Именно в начале ноября и начинал свой промысловый сезон в верховьях реки Чёломджи промысловик Виталий Рюмин со своим напарником Сергеем Бабцевым.
Самолет Ан-2 выбросил их вместе с нехитрым скарбом на речную косу, несколько минут постоял, работая двигателем, а затем развернулся и, смешно подпрыгивая, разогнался и улетел в сумерки набегающего заката. Вместе с охотниками прибыло около трехсот килограммов продуктов и снаряжения — по мешку муки, консервов и сахара, увесистый тючок с инструментами, спальные мешки, оружие, полсотни капканов, пила «Дружба», полбочки бензина…
Избушка находилась в полукилометре от берега, к ней вела извилистая узкая тропа, функционировавшая от силы месяц в году — до глубокого снега. Настоящая «рабочая» тропа, по которой в избушку носили воду, дрова, была ровно в шесть раз короче и выходила на берег ближайшего притока реки — Дигдикана. Нагруженные скарбом мужчины медленно потянулись через захламленную пойменную тайгу — урему. Триста килограммов вещей они перетащили к избе за три ходки. Затем сняли с окон тяжелые ставни, утыканные гвоздями, — так защищают в тайге окна избушек от проникновения медведя; вынули засов из двери и растопили изготовленную из половины железной бочки зимовочную печку. Затем Рюмин достал с лабаза мешок с капканами и начал готовиться к промыслу.
Виталий Рюмин промышлял в тайге соболя больше пятнадцати лет. Этот участок он получил от госпромхоза четыре года назад и уже покрыл его сеткой троп с установленными на них капканами — путиков. С этих капканов он ежегодно снимал от тридцати до семидесяти соболей, половину которых сдавал в контору, а половину продавал перекупщику за вдвое большие деньги, нежели государству.
Кроме того, ежегодно Рюмин брал на участке пять-шесть сохатых и по традиции ловил в петлю медведя. Мясо лосей тоже шло на сдачу в госпромхоз, а медведя Рюмин убивал просто так — для того, чтобы не зазнавался. Медведей в этих краях все не любили.
Кроме капканов в промысле Рюмин употреблял малокалиберную винтовку ТОЗ-16 и карабин калибра 8,2.
НАПАРНИК
Сергей Бабцев был молодым стажером, которого Рюмину подсунул замдиректора госпромхоза. Замдиректора был якут, и Серега Бабцев тоже был якут. Направляя Серегу в напарники-подмастерья, замдиректора упирал на то, что Бабцев — таежный человек, потомственный охотник.
Виталий же, не без оснований, предполагал, что Бабцев приставлен от начальства госпромхоза следить за его промыслом, и если оное начальство сочтет, что Рюмин утаивает от него слишком большую долю добычи, то участок перейдет к другому хозяину. Возможно, к тому же Сереге, который будет отдавать «лишних» соболей не перекупщику Ильхану Хаджиеву, а тому же замдиректора не за двойную, а за полуторную цену.
«Ладно, война план покажет», — подумал про себя Рюмин, осматривая невысокого сухощавого паренька. Виталий занялся обустройством капканных путиков, оставив все хозяйство на напарника.
Рюмин вручил молодому человеку бензопилу и объяснил, какие деревья в радиусе полукилометра от базы можно свалить, а какие не стоит. Сказал, взял за плечи мешок с капканами, мелкашку, котомку с парой банок тушенки и буханкой хлеба и ушел обустраивать путики и ставить капканы.
По возвращении Виталий понял, что Сергей Бабцев превзошел самые худшие его ожидания. Все наличные пилы и даже бензопила «Дружба» оказались «задавлены» в кряжах разной степени мощности, и Рюмину пришлось потратить полтора дня, чтобы высвободить их из цепких древесных объятий. Изба оказалась изрядно загажена, мусор напарник выбрасывал за углом, посуду не мыл, а естественную нужду справлял сразу за домиком. Рюмин сгоряча наорал на него, но про себя поставил на молодом крест. Он даже решил, что нет худа без добра — такой охламон вряд ли разберется в хитросплетениях промысловой жизни, и Рюмину не составит труда убедить его, что сам он еле-еле сводит концы с концами.
