Уже на следующий год погода сыграла злую шутку – случились сильнейшие морозы при малом снеге, которые погубили почти всех рябчиков и много тетеревов. Охотники находили их промороженные тушки на просеках и дорожках. Глухари, правда, сумели пережить это бедствие. Но той осенью охота была прекрасная.
Из густых ельников слышался мелодичный свист рябчиков, тетерева то тут, то там чернели на березах, а заснеженные дороги были испещрены большими крестами глухариных следов, да и сами они показывались на высоких лиственницах. Мне тогда впервые удалось одним выстрелом «приземлить» двух косачей, впрочем, ошибаюсь, не впервые, однажды такое было на весеннем току.
После успешного дня мы уже поужинали и ложились спать, как вошли два охотинспектора из Архангельска.
Дождавшись, когда они утолят голод и жажду, я попросил поделиться наиболее интересными случаями из охотничьей жизни. Разговор у нас крутился вокруг медведей, и вот что рассказал на эту тему Василий Новиков.
В то лето ко мне прикрепили одного стажера для прохождения охотоведческой практики. Базировались мы на временно необитаемой базе лесорубов. В тайге магазинов нет, и нам приходилось рассчитывать в основном на подножный корм, правда, хлеб захватили с собой.
Рано утром мы хорошо порыбачили на озере. Возвращаясь с озера, вдруг увидели валявшуюся на тропинке половинку буханки хлеба. Хлеб был, несомненно, наш, но оставалось только гадать, как он сюда попал.
Чистить и потрошить рыбу расположились на берегу ручья рядом с базой, где находился небольшой разделочный стол. Вот чистим мы рыбу, и вдруг вижу, как из кустов выходит небольшой медведь и осторожно приближается к нам. Студенту его не видно – он сидит спиной к нему. Тут я крикнул косолапому: «Ты что!», а юноша, приняв это на свой счет, только быстрее заработал ножом. Но затем, проследив направление моего взгляда, обернулся и увидел лохматого хозяина леса, привлеченного, вероятно, запахом рыбы. Он сильно побледнел и у него затряслись руки, из которых едва не выпал нож. Зверь же все не уходил и продолжал топтаться недалеко от нас. Тогда я встал из-за стола и громко закричал. Это произвело некоторое впечатление на незваного гостя, и он, явно нехотя, удалился, во всяком случае, скрылся с глаз.
Нам надо было уходить в тот же день, и стажер предложил сделать это немедленно, однако я настоял, чтобы сначала сварили уху и позавтракали. По дороге из тайги мой спутник шел почти вплотную ко мне и все время оглядывался, а я еще подумал, если он такой пугливый, то правильно ли выбрал себе специальность охотоведа. Мы снова наткнулись на кусок хлеба, но теперь было ясно, что его стащил и почему-то бросил наш гость-медведь, возможно, потому, что хлеб уже зачерствел.
– А разве Вы не боялись? – спросил я Василия.
– Да нет, в тот раз не очень. Я был уверен, что медведь, несмотря на всю его непредсказуемость, нападать на нас не станет. Мы ведь в него не стреляли и никак не обидели. Да и в присутствии юного студента я не имел морального права пугаться, хотя мы были без оружия, так как охота еще не открылась. По настоящему страшно мне было в другой раз.
Это случилось в начале зимы, снег только слегка притрусил землю, да и до настоящих морозов дело еще не дошло. Я работал тогда, как и сейчас, охотинспектором и находился в охотничьих угодьях. К концу дня вышел к бараку лесорубов, в котором тогда никого не было. В нем и решил заночевать. Барак стоял на берегу широкого ручья на небольшой поляне.
Перед тем, как войти в барак, я повесил карабин, как обычно, на гвоздь перед дверью, чтобы он в тепле не отпотел.
Обнаружив около печки запас наколотых дров, хорошо протопил, вскипятил чай и поужинал. Пока занимался этими делами, за окном совсем стемнело. Темно было и в бараке, так как мои попытки найти лампу или свечи оказались безуспешными. Да, собственно, мне и не особенно был нужен свет, хватало того, что пробивался от дверцы печки. Но вот и он начал тускнеть, а потом и совсем погас. Уже хотел ложиться спать в самом благодушном настроении, как в одно мгновение от него ничего не осталось. Только что была мертвая тишина, как вдруг послышались громкие и странные звуки, от которых побежали мурашки по спине, а потом и волосы на голове зашевелились. Казалось, что-то большое трется и скребется о глухую стенку барака. Потом раздался громкий шум и топот на чердаке. Вот тут-то я действительно испугался. Сидел ни живой, ни мертвый, боялся пошевелиться. Больше всего пугала полная неизвестность происхождения шума. Удручало и то, что я был безоружным, – карабин ведь остался за дверью.
– Может, это просто мыши разыгрались? – спросил я. Но Василий с негодованием отверг мое предположение – мыши не могли производить такой сильный шум. И он продолжил свой рассказ.
Затем шум стал затихать и в какой-то момент совсем прекратился. Тогда я, набравшись храбрости, выскочил за дверь, схватил свой карабин, который висел там же, где я его оставил, и вернулся в барак. Но тишина продолжалась недолго. Снова стало раздаваться громкое шуршание и топот, и эти шумы производили на меня прямо таки магическое действие, усиливавшееся царившей вокруг полной темнотой.
Не хочу хвастаться, но за время работы охотинспектором я не раз попадал в критические ситуации, когда серьезная опасность грозила и от зверей, и от людей, а точнее, нелюдей, но никогда не праздновал труса. Если опасность была зримой и понятной, я находил достойный выход из положения.
– А у Вас не появилось желание выстрелить в потолок из карабина? – не удержался я от нового вопроса.
Василий ответил, что было другое желание – сидеть тихо и ничем себя не обнаруживать, так как непонятное происхождение звуков полностью подавляло волю к какому-либо действию. Только ближе к утру наступила тишина.
Дождавшись рассвета, Василий, не выпуская из рук снятого с предохранителя карабина, вышел из барака и осторожно обошел его вокруг, но никаких следов на снегу не обнаружил. Правда, ночью была небольшая пороша, которая могла скрыть следы.
– Что же это все-таки могло быть?
– Не знаю и не нахожу никакого мало-мальски разумного объяснения. Я не верю ни в бога, ни в черта, ни, тем более, в нечистую силу или другую чертовщину. Не сомневаюсь, что ничего сверхъестественного там не случилось, и происхождение шумов было вполне земным, исходящим от каких-то лесных обитателей, но каких? В этом весь вопрос, но на него нет ответа. Иногда приходилось слышать, что на чердак зимовья забиралась рысь, но обычно она вела себя очень тихо и ходила по чердаку бесшумно. Может быть, забрались две рыси, и они дрались там или занимались любовью, но они мяукали бы или рычали, а тогда никаких других звуков, кроме шуршания и топота, не было слышно.
Кто еще из крупных лесных обитателей бодрствует зимой и ведет ночной образ жизни? Наверное, можно назвать росомаху, но мне ни разу не приходилось слышать, чтобы она забиралась в человеческое жилье.
– А больше Вам не приходилось бывать в том бараке?
– Нет. Хотя меня долго мучил, да мучит и сейчас вопрос, кто же там был. Но из-за пережитого страха я старался избегать того места. Не было ни малейшего желания испытать снова прежний ужас.