Своих лаек на это мероприятие я не взял, так как бобры, обладая хорошим обонянием и слухом, чувствуют охотника задолго до его появления. Это, конечно, для меня, старого промысловика, смешная чушь, но так написано в книге «Охота на бобра». Да что там присутствие охотника! Авторы этой книги советуют выйти на эту охоту ни с чем-нибудь, как с ружьем восемнадцатого калибра!
Утро было не очень приятное. Подморозило, кругом туманно, сыро от инея. Прибрежные луга заброшены, осока да осот. Прибавим к этому двухметровую крапиву, репей и колючки. Вот в таких джунглях я пробирался по реке моей юности под названием Стреж. Вскоре мои перчатки превратились в «ежиков», а на рукава непромокаемой курточки прицепились репейные шарики. Хорошо, я не послушал женщин-биологов и не надел предлагаемые ими какие-то берцы. На мне были болотные сапоги, куртка почти до колен, чтобы вода и мусор не попадали за голенища. Добрался я таки до первой бобровой «пилорамы» – так я называю их места заготовки «дров». В первую очередь это осина, ива, иногда черемуха и береза. На метровые белые поленья я насмотрелся еще днем, понимая, что бригада еще не приступила к сезонной работе «Тащи их на дно», а наслаждается теплом бабьего лета и вкуснейшей корой осины и ивы. Да не под водой, а прямо не отходя от «кассы», то есть на открытом воздухе. Осторожно присев на бережок, на свернутый в несколько раз походный дождевик, я достал термос с обжигающим чаем и по-лисьи навострил уши. Река бежала, бурля на перекатах, «каркала» ранняя цапля, гудели поезда и машины. В минуты затишья я слышал приглушенный шум в чаще ивняка, бил туда лучом прожектора и ничего не видел. От такой охоты мои ноги окоченели, пальцы рук замерзли. Я плюнул на испытания и открыл крышку термоса. Пил чай и думал: ну точно как в том году. Все повторяется, правда, тогда был фонарик, а не мощный фонарь. Да и место было совсем другое. Однако на этой самой реке.
– Поймать или застрелить? – выдала моя голова. – Что ты именно хочешь? Трофей? Или ночные приключения?
– Приключения.
– И не стыдно? И это в ваши годы!
– А что годы? Они охоте не мешают.
Так промысловик переубедил ружейного охотника и, сняв подствольный фонарь, пошел по берегу, ступая тихонечко и осторожно. А когда «пилорама» заработает в полную силу, тогда посмотрим, бить или не бить.
Налетевший ветер угнал клочья тумана, разогнал облака, а лучи солнца внесли в мою душу тепло и надежду. Мол, все еще впереди! Я скользил взглядом по сырой траве берега, ища утиные строчки. Но река не хотела выдавать мне птичьи тайны, бежала то под навесом ивняка, то под крутым заросшим берегом. В таких местах «бессобачный» охотник почти не имеет шанса поднять и добыть утку. Подходишь к берегу, кричишь, хлопаешь в ладоши. Утки взлетают, но шатер ивняка осень плотный, и оттого утка уходит почти невредимой. Чешешь затылок от неудачи, но подбежавшая лайка бросается в одуряющие утиные наброды, и прижавшаеся стайка встает на крыло. А ты уже на «стреме», и крепкий селезень падает в кусты. Лайка бросается в дебри, и оттуда, оглашенно крича, свечей взмывают две утки. Их ловит ствол твоего полуавтомата, и они грузно ударяются о землю. Какой триумф! Какая радость! Ошалевший, бросаешься в кусты, и начинается добор подранка.
О, сколько у меня было таких моментов! Сколько лаек горели от азарта на этой речке! Но сегодня я один. Так что гляди в оба. К тому же на шее у меня висит старый-престарый бинокль, в который я частенько гляжу на излучины реки, на тихие заводи. Но вместо утиного клюва вижу увеличенную вчетверо усатую морду выдры. Глаза у нее удивленные и выпуклые. Я дергаюсь, бинокль падает на грудь, и на воде вижу только утихающие круги. Для меня в этом нет ничего удивительного, просто я ждал совсем другого. А выдра не такой уж и удивительный зверь. Чего-чего, а их я видел предостаточно. В последние годы особенно.