Жизнь, однако, собиралась преподать Рюмину урок...
Прошли три самые важные промысловые недели. Все путики были расчищены от валежника, старые капканы расставлены и насторожены, изготовлены стационарные площадки для новых ловушек. Рюмин с нетерпением уже ждал снега, чтобы начать лов соболя «под след».
Но раньше снега пришел мороз — настоящий, не чета легким осенним двадцати градусам ниже нуля. Сквозь атмосферу сюда достал настоящий космический холод. Щелкнули, мгновенно замерзнув, крупные озера и большая река. Застонала почва. Затрещали деревья.
А через три дня после прихода холодов Сергей Бабцев сжег избу.
Виталий, возвратившись с промысла, застал еще теплое пожарище и дрожащего возле него Серегу. Со слов Бабцева дело происходило так: он решил развести горючее маслом. Бензин отказывался растворять автол при такой температуре, и парень, ничтоже сумняшеся, решил нагреть канистру с топливом. Поставил емкость на печь, а сам вышел на улицу рубить дрова. Вспомнил он про свою придумку только тогда, когда изба превратилась в пылающий костер. Спасти что-либо не представлялось возможным, потому что запасливый Рюмин держал под нарами два ящика патронов к винтовке, и изба трещала выстрелами, пока не сгорела дотла.
Ситуация складывалась серьезная. Участок Рюмина располагался на окраине госпромхозовских угодий, и расстояние до ближайшего соседа составляло восемьдесят километров. Примерно столько же было до ответвления Колымской трассы. Путь до соседа-охотника пролегал по захламленной густой тайге. Дорога же до трассы лежала вдоль Дигдикана, и если протолкаться через полтора километра низинной тайги, то путник выходит на ровную лесотундру. В сторону трассы вел невысокий перевал, который можно было преодолеть за полдня.
Это все передумал Рюмин за полчаса, пока пил сваренный на развалинах избушки чай. Но основной его мыслью оставалось пустить в дорогу проштрафившегося Серегу Бабцева, а самому остаться в тайге и продолжить промысел. Идея эта была не настолько безумной, как может показаться на первый взгляд. Рюмин, как и большинство бывалых таежников, изрядное количество снаряжения держал не в избушке, а на лабазе.
Похлебав горячего чая, Виталий залез на лабаз и прикинул размеры хранящегося там богатства. Мешки с мукой, сахаром, консервами, ящиками с макаронами, матрасы, некоторое количество запасной одежды, инструменты и лыжи были на месте.
Когда Виталий спускался с лабаза, его лицо было нарочито удрученным.
— Ну что, паря, надо валить отсюда.
— На избу к Богданову? — вяло отреагировал горе-напарник. — Не дойдем…
— Думаю я, надо к трассе идти, — сказал Виталий и в течение десяти минут излагал резоны. Мальчишка кивал головой, видимо, ничего не соображая.
— Ладно, хрен ли сопли разводить, — разозлился Рюмин и начал готовиться к переходу. Он сгреб с лабаза два овчинных полушубка, десяток банок мясных консервов, двухкилограммовый мешок сахара.
— Надо поторапливаться, пока снег не лег, — сказал Рюмин. И они двинулись в путь. Ночевали на границе лесотундры, преодолев самый «гнилой» участок пути — тайгу.
Горы северо-востока выглядят на первый взгляд довольно устрашающе. Но впечатление это обманчивое. По большей части это высокие холмы с пологими склонами. Труднопроходимыми их делают заросли кустарниковой кедровой сосны — стланика. Однако в большинстве случаев долины ручьев дают возможность пройти заросли кедрача насквозь. Именно таким путем и двигались сейчас Рюмин и незадачливый стажер Бабцев. Вторая ночевка у них пришлась на плечо сопки, по которому много лет назад пронесся пожар.
— Здесь остановимся, — сказал Рюмин.
