Пушистый снег приглушает наши шаги, но идущий впереди Василий то и дело оборачивается и машет рукой, словно прижимая нас жестами к земле, — тише, мол! Да, двигаемся мы почти бесшумно, но нас — четверо, и в любом случае самый слабый издаваемый нами звук усиливается во столько же раз. Вообще мы крадемся краем лесорубного волока к приметному сухому кедру, у основания которого чернеет длинное открытое дупло. По утверждению Василия в этом дупле на зиму залег один из самых интересных обитателей дальневосточной тайги — белогрудый, или гималайский, медведь.
О биологии этого медведя ученым толком ничего не известно, но можно предположить, что он за несколько сотен тысяч лет особо не изменился ни внешне, ни внутренне, он и был таким, как сегодня, — плодово-ореховоядным вспыльчивым зверем с мерзким характером.
Охотятся на белогрудого медведя
по-разному.
ОХОТА «НА СЛУХ»
Самой спортивной я считаю добычу его «на слух» в кедрачах. Это когда во время жировки звери забираются на деревья и сбивают шишки, а иногда и едят их прямо на дереве. Треск и хруст, производимый зверем в это время, слышен на значительном расстоянии и хорошо выделяется среди различных лесных шорохов. Одна проблема — слышен он на расстоянии не больше трехсот метров.
Поэтому добывают белогрудого медведя «на слух» следующим образом: охотник выбирает урожайный участок кедровой тайги, находит удобное место, присаживается и вслушивается в мир. Вслушивается он довольно долго.
Уссурийская тайга богата различными звуками. Поскрипывают соприкасающиеся друг с другом стволы, потрескивают вершины,
шуршат бегающие по стволам поползни, стучат дятлы. Иногда с треском, сравнимым с треском выстрела из винтовки, обламывается толстая ветка или вершина перестойного дерева. Покрикивают сойки, иногда вороны где-то вдалеке разражаются граем — наверное, там тигр оставил свою добычу… Ветер, поглаживая вершины, гудит характерным голосом по хребтам — будто взволновывает курчавый океан леса…
И среди всего этого разнообразия звуков человек вылавливает неправильные периодические звуки.
Хрусь-хрусь-тресь. Шур-шур-тресь. Хрусь. Звуки доносятся с ближайшего гребня. Стихают и усиливаются. Снова стихают. Ты потихоньку поднимаешь с колен ружье, встаешь на ноги, стараясь следить, чтобы не скрипнули суставы, которые затекли от слишком долгого сидения на одном месте. Снова вслушиваешься.
Шур-шур-шур. Теперь можно двигаться вперед.
Наверное, такая охота ближе всего к подходу к глухарю на току. Шевелится зверь на дереве, увлечен добыванием пищи — можно двигаться самому. Замер он, вслушивается в сонное бормотание леса — замираешь на месте и ты.
Шур-шур-шур-тресь. Снова вперед.
Наконец, треск и шуршание становятся совсем отчетливыми. Как и в случае с глухарем, охотник удваивает меры предосторожности, памятуя не только о слухе, но и об обонянии зверя. Рельеф уссурийских сопок сложен и замысловат, словно скомканная впопыхах газета, поэтому необходимо следить не только за основным движением ветра, но и за различными завертями и завихрениями. Ибо поймает зверь струю человеческого запаха, скатится с дерева черным переливающимся шаром — и поминай как звали.
Пришло время всматриваться в кроны. Вот в семидесяти метрах с вершины посыпались шишки, хвоя и некий неведомый древесный мусор. Похоже, зверь вместе с шишками прихватил и чье-то давнишнее гнездо — просто так, для удовольствия. Любит зверушка подербанить нечто, что без напряжения рассыпается под мозолистой когтистой лапой… А кстати, где он сам?
Вот среди зеленого дыма кедровой хвои начинаешь различать темную, ворочающуюся, крепко сбитую фигуру крупного зверя. Медленно поднимаешь оружие, упираешь мушку в широкий плечевой пояс медведя… Выстрел!
«НАШ» МЕДВЕДЬ
Наш медведь — совершенно не такой.
Три недели назад его нашел Василий при разметке лесосеки.
