Заповедная территория расположена в северо-восточном углу Пермского края. Здесь сходятся границы Республики Коми, Свердловской области и находится рубеж между Европой и Азией.
Заповедник почти полностью охватывает верхнюю часть бассейна одной из красивейших рек Урала — Вишеры. Рождаясь в горах неприметным ручейком, она быстро набирает мощь и силу. В верхнем течении Вишера изобилует порогами и перекатами, среди покрытых лесом крутых берегов высятся живописные скалы...
Уже несколько недель я провожу учеты птиц и собираю данные по гнездовой биологии пернатых в тайге. Переход с хребта Ольховочный, где я прожил несколько дней, на хребет Лиственничный обычно занимает один день. Оба эти «камня» — так на Урале величают многие хребты и горы — привлекают меня своим птичьим населением.
Двигаясь по заболоченному склону, я то раздвигаю перья гигантских папоротников, то проламываюсь сквозь крупнотравье, где стебли купыря, дудника и ядовитого аконита поднялись выше двух метров. Среди трав скрываются упавшие деревья. Трухлявые стволы крошатся под ногами, а крепкие сучки могут легко проколоть резину сапога. Да и самому путнику нетрудно получить серьезную травму. На остром сучке упавшего дерева в свое время погиб любимый пес великого таежника и исследователя Восточной Сибири Григория Федосеева. При этом пес был настолько силен и ловок, что легко отгонял от хозяина любого медведя. Моих же медведей никто не прогонит…. Мне то и дело попадаются лежки косолапых, и, чтобы не наступить на отдыхающего зверя, я время от времени постукиваю посохом по деревьям.
Жужжание вездесущих юрков заглушается звонким раскатом зяблика. Зяблики (самые многочисленные птицы Европы) в горах редки, поэтому самца, который песней маркирует свою территорию, можно использовать как ориентир. Когда я полторы недели назад свернул в этом месте с тропы, слышался именно этот, единственный на всю округу, зяблик. Теперь я внимательно разглядываю траву и папоротники, но тропы все нет. Совсем меня леший запутал! Ничего не остается, как идти по компасу. Чудо техники под названием GPS-навигатор я с собой не беру — лишний вес.
Впереди слышится шум реки. Вскоре я вываливаюсь на берег Большой Мойвы — главного притока Вишеры в пределах заповедника. Иду вверх по течению реки, вот и место слияния Большой Мойвы и ручья Лиственничный. Водные потоки, встречаясь здесь, образуют омут — знаменитую Бахтияровскую яму. Огромная ель на берегу уже много раз давала мне приют. Ставлю палатку. Варю ужин. В реке плещутся хариусы. Здесь живут патриархи вишерского стада европейских хариусов. Ниже по Вишере рыба становится мельче.
К полудню следующего дня я миновал избушку властителя местной тайги, манси Алексея Бахтиярова, и пришел на свой стационар — в страну дроздов.
Насколько дремучи и суровы горные ельники, настолько же радостны и насыщены светом редколесья. В лесах подгольцового пояса деревья большую часть года ведут суровую борьбу за жизнь с ветром, дождем и снегом. Главным деревом здесь является береза извилистая (Betula tortuosa). Она несравнима с обычными равнинными березами по прочности древесины и жизнестойкости. Ели, сибирские рябины, сибирские кедры в редколесьях также на удивление кряжисты и основательны. Стойкость и в буквальном смысле несгибаемость этих деревьев рождает особую атмосферу редколесий. Здесь достаточно притронуться к любому дереву, чтобы запастись от него жизненной силой.
Птицы к редколесьям также неравнодушны. Плотность пернатого населения в окрестностях моего лагеря достигает 250 пар на 1 кв. км. Почти у каждого дерева есть свой пернатый постоялец. В гнезде певчего дрозда, найденном две недели назад, уже появились птенцы. Неподалеку от певчих, в кроне разлапистой ели, гнездятся чернозобые дрозды. По соседству выводят потомство юрки, пеночки-таловки, пеночки-веснички, черногорлые завирушки, овсянки-крошки… По елкам с непрерывным «тип-тип» кочуют ватаги клестов. Урожай на еловые шишки нынче немыслимый — жизнь бурлит.
Я устанавливаю треногу штатива неподалеку от гнезда певчих дроздов для того, чтобы птицы привыкли к такой детали лесного интерьера, а сам отправляюсь в горную тундру. В сотне метров от лагеря лес заканчивается и открывается суходольный альпийский луг, который на плоской вершине хребта сменяется моховой тундрой. Здесь поселилась пара лапландских подорожников. Эти представители семейства овсянок наиболее обычны в полярной тундре. Также в горной тундре обычны белые и тундряные куропатки. Белые обитают пониже — среди можжевеловых пустошей, на верховых болотах, а тундряные обнаруживаются высоко в горах среди гольцовых пустынь и скудной каменистой тундры.