Бабцев очумело вертел головой. Вокруг не было даже бугорка, который бы защитил их от ветра. Только гладкая, как коленка, вершина с разбросанными останками кустов-деревьев.
— Шансов на пургу немного, — снизошел до объяснений Рюмин. — Зато здесь дров сколько угодно. От стланика огонь самый жаркий.
Уже совсем смерклось, когда на вершине «лысины» заплескалось полотнище костра. Усталый Бабцев свернулся калачиком на куске брезента, а Рюмин остался следить за огнем.
«И чего мы за эти шкурки проклятые такой крест принимаем? — думалось ему, глядя на пламя. — Чтобы проклятые бабы друг перед другом в кинотеатрах шубами хвастались?»
Прикорнул он перед самым рассветом и тут же проснулся, едва серый сумрак лизнул вершины сопок.
— Просыпайся, паря, идти пора!
Идти по чуть присыпанным снегом валунам в долине ручья было непросто. Рубчатые подошвы обрезиненных валенок оставляли на камнях нашлепки из снега. Рюмин опирался на вырубленную еще на террасе лиственничную палку и заставил пользоваться такой же незадачливого Бабцева.
— Палка жизни в горах очень помогает. Это третья нога у тебя, однако!
Постепенно снег становился глубже, но при этом — плотнее. Наконец они вышли на самую седловину.
— Вот она, трасса, — Рюмин устало махнул рукой на север. — Иди до дороги, лови попутку, сообщи в госпромхоз что у меня случилось. А я обратно двинул, мне соболевать надо.
Лицо Бабцева исказилось от изумления. Такого поворота он не ждал. И не столько потому, что сочувствовал Рюмину, сколько потому, что ему приходилось оставшуюся часть пути преодолевать самостоятельно. Рюмин же чувствовал себя гораздо увереннее, отправляя этого парня по известному адресу, чем если бы он был вынужден надзирать за ним в лесу.
— Сильно не спеши, — дал он ему последний совет, — до сумерек тебе надо добраться к краю леса, там и переночуешь. К трассе завтра выйдешь.
Провожая Бабцева, Рюмин, конечно, терял четыре драгоценных промысловых дня.
Возле сгоревшего зимовья Рюмин соорудил что-то вроде палатки: связал каркас по типу козел из пяти шестов, обтянул его брезентом, а внутри установил печку, которую выковырял из пожарища. На пол он наломал полуметровый слой тонких лиственничных веток — этому способу обустройства ночлега он научился у бродячих эвенов. Через день после возвращения с перевала Рюмин смог все внимание уделять промыслу.
ТАЕЖНЫЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ
В середине декабря выпал то ли долгожданный, то ли не очень снег. В эти дни Рюмин с остервенением валил лес — на дрова и на намечавшуюся к окончанию сезона стройку. Надо было и о следующем сезоне думать. Проще было на весну остаться, новую избу построить, чем летом заезжать или в начале следующего промысла время тратить…
Новый год прошел в тайге, как обычно, — ничем не отличаясь от других дней. С утра — волевое решение вылезти из спального мешка на мороз, марш-бросок к печке, разжигание огня, затем очередное затаивание в мешке, сладкая дремота, из которой выводит лишь пение закипевшего чайника. Потом тщательный разбор одежды, проверка нескольких капканов. Плотный завтрак из крепкого сладкого черного чая и куропаточьей шурпы с рисом. Завтракает промысловик всегда очень плотно, потому что трудно сказать, когда доведется пообедать, тем более — поужинать. Затем наступал черед тщательного одевания. Присказка «отчего сибиряки зимой не мерзнут? Да оттого что одеваются легко!» кажется глупой только на первый взгляд, на самом деле в ней заключена огромная сермяжная правда. Дело в том, что каков бы мороз ни был, при движении на лыжах человек греется и даже потеет. А при неизбежных остановках — замерзает. Кроме того, большое значение при зимнем промысле имеет выбор маршрута — и над этим охотник тоже думает, пока не «встал на тропу»...
