Состоял в нашем охотничьем коллективе очень способный и знающий программист Михаил Хромов. Был он к тому же отличным стрелком, выполнявшим норму мастера спорта по стендовой стрельбе. И от поездок на охоту никогда не отказывался.
Только совратили его с пути истинного туристы. А туризм и охота несовместимы. Спросите почему, да очень просто: туристу приходится тащить такой большой груз, что ружье и патроны в него никак не вписываются. Так получилось и у Михаила.
Встречаю я его как-то осенью, спрашиваю, удалось ли поохотиться в отпуск, и слышу в ответ: «Охотиться не пришлось, но медведя завалил». И дальше рассказывает такую историю.
Был я в походе с серьезными туристами. Это значит, что шли мы по местам, где встретить человека – большая редкость. По этой причине все необходимое для жизнеобеспечения надо было нести на себе: палатки, катамараны, веревки, скальные крючья, тушенку, крупу и все прочее. Набралось по 50 килограммов на человека. Если взять еще и ружье с патронами, то позвоночник не выдержит. Поэтому ружье осталось дома, хотя предстояло быть в диких и богатых дичью местах Восточной Сибири.
Маршрут, по моему мнению, был выбран очень удачно. Внимательно изучив карту, мы нашли место, где недалеко друг от друга и почти параллельно одна река течет на север, а другая – на юг. Мы и решили сначала надо плыть по первой речке, затем перевалить водораздел и по второй вернуться на юг. Просто и гениально. В качестве таких рек мы выбрали связку Муя – Бамбуйка – Витим. Самое ценное заключалось в том, что эти реки пересекаются с БАМом, а значит, рюкзаки предстояло тащить только на водоразделе, хотя он и представляет собой весьма сложный перевал Южно-Муйского хребта.
Сплавляясь по притоку Бамбуйки – Бамбукою, за одним из поворотов реки увидели дым и обнаружили небольшое стойбище ороченов. Мы уже давно не видели людей и, конечно, пристали к берегу. В стойбище оказались одни женщины и дети. На вопрос, где же мужики, последовал ответ:
– Кто в тайге, кто в тюрьме за браконьерство. Здесь нет ни одного.
Надо отметить, что закон тайги не всегда совпадает с официальным законом, хотя охотинспекция есть и в тайге.
Как водится, нас пригласили к костру на уху – женщины не умели охотиться, но ловили рыбу сетью. По такому случаю мы достали из своего неприкосновенного запаса немного спирта. Орочены (как и вообще все местные народности) хмелеют очень быстро. Не были исключением и женщины этого стойбища. Выпив по наперстку и оживившись, они стали жаловаться, что их обижает медведь, и просили убить его. Оказалось, что стойбище расположилось на краю огромной, поросшей черникой поляны, и его обитатели по договору с леспромхозом занимались ее заготовкой. Эту же поляну облюбовал и медведь. Кроме того, он пугал и гонял оленей стойбища. Лицензия на отстрел медведя имелась, но некому было ее реализовать.
Туристы показали на меня:
– У нас один охотник, просите его.
– Так у меня же нет ружья, – стал я отказываться.
– Ружье найдем, – сказала одна из женщин и принесла старую одностволку 16-го калибра.
На что я заметил:
– С таким ружьем я и на утку не пойду, не то, что на медведя.
– Однако найдем другое, – был ответ.
И тут из чума выносят новенький, еще в заводской смазке карабин «Лось» с оптическим прицелом. Хотя совсем не хотелось связываться с медведем, но деваться было некуда, тем более что к карабину прилагалось много патронов. Три из них я использовал для пристрелки и рано утром отправился в середину черничной поляны. Там был довольно высокий выход скальных пород, на котором я и устроился.
Поляну еще закрывал утренний туман, но вот поднялся ветерок, который рассеял не только туман, но и разогнал постоянно докучавшего гнуса. Можно было поднять порядком надоевший накомарник.
Убивать медведя не входило в мои планы, я думал посидеть немного и сказать, что зверь не приходил. С такими мыслями и задремал на солнышке, а когда поднял голову, то обнаружил на поляне темное пятно, которого раньше вроде бы не было. Глянул в оптический прицел и увидел, казалось, совсем близко, медведя.
Все мои дальнейшие действия были чисто автоматическими: руки сами навели перекрестье прицела под лопатку медведю, палец сам нажал спуск. После выстрела медведь подпрыгнул и бросился бежать, но вторая, попавшая в голову пуля остановила его, и он рухнул. Только тогда появилась реакция – неудержимо стали дрожать руки. Чувствуя себя совсем ослабевшим, я присел на камень. А в это время обитатели стойбища, услышав выстрелы, уже бежали ко мне.
Первый вопрос:
– Миша, что это, однако, у тебя руки так дрожат?
– Не знаю, дрожат и все.
– А где медведь?
– Лежит вон там.
Узнав, что с их обидчиком покончено, все очень обрадовались. И женщины, и дети чуть ли не прыгали вокруг туши медведя как первобытные дикари, и все благодарили меня, называя великим охотником. Затем мы фотографировались возле медведя. Из стойбища принесли ножи, и женщины быстро и мастерски сняли с медведя шкуру, выпотрошили его и перетаскали мясо к чумам. Начался великий пир. Мы не собирались здесь задерживаться, но пришлось устроить дневку. Только на следующее утро, взяв с собой медвежий окорок, поплыли дальше. На память я взял медвежьи когти.
– Медвежью желчь тоже, конечно, взял? – спросил я, выслушав его рассказ.
– А зачем?
– Так ведь это же самое ценное, что есть в медведе – лекарство от всех болезней.
– Я и не знал.
К сожалению, вещественных доказательств своего благородного по отношению к ороченам поступка Миша до Москвы не довез. При прохождении 3-метрового водопада в каньоне Бамбукоя в пенной яме смыло гермоупаковку, в которой находились когти и отснятые пленки. Ну да ничего, лучше всяких фотографий и когтей впечатления, которые никогда не изгладятся из памяти.