидячим, из левого – по взлетевшим. Два красавца-селезня в полном пере и утка закачались вверх лапами на озерной глади. Иду подбирать добычу, ружье вешаю на сук и, орудуя длинным шестом, подвожу к берегу уток.
Неожиданно снова приличная стайка заходит на посадку, ясно вижу даже белые коготки на оранжевых лапках.
Увидев меня, с громким кряканьем набирают высоту. Хочу бежать к ружью, но поздно, кляну себя за разгильдяйство.
Во мне борются два чувства: идти за ружьем или больше не прилетят – последнее побеждает. И только я достаю последнего крякаша, как стайка поменьше повторяет тот же маневр. Может, я в этот самый момент себя и проклял, как знать. Но теперь я на сто процентов был уверен в вечерней удаче. Рюкзак с утками вешаю на ветку повыше, тем самым отрезая себе путь к отступлению от вечерней зорьки – такой лет может быть раз в жизни.
Дохожу, наконец, до Медведицы. На реке тяжелые свинцовые волны. Вода прозрачна до дна. Огромная, греющаяся у берега щука тяжелой торпедой отплыла от берега и, став посреди реки, слабо шевеля плавниками, скатывается к яме.
Осторожно иду берегом. Вдали, на косе, стая уток расположилась на отдых. Некоторые кормятся, собирая с прибрежного камыша улиток. Хочу скрасть, но внезапно сзади раздается треск, топот и на берег моим следом выбегает Зымка. Она явно чем-то напугана, хвост поджат, часто озирается и от меня не отходит.
Возвращаемся с ней к рюкзаку. Уставшая собака, покрутившись на месте, ложится под ольховый комель. Медленно текут минуты ожидания. Зымка во сне дрыгает лапами, поскуливает, открыв глаза, убеждается, что хозяин рядом, и снова засыпает. Утка пошла в полной темноте. Слышен свист крыльев, кряканье, шлепки об воду, но стрелять невозможно. Тень от леса закрыла слабую зарю, надо идти домой, до него километра три, не больше. Узкая лесная дорога почти вся покрылась лужами, рюкзак на плечи – и вперед. От озера мы не отошли и километра, когда бежавшая впереди меня Зымка вдруг стала жаться ко мне. Я чуть было не растянулся в луже, споткнувшись об ее тело в темноте. Я уже хотел наказать собаку, когда она прижалась к моим ногам. Взяв ее за богатую гриву на шее, я почувствовал, что она вся дрожит. И тут справа в лесу я неожиданно услышал тяжелый топот, а затем визг, похожий на собачий. Шорох был и слева, панама-афганка на моей голове пришла в движение. Видимо, оттянутой веткой от впереди идущего волка хлестнуло идущего следом. Собака прижалась к ногам еще плотнее. Видимости никакой, только просвет на макушках деревьев. А впереди заросли татарского клена.
Нас ведет волчья стая. Я видел не так давно у озера Дурновский на песке следы стаи, больше десяти зверей. Видимо, они пытались ее снять с гона еще днем, но старая выжловка вовремя их учуяла и спаслась. И вот теперь они решили вырвать ее у меня прямо из-под ног. Решаю идти назад, торной дорогой на близкую трассу, а по ней домой. Крюк километров семь, но выбора нет. Развернувшись, идем домой в обратном направлении. Вот топот слева, стреляю на шум «тройкой», топот быстро удаляется, и так, постреливая по сторонам, выходим на трассу Михайловка – Серафимович. Беру Зымку на поводок, чтоб случайно не попала под машину, но трасса пуста.
Проходим километра два, когда нас обгоняют «Жигули». Метров через сто вдруг останавливаются, включается фонарь заднего хода, виляя подъезжают к нам, открывается дверца.
– Эй, парень, садись в машину, – говорит водитель и открывает заднюю дверцу.
– Да я ж с собакой.
– Садись, садись.
Ничего не поняв, разряжаю ружье, сажусь на сидение, Зымку в ноги.
– Слушай, парень, там впереди волки сожрут. Тебе куда надо?
– До Пимкина, – отвечаю.
– Ну поехали.
Метров через двести на обочине зеленые огоньки.
– Не гони, – говорю водителю, заряжаю ружье: «тройка» в контейнере, опускаю стекло, водитель прижимается к обочине, останавливаемся. Четыре волка заходят в лес, пятый, почти белый, стоит у леса к нам боком, опустив пушистый хвост. Непуганный, судя по размеру, прибылой, смотрит на машину, повернув голову, до него метров двадцать пять. Бью в бок дуплетом, волк, оскалившись, хватает себя за сразу покрасневший бок, крутится волчком. Я не успеваю перезарядиться, как он, оправившись, исчезает в лесу.
Трогаемся в путь. Теперь все разговоры о волке – сдохнет или нет. Я рассказываю, как меня только что чуть не съели, сгущая краски, женщина рядом испуганно охает. У хутора выхожу и в эмоциональном порыве забываю в машине рюкзак. Хватаюсь его уже в дороге. А рюкзак был объемистый, в его просторном чреве легко умещался поросенок-сеголеток. Дорогу домой он так и не нашел, из-за чего я разозлился на волков еще больше.