Понемногу дни стали увеличиваться, солнце все дольше задерживалось над розовыми горами хребта. В какой-то из таких дней Рюмин услышал стрекотание самолета. Биплан Ан-2 шел над рекой, отрисовывая все повороты. Похоже, считал лосей для охотуправления. Рюмин выбежал на зализанную метелями Челомджу почти в тот момент, когда машина пролетала мимо. Его заметили. Самолет дважды прошел над ним и помахал крыльями.
«Теперь в госпромхоз хоть сообщат, что живой», — подумал Рюмин.
В конце февраля Виталий сделал длительную вылазку на южный край своего промыслового участка. Там он повстречал своего соседа — охотника Сашу Богданова, который тоже в поисках выдры проходил руслом реки. Эти встречи «двух одиночеств» в безлюдной тайге случаются гораздо чаще, нежели принято считать. Встреча вышла сдержанной, как и все подобные таежные пересечения. Но Богданов, который выходил на Новый год к семье, мог кое-что рассказать Рюмину о госпромхозе, начальстве и напарнике.
— Молодой, когда в город вернулся, сказал, что ты его выгнал. Лишь бы пушниной не делиться. И даже избу для этого сжечь не поленился. Ему, конечно, никто особо не поверил, но разговоров по возвращении много будет.
— Мне его, чтобы избавиться, было проще под лед пустить, — хмыкнул Виталий. — Не устраивать самому себе спектакль с пожаром.
— Так все и подумали,— усмехнулся Богданов, — ты сам как выбираться собрался?
— Да уж только по весне, сплавом, — хмыкнул Виталий. — Мне ведь избу достраивать надо. Приезжай по осени, посмотришь, как оно будет. — Рюмин поднялся и побрел по своему маршруту.
ЧТО НАМ СТОИТ ДОМ ПОСТРОИТЬ?
Через два дня он оказался у своей палатки. Сезон охоты на пушного зверя подходил к концу, пришла пора строиться.
Будучи опытным лесным жителем, он не стал повторять ошибку новичков, которая заключается в том, что сперва делается хижина минимальных размеров, а уж потом к ней пристраиваются мастерские, сарайчики и навесы.
Виталий Рюмин запланировал для строительства нормальную избушку, пять на пять метров. Рюмин на своем личном опыте прекрасно выучил золотое правило механики: лучше сделать много раз понемногу, чем один раз — очень много. Поэтому бревна для постройки избушки он тоже заготавливал с учетом этого правила — не более 10-12 сантиметров в диаметре. Да и трудно ему было бы поступить иначе — ведь каждое бревно требовалось оттащить от того места, где оно упало при заготовке, обработать, а потом уложить на свое место в срубе. Для конопатки швов Рюмину пришлось распустить оба ватных матраса.
На устройство сруба у Виталия ушло две недели тяжелой ежедневной ручной работы. Последние венцы он укладывал, соорудив из трех длинных шестов и имевшейся в арсенале веревки что-то вроде тали. После укладки сруба наступила очередь пола и бензопилы: нужно было распускать толстые бревна на неуклюжие плахи, которые потом подгонялись одна к другой и прибивались к уложенным в фундамент венцам. Потолок соорудился из тонких шестов. Постепенно стройплощадка наполнялась свежими стружками, отбитыми от бревен сучками, что почти забило запах осеннего пожарища.
На последних этапах строительства Рюмин затащил в сруб видавшую виды бочку-печь и затянул крышу брезентом. После чего срубил плот из трех бревен и по вскрывшейся реке пришел в поселок Талон, откуда уже на попутке добрался до центральной конторы госпромхоза.
Сколько он сдал соболей в контору, история умалчивает, но сам Рюмин всегда говорил об этом сезоне, как об одном из самых удачливых в жизни.
— Избушка — она ведь сама по себе к лени располагает. А жизнь в этой утлой палатке даже сну особо не способствовала. Проснешься, чаю глотнул и — на путик. А в избе — проснулся в девять, на путик — в двенадцать, в четыре — уже домой заторопишься…
Кое-какие выводы Рюмин сделал и в общечеловеческом масштабе. «Как о человеке плохо не думай, он еще хуже окажется» — стало его излюбленной поговоркой.