— Иду, гляжу, в дупле вроде как тулуп лежит, — рассказывает Василий накануне, в поселке Дергуновка. — Пригляделся — а тулуп дышит вроде… И инеем покрыт, значит, теплый изнутри. Ну, я сразу понимаю — медведь! В открытое дупло лег. Я сразу в поселок и — на телефон. Сан Саныч давно просил берлогу ему показать. Охотник он, Сан Саныч наш, а вот медведя до сих пор не стрелял…
Александр Александрович пригласил на охоту и меня — только оружия я не взял, справедливо решив, что для одоления спящего в берлоге медведя достаточно трех здоровенных, вооруженных до зубов мужиков, а я вполне удовольствуюсь фотокамерой.
В Дергуновку мы прибыли под вечер. Уссурийское лесное гостеприимство чем-то сродни описанному Пушкиным русскому бунту — оно столь же «бессмысленно и беспощадно».
Из недр хозяйского дома в изобилии извлекаются домашние колбасы, соленья, дикая буженина, папоротник, мед и прочие дары тайги. Все эти деликатесы запиваются изрядной дозой алкоголя. Впрочем, мы, приезжие, стараемся вести себя аккуратно — завтра встреча с медведем, каков бы он ни был…
Вообще белогрудый медведь, хоть обычно и невелик, но имеет репутацию довольно
злобного и непредсказуемого зверя. Местные охотники утверждают, что белогрудка бросается на человека гораздо чаще бурого «сослепу или сдуру», просто за счет более скромных размеров эти столкновения редко заканчиваются фатально.
НАПАДЕНИЕ МЕДВЕДЯ
— Совсем молодой я был и дурак, естественно, — рассказывает Владимир Т. — Выхожу я с тайги, аккурат на Крещение, до избушки еще километров двадцать. Гляжу, липа стоит с дуплом сверху, так, что залезть легко можно. И следы когтей по стволу — видно, что медведь лазал туда-сюда. Ну-ка, думаю, загляну я. Зацепился за дерево, залез — и слышу, что мне навстречу он поднимается. Только я «репу» в дупло сунул — медведь меня пастью за голову схватил. Так мы вместе с этого пня-обрубыша и покатились!
Упали на землю, расцепились, у меня карабин тут же лежит, кровь глаза заливает… Я карабин схватил, ткнул в медведя, тресь — осечка! Из карабина трехлинеечного осечка, понимаешь? Дергаю затвор, достаю патрон — тресь — мимо! Он рядом, вот метрах в двух, еще, видимо, ото сна в себя не пришел, а я — мимо… Но охолонул, медведь-то, все равно. Я боли не чувствую почти, шок потому что, снова карабин передергиваю, поднимаю — стреляю — попал… Он разворачивается, бежит на взгорок, я ему вдогонку еще раз — тресь! То ли попал, то ли не попал, но показалось мне, будто он не уходил, а уползал уже по склону.
Ну а дальше много всего было. Ночевать в избушке я не стал, ходом пошел на дорогу. Вывезли меня в Кавалерово, потом санрейсом — во Владивосток. Тогда СССР был, за людей бились… Долго лежал там, даже в реанимации оказался. Потому что крови много потерял, всю дорогу она хлестала из меня, как из свиньи. И жгут же не наложишь, голова прокусана, то есть лицо. Только на шею жгут и можно…
Так самое главное, через месяц я, как чуть подлечился, пришел на то же место. Ну-ка, думаю, где мой крестник? Обошел я все вокруг, а медведя так и не обнаружил. Похоже, выжил он с моей пулей, так и бродит по тайге. Впрочем, сейчас уже, наверное, не бродит, сдох от старости, уж больно давно это было. Или тигр съел…
ВЫЕЗД
Утро выдалось на редкость морозным — около сорока градусов. До лесосеки с берлогой мы добираемся на ГАЗ-66 — огромном монстре с кунгом. Машина остыла, ее надо разогревать, причем разогревать с двух сторон — в систему охлаждения двигателя заливается литров сорок кипятка, снизу коробку передач греют две паяльные лампы. Окутанный дымом и паром грузовик напоминает какое-то фантастическое сооружение из мира стимпанка…
Наконец, грузовик разогрели, и мы трогаемся в путь. С нами двое местных мужиков и водитель Сан Саныча — Андрей. Он, не отрываясь, смотрит в окно кунга, как в телевизор.