С хребта открывается панорама гор заповедника. На севере высится Тулымский камень (1469,8 м над уровнем моря). Этот хребет (по-мансийски — Лув-Нер — хребет лошади) вытянулся с юга на север. Вдоль западной линии тянутся заколодевшие мрачные ельники. С восточной же стороны Тулым совсем другой, как будто открывшийся для своих доброй стороной. Здесь растут чистые, местами почти парковые ельники с кедрами и светлые лиственничники.
В двух километрах к востоку от меня ветер и вода за сотни тысяч лет изваяли из скал причудливые головы великанов — своеобразный город каменных людей. Здесь неизменно гнездятся симпатичные тундряные кулики — золотистые ржанки. В июле в районе каменного города часто собираются грозы. Этот процесс не может не удивлять. Только что светило солнце, по белесому небу редкой ватой плыли облака, и вдруг одно облако останавливается над каменными головами, наливается свинцом, и вот он — гром — откуда ни возьмись. В таких случаях не всегда удается добежать до ближайших деревьев, чтобы укрыться от ливня.
Вечером в умытом грозой лесу солирует певчий дрозд. Ему непритязательно подпевает дрозд-белобровик. Только самый массовый здесь, а для Европы почти экзотический чернозобый дрозд — молчит. Не любят они петь, разве что ранней весной. Вот на кедровок с треском бросаться — это пожалуйста… Следующий день мой фотоаппарат самостоятельно, через заданное время, снимал гнездовую жизнь певчего и чернозобого дроздов. Обрабатывать отснятые сотни кадров было уже невозможно — аккумуляторы сели. Продукты тоже кончились. По всем признакам пора собираться домой...
Иду по тропе и вдруг обнаруживаю в четырех метрах впереди медведя. К счастью, зверь чуть раньше заметил меня и решил уступить дорогу двуногому — он свернул с тропы и скрылся за ближайшими березами. Я успел оценить, что «корма» у топтыгина чуть пониже моих плеч. Тем временем медведь остановился и фыркнул. Видимо, засомневался — чего это он дорогу уступил такому пигмею. Я самонадеянно развеял его сомнения, прокричав в кусты, чтобы он валил подальше, пока я добрый. Топтыгин решил не связываться с нахалом… Медленно тают таежные километры, отделяющие меня от заветной избушки в верховьях ручья Курыксарка. Когда в рюкзаке умещаются дом, постель, продукты на многие дни и аппаратура, он быстро отнимает силы и вынуждает часто отдыхать.
Наконец-то все тяготы двухдневного подъема в горы позади — я снова на хребте Лиственничном. Вершина Хусь-Ойки показалась из-за плеча Ишерима, Тулымский камень окутан клубами серых облаков.
Ночь выдалась холодная — осень в горах наступает рано — вот и на Тулыме уже лежит снег. На верховом болоте созрела морошка, на сухих местах голубеют ягоды черники и голубики, особенно много нынче арктоуса альпийского…
Дальше путь мой лежит к Тулымскому камню. На скалах, нависших над ущельем с каскадом водопадов, нахожу чудо — стланиковую форму кедра. Дивное дерево приспособилось жить, лежа среди каменных глыб, в совершенно немыслимых условиях. Ствол кедра покоится на камнях, а в «кроне», поднимающейся над валунами не более чем на метр, синеют мелкие шишки! Получается, что не все кедры, посаженные кедровкой высоко в горах, погибают! Какие-то зеленые герои отвоевывают у гор метр за метром, и лес неумолимо наступает.
Ночью над Ольховочным хребтом загорается огромная желтая луна. Такого ночного светила в городе не увидеть. Возможно, луна в это время приблизилась к земле, или горный воздух был так чист и прозрачен, что казалось — ночная красавица взошла из-за соседней горы.
Утром следующего дня отправляюсь к затерявшемуся между тремя хребтами кордону «Мойва». С юга его подпирает массив Ишерима, с северо-востока нависает Молебный камень (1322 м), с северо-запада Муравьиный камень (1350 м). Молебный камень на языке манси — Ялпынг-Нер. Многие тысячелетия на его главную вершину — Ойка-Чахль (старик-гора) имели право подниматься только шаманы, наверное, окрестные горы помнят, чья кровь проливалась здесь на жертвеннике столетия назад. Главную вершину Муравьиного камня манси называют Хусь-Ойка — что означает «слуга Ойки». Хотя «слуга» выше своего патрона. По преданиям, в стародавние времена Хусь-Ойка по приказу Ойки остановил армию, которая пришла, чтобы захватить земли манси. Вражеские воины окаменели под взглядом горного бога. Теперь они так и стоят причудливыми изваяниями на горе Мунин-Тумп. У подножия этой горы и начинается река Вишера...