Солнце щурилось и подмигивало сквозь драный ветром березняк. Вороны орали во все горло. А вышли из протоки на чистину, и даже Вовка чуть не прослезился. Перед нами лежала непорочно-девственная гладь, залитая солнцем.
Пока дошли до острова, строить что-то основательное было уже поздно, и мы решили соорудить для начала вигвам, как делал когда-то друг степей и прерий Чингачгук-Большой Змей. Вовку Сапожникова оставили на льду: ловить живцов и расставлять жерлицы, а мы с Левой Шамановым занялись стороительством.
Наломали, напилили сухих берез, сволокли их на бугорок и задумались. Поскольку коварный ирокез и гордый команч жили в местах, где оленей и прочего крупнорогатого скота было больше, чем мышей на нашем острове, то естественно, что свое жилье они закутывали в шкуры сиих убиенных животных.
Мы же, несчастные дети цивилизации, ограничились тем, что сколотили что-то вроде низких нар на троих, воткнули рядом печку и обнесли все это по кругу кое-как прилаженными жердями, связав их сверху в пучок. Щели позатыкали сухим камышом и чахлым еловым лапником.
За неимением шкур обтянули жилье полиэтиленом. Едва закончили с отделочными работами, как в лесу послышался треск.
– Мужики! – еще издали начал орать Вовка. – Щука дуром прет! Одна зацепилась, поднять не могу!
Мы кинулись на лед. Кругом «горели» флажки. Сердце екнуло и провалилось куда-то под мышку. Вот оно, Эль-Дорадо! Давно ждали мы такого щучьего жора.
– Где здоровая? Показывай! – нетерпеливо приплясывает Лева. – Сошла уж, наверное?
– Сидит… Я ее багориком зацепил и к дереву привязал, – самодовольно лыбится Вовка Сапожников.
И точно: торчит багорик из лунки, а от него веревка тянется к палке, вмороженной в лед. Тянем багорик – не подается. Лева упал на колени, торопливо разгреб руками ледяную крошку и заглянул в лунку.
– Так это же бревно!..
– Не может быть! – не верит Вовка. – Она шевелилась…
– Шевелилась-шевелилась, «чайник»! Сам посмотри!
Смотрит Вовка Сапожников, потом – я. Внизу, колыхаясь на багре, висит суковатая коряга, позеленевшая от старости. Бросаем эту жерлицу и бежим к остальным, где алеют поднятые флажки. На тройниках бьются насаженные Вовкой здоровенные окуни, размотавшие леску на катушках. Они неохотно отрываются от дна. Некоторые захлестнулись за топляки. Только леску резать.
После многозначительного молчания Лева Шаманов наконец спрашивает:
– Это у тебя что, живцы?
– Живцы, – невинно отвечает Вовка, ероша шерсть на ухмыляющейся морде.
– На американского маскинонга ориентировался или на песчаного долбоноса?
– Так на щуку, – машинально отвечает Вовка, а потом взрывается: – А я знаю, какой живец нужен? Может быть, я вообще жерлицами первый раз ловлю. Чего клевало, то и ставил.
– Ты же говорил, что не одну собаку на этом деле съел…
– Говорил-говорил…
– А рыба мерная, – задумчиво смотрит Лева на Вовкиных окуней. – Утром на блесну попробуем. Кстати, эти живцы, как ты их называешь, флажки и подняли...
Комментарии (0)