Егерь привел на цепи собаку. В руке он держал мертвого цыпленка.
— Еще одного цыпленка задушила, проклятая! — сказал он. — Вот и цыпленка нарочно несу.
— Не может быть! — воскликнул Василий Тихоныч, вскочив с места. — Это ты сам цыпленка задушил.
— Ну вот… Стану я божью тварь душить, да еще хозяйкино добро, у которой живу. Вот смотрите, на цыпленке собачьи зубы то, если вы такой невероятный человек, что словам моим не верите.
— Да это, может статься, хорек!
— Ах ты, Господи! На месте преступления собаку захватил, изо рта у ней цыпленка вырвал. Потому только и поймал ее на цепь, проклятую, что в чулан она забралась. В чулане-то уж ей было не увернуться. А то бы и посейчас не поймать…
Василий Тихоныч рассматривал задушенного цыпленка.
— Действительно, горло перекусила, — сказал он. — Диана! Как же ты так? Ах ты тварь мерзкая!
Он размахнулся и хватил собаку цыпленком по морде. Собака зарычала и оскалила зубы.
— Это на хозяина-то! На охотника-то! — воскликнул доктор. — Смотрите, ведь она вас чуть не укусила. Ну и английская дрессировка!..
— Да, да… Это оттого, что она русских слов не понимает, не понимает даже, за что я ее бью. Понятное дело, пес английский, родился и воспитывался среди англичан.
— Позвольте, ваша милость, я ее сейчас привяжу в сенях к столбу да арапником смоленым раз пяток вытяну — и в лучшем виде русский арапник поймет, — предложил егерь. — А когда бить буду, цыпленка перед ним положу.
— Постой, постой… Ты, может быть, ее от дичи отучишь. Тогда уж собака и дичь н е будет брать, — остановил его Василий Тихоныч.
— Будет-с… Чего вы сомневаетесь! Я эфиопскую собаку арапником вышколю, а не то что английскую. Помилуйте, ведь это безобразие! Охотничий пес — и вдруг хватает цыплят с насеста и жрет их. Это уж ни на что не похоже!
Егерь потащил собаку.
— Ты только полегче, только полегче! — кричал ему вслед Василий Тихоныч и вышел с егерем вместе в сени.
Через минуту раздались удары арапника и визг собаки. Василий Тихоныч вернулся в комнату и тащил за собой на цепи собаку. Та не шла. — Ну, на говядинки, на! — совал он ей в рот кусочек мяса.
Собака и на мясо не обратила внимания. Кое-как дотащил он ее до стола, привязал за ножку дивана, и она сейчас же спряталась под диван.
— Англичанка… Ни слова по-русски не понимает, русская-то дрессировка ей даже дика — вот это из-за чего, — говорил он в оправдание собаки.
— Однако позвольте, милейший. Ведь невозможно же этому быть, чтоб в Англии охотничьим собакам дозволялось по чуланам цыплят ловить, — заметил доктор.
— Ах, Богдан Карлыч, ведь мы с вами в Англии не были и не знаем, какие там порядки.
— Как? В Англии собакам цыплят позволяют жрать?!
— Не то, не то. Я о другом… Все может случиться. Может быть, там и цыплята другого вида. Ведь это русский цыпленок. Почем вы знаете, может быть, она, никогда не видавшая русского цыпленка, за дичь его приняла!
— За глухаря? Ловко! Хорошая будет охотничья собака.
— Ха-ха-ха! — разразился хриплым смехом и Петр Михайлыч, выпивший уже две рюмки коньяку, несколько пришедший в себя и развеселившийся.
— Теперь не будет цыплят ловить! Долго будет русскую науку помнить! — махнул рукой егерь.
— Боюсь только, что ты на дичь мне ее испортил, — сказал Василий Тихоныч. — Будет бояться дичь брать.
— Не станет бояться, ежели она настоящая охотничья собака.
— Покажи-ка, покажи-ка, какие она у тебя фокусы с говядиной делает? — спросил Петр Михайлыч.
— Диана! Иси! На! — крикнул собаке Василий Тихоныч, достав кусочек говядины из кармана и вызывая из-под дивана собаку, но та не шла. — Нет, без английских слов ничего не поделаешь да и напугана она поркой, — прибавил он.
Вошел мужик Степан.
— Поедете сегодня, ваше степенство, на железную дорогу? — спросил он. — Уж ежели поспевать на поезд, то надо сейчас ехать.
Петр Михайлыч был в раздумье.
— Ах, и нужно бы домой ехать, жена ждет, — сказал он. — Но как я поеду домой, не бывши еще на охоте! Надо хоть какую-нибудь пичужку застрелить. Уж и не знаю, право.
— Да полно тебе! Оставайся! А завтра чуть свет на уток со мной… — сказал ему Василий Тихоныч.
