Детство отступило, юность пролетела, наступила зрелость.
Как просто, как предначертано все! Но мы не замечаем этого. Будни пожирают наши чувства заботами, проблемами, рутиной бытия. И все же ретивое живет в нас и заставляет иногда встряхнуться и ощутить в себе невиданные силу и энергию.
Найдя в отцовском гараже старый ящик и ледобур-лопатку, я воспылал желанием отправиться на зимнюю рыбалку. В Строгино, где обосновалось мое семейство, было огромное количество водоемов, образовавшихся в пойме на карьерах в результате изъятия песка для строительства.
В те времена район Серебряного бора и обозначенной поймы был весьма посещаем рыболовами. Сотни палаток устанавливались от начала ледостава до схода льда. Это был клондайк лещатников. Ловля здесь приобретала едва ли не промышленные масштабы. Ловили преимущественно ночью, но сменщики приходили и днем. В общем, это был вахтовый промысел москвичей.
И теперь даже более красочную палитру палаток можно встретить на Москве-реке, но ощутить тот колорит можно едва ли.
Рассуждения мои были до примитивного просты: если сесть на лунку посреди городка палаток, то наверняка окажешься на одном из проходов леща. Так я и сделал и в последующие два-три часа успешно вылавливал ершей.
Из одной палатки выполз мужик и, увидев меня, сказал:
— О, мормышечник, ты чего здесь делаешь?
Я не нашелся, что ответить, и пробормотал:
— Да так, отдыхаю...
— Во дает мужик, ершей гоняет!
Посрамленный, я оставил место побоища, возвратившись в родные пенаты. Однако клеймо «мормышечник» надолго запечатлелось в сознании.
По мнению «матерых» рыболовов, удел мормышечника — мелководье, а рыба — матросики и мелкая плотвичка.
И все же я знал этих самых «мормышечников» самого высокого ранга. Таким был Прохоров. Его умение находить окуня было феноменально. Это не всегда были коллекционные экземпляры, но разве в весе рыбы удовольствие.
Иногда Леонид Николаевич брал с собой жену. Анна Ивановна была страстной рыбачкой, но как все женщины, требовала от мужа особых привилегий: специальных мормышек, непутающейся лески, периодической смены лунок... В эти минуты он становился ее пажем.
Начинался лов. И первой на лед стограммового окуня вытаскивала Анна Ивановна. Игра удильником была трудно описуемой, но результаты говорили сами за себя.
— Лёнь, ну помоги же, — довольно спокойным голосом говорила Анна Ивановна.
Леонид Николаевич бежал к ней и через мгновение горбач граммов на триста трепыхался на льду.
Я был свидетелем этого, а также счастливчиком, коему улыбалась судьба, так как неплохие окуни то и дело попадались на удочку. Мы с Анной Ивановной оказались любимцами судьбы.
Леонид Николаевич был уравновешенным и независтливым человеком, но нашу с Анной Ивановной удачливость перенести было довольно сложно.
Вываживая очередного горбача, Анна Ивановна говорила:
— Лёнь, просверли лунку вон там.
Да, в этот день блистательный мормышечник Прохоров был не у дел.
Но это только эпизод. В глухие зимние времена по долгу службы Леониду Николаевичу приходилось бывать в командировках на Онежском тракторном заводе. Техника захватывала его — он был в родной стихии. Наступали выходные, и заводские друзья отговаривали: «Глухозимье, на озере нечего делать». Но не для Прохорова: находили мотыля и, снарядив автобус, самые заядлые отправлялись на рыбалку.
Что и говорить, здесь он блистал. Утонченностью столичных снастей, манерой проводки и еще чем неведомо. Когда по окончании рассматривали уловы, то Прохоровские окуни были вне конкуренции.
Долгие годы мы рыбачили с Леонидом Николаевичем в подмосковных водоемах. Со временем я отказался от мормышки в пользу блесны. Это совсем иная рыбалка, не приносящая плодов иногда по три-четыре выхода на лед. Прохоров, будто зная это заранее, говорил:
— Борь, ты давай действуй, а я тут, у бережка.
Встречались днем — перекусить и выпить чаю. Чаще всего Леонид Николаевич вываливал к этому моменту приличную кучу разнокалиберных окуньков, говоря:
— Ну, на уху у нас с тобой есть.
Иногда и мне случалось вывалить на нашем ланче килограммового судака.
— О! — говорил Прохоров. — Пора и мне с тобой.
Но в следующую рыбалку все повторялось. И до сегодняшнего дня Леонид Николаевич остался предан мормышке. И в этом есть что-то неоспоримо мудрое.