Сопровождающие — Сергей и Василий — прекрасно соответствуют типу «суровых сибирских мужиков». Все они одеты в мягкие суконные костюмы, самосшитые ичиги с мягкими подошвами. Берлогу будет показывать Василий — по его словам, она не больше чем в полукилометре от волока.
— Осторожно, ребята, — предостерегающе говорит Василий. — Здесь тигра бродит. Медведь лежит почти открыто, она, может, его уже задрала и рядом лежит…
МЕДВЕДИ И ТИГРЫ
— Гималаец для тигра все равно что пельмень — вкусное на ужин, — рассказывает охотовед Анатолий Белов. — Если кот может до медведя добраться — он это делает. Обожает мясо их,
видимо, к жирненькому неравнодушен. Только деревья и спасают косолапого при встрече. А если на открытом месте встретит там или на берлоге найдет, так что добраться сможет — то кранты белогрудому.
— А что, медведь тигру ничего сделать не может? — поднимаю я брови.
— Это если большой медведь, — соглашается Анатолий. — Свыше ста пятидесяти килограммов так. Этот, конечно, дерется. Как дерутся, я, правда, не видел. Но как-то наблюдал место, на котором медведь с тигром дрались насмерть. Поляна выбита была до земли, метров в двадцать диаметром, вся в крови, в шерсти. И медведь рядом лежал полусъеденный, такой килограммов на сто пятьдесят. Побитый страшно. Но и тигру досталось, конечно. Не очень большой был тигр, наверное, медведю ровня в весе, но все равно одолел.
— А если б медведь был больше?
Анатолий задумывается.
— Тогда бы тигр с ним связываться не стал. Большой медведь — он, как зверь, тигра покрепче. Если б они были двести на двести килограммов, то мишка бы тигра одолеть мог вполне.
О том, как тигры расправляются с белогрудыми медведями, мне рассказывал и известный дальневосточный охотовед Виктор Гапонов.
— Была в Чугуевском районе пара тигров. В одну зиму они прямо специализировались медведей из дупел доставать. Там участок был кедрового горельника, сухого. Дуплистые деревья были как дудки, стенки тонкие, кошки вынюхивали, где медведь спит, и прямо берлоги расковыривали, доставали медведей.
БЕРЛОГА
Нашего медведя и доставать особо не надо. Вот он действительно лежит в дупле, прямо колышущийся бок виден…
— Готовьтесь, ребята, — сипит Василий. — Он чутко спит, сейчас уже проснулся, наверное, готовится выскочить.
Нашего оружия — комбинированная двустволка Zoli у Сан Саныча (12-й дробовой и .308Win в нарезном стволе), Browning Bar II в патроне 9,3х62, с тяжелыми пулями Hammerhead, и карабин «Лось-7» у Василия, под тот же .308 Win. Ребята рассыпаются цепью метрах в пятнадцати от входа, так, чтобы не мешать друг другу. Я с камерой стою, естественно, за их спинами.
Неожиданно в окне чела возникает медвежья башка.
Сан Саныч стреляет из ствола 12-го калибра пулей Гуаланди. После чего начинается общая канонада.
Медведь вываливается из берлоги и начинает уходить по снегу. Еще три выстрела, я уже не слежу — чьи.
Зверь утыкается в сугроб в двадцати метрах от своей последней постели. Василий, держа наготове карабин, подходит к нему осторожно, как заправский егерь, тыкает концом ствола, потом кричит — «Дошел!».
Начинаем разделывать зверя. Он очень истощен, на лапе — остатки железного троса — видимо, попал в петлю, которую ставят научники-тигроловы. Зверь вырвался, но, конечно, уже не может добывать пищу, как раньше. Вот и не нажировал как следует, лег спать в открытой берлоге.
Мы смотрим на него с сожалением.
— Отбедовался, — говорит Василий. — Все равно его б тигр сожрал...