— Какие тут утки, ежели у меня выводки куропаток есть приготовлены.
— Тогда сначала на уток, а потом на куропаток, и завтра с вечерним поездом домой.
— Жена-то ждет — вот в чем сила. Опять же завтра и векселю срок в банке.
— Да неужто приказчики-то не распорядятся заплатить, ежели с векселем в лавку придуть?
— Так-то оно так, но вексель-то чужой, а мой только бланк. Положим, что векселедатель человек надежный… Но жена, жена…
— Жене телеграмму… Вот мужик и съездит на железную дорогу телеграмму подать.
— В лучшем виде, ваша милость, съезжу. Лошадь готова… — встрепенулся мужик.
— Нельзя, нельзя телеграмму… Напугаешь жену, подумает Бог знает что… Нет, уж лучше так… Позвольте, да у нас сегодня которое число? Второе ведь?
— Ну ты и хватил! Третье. Второе вчера было. Сегодня суббота, третье число…
Петр Михайлыч схватился за голову.
— Батюшки! Так ведь векселю-то сегодня срок, а не завтра. Ах ты незадача какая! — воскликнул он. — А ведь я думаю, что все еще второе число!
— Второе число было вчера, и вы изволили весь день… — начал было егерь.
— Молчи! Не сбивай с толку! И так уже я сбился с этим проклятым бражничаньем! А из-за чего? Чуть только сюда придешь — сейчас и лезут к тебе разные мужики, бабы, девки, ребятишки. Кто раков тащит, кто грибов, кто рыбы… Тьфу! Да неужто, господа, сегодня в самом деле суббота? — удивляется Петр Михайлыч. — Честное слово, я думал, что пятница.
— Потерял купец пятницу! Ха-ха-ха! — захохотал Василий Тихоныч. — Просто ты проспал ее.
— Ну чего зубы скалишь?! Чего?! Нет, надо ехать сейчас домой.
— Прикажите лошадь сейчас подавать? — спросил мужик.
— Не надо, не надо, — перебил его Василий Тихоныч. — Он останется. Ну чего ты сегодня поедешь? С какой стати? Не сделав ни одного выстрела — и ехать?
— Да вот вексель-то…
— Ночью приедешь и платить будешь? Кто же по ночам платит?! Да и не заплатили по векселю, так вексель все равно теперь протестован. Но как не заплатить? Ведь у тебя там люди остались торговые, понимающие люди.
— Так-то оно так, — согласился Петр Михайлыч.
— Ну и оставайся. Вот и Богдан Карлыч остается. Сегодня мы выпьем, закусим, часика на два сядем втроем с болваном в винт сыграть, а потом спать и утречком все трое на охоту. Сначала на утках мою англичанку попробуем, а потом на твоих куропаточных выводках… Амфилотей! Сбегай в лавочку и купи карты! Вот рубль. Да слышишь! Нельзя ли нам велеть уху сварить?!
Егерь отправился исполнять требуемое. Мужик стоял и переминался с ноги на ногу.
— Не поедете сейчас, Петр Михайлыч? Откладывать лошадь? — спрашивал он.
— Откладывай! — махнул рукой Петр Михайлыч.
Через полчаса охотники играли в винт с болваном, сидя около потухшего самовара. Хозяйка готовила за стеной ужин. Было чадно. Пахло пригорелым маслом. Ларец с бутылками был переставлен на стул. Владелец его Василий Тихоныч и Петр Михайлыч то и дело подходили к нему, вынимали из него фляжки, наливали себе рюмки и пили. Не отставал от них и доктор Богдан Карлыч, но при каждом обращении к ларцу приговаривал:
— В первый раз против своих принципов иду и пью то, что мне не положено, но это исключение по случаю того, что я сегодня под дождем на охоте промок.
— Карл Богданыч, что вы! Да вас и дождь-то только чуть-чуть прихватил! — воскликнул Василий Тихоныч. — Ну да что тут! Выпьете.
* * *
На другой день с пяти часов утра начал егерь будить спящих охотников, но никто из них в это время не встал. Петр Михайлыч даже и голоса не подал. С вечера опять было много выпито разной хмельной дряни. В половине шестого егерь опять приступил к расталкиванию охотников — тот же результат. В шесть часов он подал самовары и снова начал будить — и снова без успеха. На этот раз Петр Михайлыч подал признаки жизни, но когда егерь начал его поднимать, чтобы посадить на кровати, он схватил свой сапог, пустил им в егеря и снова повалился на подушку.
В половине седьмого доктор встал и приступил к умыванию. Прежде всего он посмотрел на свой язык в маленькое карманное зеркальце. Язык был бел. Доктор покачал головой.
— Ах как скверно, когда с вечера изменишь своим правилам и поешь что-нибудь, — сказал он. — Никогда я не ужинаю, а вчера на ночь поел — и вот в результате расстройство желудка. И какой ужин!