Улыбаясь, топаю дальше, к подковообразной старице, в надежде на встречу с утками. Моя старица, единственная в этом месте, для меня словно часть моей души. Здесь моя Родина, здесь я каждый год бываю на открытии охоты. Тут я весь – с головой и сердцем. Я охотник! И больше пока ничего. Надо скрадывать. Сентябрь. Листва еще не опала. Моя водная подкова сплошь окружена огромными деревами. Они выросли вместе со мной. Просмотрев левое крыло старицы, я разворачиваюсь и, крадучись, иду по кромке правого. Разбитое упавшей листвой и ряской зеркало старицы, почти мраморное – нет, малахитовое! – тихо и неприкосновенно. Опустив бинокль, я отрываю взгляд от воды, гляжу чуть выше и, охнув, замираю. Передо мной в промежутках листвы как ни в чем не бывало сидят мои уточки на жердочке, которая перекинута с берега на берег, и вертят головками. Картина Репина «Приплыли». Миг охоты, миг прощания. Фы-ры-р – и их как не бывало. Все. Я проиграл. Но сколь тепла от улетевшей тройки! Сколь тихой радости и страсти! Одним словом – охота!
Многие, прочитав эти строчки, иронически улыбнутся. Некоторые просто скажут: «Да у нас уток как навоза на ферме – бей сколь хошь.» Думаете, я не видел утиного изобилия? Ошибаетесь. Я родом с Уссури. Вчера был на берегу Финского залива, где уток тьма, а гусей тучи. И всякий знает, что от изобилия бывает: то оскомина, то обжорство. Но нет того, о чем я только что говорил. Река, бывшая в прошлом рекой изобилия, стала оскудевшей, нет в ней ни рыбы, ни дичи. Опустевшие места заняли бобры. И, что интересно, не стало ондатры, у которой такая замечательная шкурка. Да и мясо ее собаки любят. Сам, правда, не кушал.
Эх! Бросаемся мы из крайности в крайность. То осушаем землю, то забрасываем. Сколь было озерков, болотинок! Была утка. А сколь было куличков! Где они? Где? Сейчас ищем эту утку, колеся по местам и весям. Нет, ребята! Бобры тот пробел не заполнят. Не все ладно под луною!
Незаметно я подошел к старой Ракинской мельнице, пробрался сквозь заросли крапивы и репейника. Пройду метров семьсот, а там и стрельбище. Сейчас его нет, лишь название. Ушла полиция в другое место. Мне там что? Там две старицы, и в них может быть утка. Значит, надо попытать счастье. Прошел я заросли, изгиб реки… А вот то место, где я недавно сшиб нечаянно косача. Сейчас я иду от дома, а тогда шел домой, искал на полях тетеревиных. Но какие у нас к лешему поля! Одна пустошь! Повернул на Стреж и пошел к дому. Дошел до сказанного места. МЦ в руках, курок снят с предохранителя: вдруг утка? Но хлопки слева резко разворачивают меня на все сто восемьдесят. Все мое существо полно удивления – вместо утки из-под куста вылетает черныш!
После выстрела я провожаю его тоскливым взглядом… Но есть, однако, Бог на свете! Долетев до первых ольхушек, он врезается в одну из них и падает где-то в кусты. «Дуся!» – ору я и бегу вместе с ней на место падения. Она весело машет хвостом и лыбится во всю собачью морду. Без поцелуев тут не обойтись. Это не выстрел по стае чернети на морском побережье. Этот выстрел равен королевскому! Целился меж веток. Сейчас нет у меня МЦ-21-12, нет и лайки. Ни Дуси, ни Кати. В моих руках ИЖ-27 старенькое, и мной не обкатанное. Больше с ним зимой охочусь, по путику. Подобно легашу, я собран в струнку, почти не дышу, я крадусь. Шаг, еще… И вот утка над кустами. Выстрел меняет ее полет, и она пикирует в кусты ивняка. «Есть», – шепчу я и бегу на то место. Тогда утку я искал долго, но не нашел. Что делать? Так ведь Костя дома, а у меня мобильник.
– Костя, приезжай на стрельбище с Дуськой. Утку не могу найти.
– Ладно. Еду.
Минут через пятнадцать моя «Нива» уже на месте. Дуся прошла вперед, назад. То одним берегом, то другим.
– Так она не чует! – кричит сын. – Хвостом не машет. Значит, не сюда упала.
– Сюда, кажется.
– Комом или как?
– А бес ее знает. Далеко было. Значит, живая. Ушла пехом.
С воды давно бы выгнали, здесь мелко. Что ж, ищем на берегу. Перейдя речку, я захожу в кусты ивняка и лезу выше. Берег очень крут. Зову собаку. И та, вильнув хвостом, пропадает на склоне подъема. Значит, нашла. Возбужденные, мы поднимаемся тоже и видим Дусю на ровной лужайке. Она, улыбаясь, зовет нас к себе. Нашла!