Унесясь в недалекое прошлое, я восстановил в памяти весьма забавную историю...
Дважды взяв фальстарт еще в начале февраля, весна на Кубани в тот год, казалось, выдыхалась, уступая март на удивление холодной зиме...
Поэтому, когда четвертый месяц календарного года, неся комфортные +20, преодолел горный перевал, станичники и хуторяне, заждавшиеся тепла, охотно ему поверили – пришла, пришла, наконец, долгожданная весна!
Поверили, несмотря на то, что по шуточному обычаю в тот день все обманывали друг друга. Ну как тут было не поверить?! Акварелист-апрель с ходу торжественно открыл свою художественную выставку. Нужно спешить на природу, нужно спешить заснять глазами эти вернисажные картины, картины, написанные растворенным в озерной воде аквамарином и хлорофиллом, сильно разбавленным ивовым соком. Нужно спешить увидеть только-только проснувшуюся самку шмеля на желтом цветке мать-и-мачехи, помассировать сухим стебельком прошлогоднего бурьяна спинку вялой степной гадючке, свернувшейся крендельком и принимающей первые солнечные ванны, подсмотреть за продолжающимися брачными играми крякв...
Нужно успеть, так как завтра здесь будут экспонированы другие картины. Натягиваю на ноги «сапоги-скороходы», беру на поводок завертевшуюся волчком легавую, поднявшую на радостях громкий лай, и быстро-быстро в отведенный для натаски и выгула собак участок, на приволье за натуралистическими подробностями...
По зеленеющей озими продвигаемся в сторону Крестовой балки, к небольшому озерцу, что сейчас же за разрастающимся, как раковая опухоль, кладбищем районного центра. Получив свободу, грациозная Соня, приводя меня в умиление, стелилась над обласканной лучезарным светилом землей, словно борзая за зайцем. Травы еще не успели подняться, но если в ближайшие десять дней будет много солнца, то уже в середине второй декады здесь можно будет, превратившись в слух, уловить ухом первое в этом году перепелиное «подь-поль-воть» и скрип дергача.
В лазоревом небе над искусственным водоемом нарядные селезни, шваркая, неустанно волочились за разразившимися кряканьем утками. Что тут творилось! «Любовниц» на всех не хватало. Под приводнявшимися птицами холодная вода вспенивалась, точно вскипала от высокого градуса чувственного влечения. Соня, предаваясь своей охотничьей страсти, шарила по камышам, беспардонно мешая любвеобильным селезням заводить шашни с утицами.
А солнце начинало припекать так, будто хотело уплатить источаемым теплом неустойку за март. Слава тебе, Отче Небесный! Благодарю Тебя за то, что даровал мне глаза, которыми я способен видеть сотворенную Тобой красоту! Душу и тело охватывало чувство приятной расслабленности и несуетного покоя.
Я льстил себя надеждой, что в этом году обойдется без природных катаклизмов, что люди, прозрев и опомнившись, пока не поздно, перестанут быть варварами на этой земле.
Время, отведенное на прогулку, вышло. Пора возвращаться домой. Наш путь лежал к светофору на перекрестке дорог. Переходим автотрассу и топаем по асфальтовой пешеходной дорожке. Нам оставалось полдороги. Соня, как бывало после охоты, не обезножила от беготни и натягивала поводок в струну. Дорожка пролегала мимо обширного пустыря, в глубине которого обосновались многочисленные торговцы всевозможной утварью и еще не обнесенный оградой новый авторынок на самом выезде из города.
За полдень торговая площадь не была запружена народом. Впереди и сзади – безлюдный тротуар. Ни с того ни с сего Соня сбавила ход. Поначалу я оставил без внимания ее опасливый взгляд, ее робкие шаги, но когда собака, раскорячив ноги, присела, а затем распласталась по тротуару, я посмотрел на нее озадаченно. Что с ней стряслось? Что за страсти-мордасти? Собаку охватило чувство сильного страха. Смешно сказать, но мне показалось, с ней вот-вот случится приступ медвежьей болезни.
В ответ на мое «вставай, Соня, не дури!» она еще сильнее приникла к асфальту. Я дернул поводок. Не встает, хоть умри! Я даже выпалил тираду, состоявшую из забористых слов. Чтоб тебе пусто было! Вставай же!
Легавая производила гнетущее впечатление. На мою любимицу нашел столбняк. Пару минут она лежала так, ровно ее приклеили к тротуару клеем «Супер Момент».
На что я тертый калач, а ни бельмеса не пойму: что могло случиться вмиг? Что за петрушка! Как ни старался я умаслить заупрямившуюся собаку, ничего из этого не вышло. Оцепенев, бедное животное было чем-то сильно подавлено.
Разгадку подбросило дуновение ветра. Откуда-то тянулся тошный дух. В мои ноздри ударил острый запах. Запах, который мне знаком. Мои обонятельные рецепторы, впервые восприняв этот запах пятьдесят лет тому назад, запомнили его на всю жизнь. Этот запах невозможно ни забыть, ни перепутать с каким-нибудь другим. В моем мозгу этот тяжелый дух ассоциировался с первой моей поездкой в Киев, с эскимо на палочке и с маленьким паровозиком детской железной дороги. В столичном зоопарке эту вонь источала клетка, в которой томился огромный «полосатый» кот с пожелтевшими клыками. Надпись возле клетки гласила: «Бенгальский тигр».
И только теперь (верх рассеянности!), устремив свой взор на пустырь, я уже визуально воспринял то, что несколькими секундами ранее понюхал: поодаль от пешеходной дорожки разбил табор московский зверинец на колесах. Он приезжал к нам каждую весну. Детвора валом валила на представление.
Рабочие монтировали старые аттракционы, а мучители зверей (они же штатные зазывалы) развешивали красочные плакаты с изображением экзотических зверей. Говорят, волка ноги кормят, а этих, выходит, колеса. Такой вот «полосатый рейс».
В следующий момент из чрева одного из автофургонов донесся рык грозного амбы. Насилу оторвав Соню от асфальта, я взял ее на руки и отнес на «безопасное» расстояние.
Чудеса в решете! Чудеса ли? Ведь столбенели от ужаса, если вспомнить рассказы бывалых дальневосточников, столкнувшиеся нос к носу с амбой на таежной тропе! И эти рассказы – не выдумка. Этот ужас, леденящий сердце и парализующий волю, ужас, от которого кровь стынет в жилах, пригвоздил боязливую Соню к земле.